лепили на один глаз и к тому же пообещали, если осмелится снова выйти против соперников, второго глаза лишить. Исмаил подобрал этих отверженных и удостоил особого доверия — поручал им самые темные дела, вплоть до убийства.
В последнее время и Мирза и Аждар занимались главным образом тем, что добывали оружие, так как пока еще не все Исмаиловы люди были вооружены.
Этой ночью они вернулись из очередной своей вылазки в Порт-Петровск.
— Сколько вы достали оружия? — спросил Исмаил, приглашая их отведать мяса, отваренной бараньей головы.
— Четыре винтовки и два нагана, — доложил Мирза.
— И еще один маузер, только Мирза хочет его присвоить, потому и не говорит о нем, — объявляет Аждар, усмехаясь своим налитым кровью единственным бычьим глазом.
— Уважаемый Исмаил, этот маузер с патронами я оставлю для себя, — водянистые, с набрякшими веками глаза Мирзы жадно впились в блестящую деревянную кобуру.
— А ну дай-ка его сюда! — рявкнул Исмаил.
— Исмаил; прошу тебя… Я добыл его, рискуя жизнью…
— Мяукай не мяукай, ты не моя кошка! — Исмаил схватил Мирзу за нос. — Положи сюда. О, да он новенький! Откуда такой? Кому он принадлежал?
— Человеку в кожанке.
— Большевику?
— Похоже, он был из комиссаров.
— Значит, большевик. Ты убил его?
— Не знаю. Я залез в один дом, на второй этаж, смотрю, там человек спит. А оружие лежит на столе. Я взял его. А когда хотел сундук открыть, человек проснулся, пришлось выстрелить в него. После этого я выбросился из окна и…
— Верен ты, я вижу, своей привычке. Ну что ж, и это добро… А маузер останется у меня. Ты себе еще достанешь. Какой же я хуребачи,[9] если у меня не будет такого оружия?.. — И Исмаил приспособил кобуру с маузером себе на пояс. — Ну и тяжелый же, черт бы его побрал! — крикнул он довольно. — Ничего, зато вид солидный, теперь не стыдно и турка встретить…
— Он один едет?
— Не знаю, может, и один. Хотя в такое смутное время, да еще офицер, едва ли он решится ездить один. Надо его достойно принять. К тому же из Астрахани вернулся мой племянник, царский офицер.
— И где же он сейчас?
— В Петровске задержался. Слыхал я, правда, что он вроде бы с большевиками снюхался, но я не верю в это. Он всегда любил и уважал меня и сейчас будет делать то, что я от него потребую. А вы сегодня не очень-то разжились. Винтовки мне не нужны. Я же говорил, что мне бы пулеметов или пушек. На каждый бы угол крыши поставить…
— Да что ты! — ахнул Мирза. — Крыша провалится. Ведь такая тяжесть.
— Да и как их поднимешь на крышу? — поддакнул Аждар.
— Поднять-то бы можно, но кто стрелять из них станет, это ведь не наган.
— Пока что надо сначала достать их, а затем и стрелять научимся: коли придут на подмогу кошки, и мышиную силу преодолеть можно. — Исмаил вдруг насторожился: — Тихо, слышите… Кто-то скачет. Да, да, именно к моему дому скачет. Не турок ли легок на помине, да чтоб в роду его все передохли. А может, племянник мой, Сулейман? Хорошо бы. Он офицер, вот ему бы я и передал командование моими людьми. А ну, быстро в ту комнату. Чтоб ни слуху ни духу вашего не было!
Исмаил показал им на дверь в смежную комнату и вышел встречать поздних гостей.
Не отворяя ворот, он крикнул:
— Эй, кто бы вы ни были, надеюсь, зла не таите! Но хотел бы я знать, кто осчастливил меня?
— К тебе мы, уважаемый Исмаил. Дело у нас. А зла к тебе нет никакого.
— Знакомый вроде голос, а угадать чей не могу…
— Встречаться нам с тобой еще не доводилось, но я буду рад знакомству с таким ученым человеком.
— А что за дело у тебя ко мне? — Исмаилу очень польстило услышать в свой адрес высокое слово «ученый».
— С каких это пор, еще не открыв ворота, горец спрашивает кунака о деле? Не думал я, что столь уважаемый в округе человек, как ты, Исмаил, способен на это. Что же, мы уйдем искать следы копыт своих лошадей, только скажи нам, где еще поблизости есть человек, умеющий читать коран…
— Вы что, пугать меня вздумали? Да я вас сейчас! Вот только свистну, и мои бойцы…
— Ты не понял нас, почтенный Исмаил. Нам срочно нужен человек, который может прочитать некоторые родовые надписи на полях одного корана…
— Так бы давно и сказали… Лучшего, чем я, чтеца вам едва ли найти…
Ворота наконец открылись, и во двор въехали трое. Один был Саид Хелли-Пенжи, а двух других он, видно, где-то подобрал по дороге. Саид Хелли-Пенжи находил друзей так же легко, как и терял их.
Исмаил вгляделся в гостя. Лицо квадратное, безусое, но щетинистое, темное и шрам на лбу. Брови густые, широкие, губы тонкие, плотно сжатые, желто-воскового цвета подвижные глаза, на голове папаха из стриженой овчины. И все это на непомерно толстой шее.
— Мы прослышали о твоей большой учености, почтенный Исмаил, и только поэтому осмелились потревожить тебя, — проговорил Саид Хелли-Пенжи, заметив при этом, как внимательно рассматривает его хозяин дома.
— А мои дозорные что ж, разве вас не встретили? — несколько удивленный спросил Исмаил.
— Они, видно, немного задремали, — улыбнулся в ответ Саид Хелли-Пенжи.
— Но ничего, завтра я им припомню, что сладко, а что горько. Проходите, гости.
— Спасибо, уважаемый, да не иссякнет радость в этом доме, у нас очень мало времени.
— Могу ли я узнать, кто вы?
— Люди, ищущие добро.
— Хорошо сказано. Все живые ищут добро.
— Но не все его находят, хочешь ты сказать?
— Что верно, то верно, каждому небо дает свое. А не знаешь ли ты, что приключилось с тем, кто хотел расширить дыру своего благополучия?
— Не доводилось слыхать.
— Был такой случай, во сне одному бедному сапожнику явился ангел и, показывая на разного размера дыры в худом сите, сказал, что это судьбы людские. «А твоя, — сказал он сапожнику, — вот эта», — и ангел показал на самое маленькое отверстие в сите. Бедняк, у которого в эту минуту в руках оказалось шило, решил немного расширить пределы своей судьбы и… проснулся с диким криком. Шило, которое и правда было у него в руках, сапожник воткнул себе в ноздрю. Ха-ха! Вот ведь как бывает!..
— Да, бедняку и во сне не везет.
— Ой, не говори! Я и раньше даже и бедняком-то не был. Ведь для того, чтобы называться бедняком, тоже надо что-то иметь, а у меня вообще ничего не было.
— Да, почтенный Исмаил, аллах над тобой смилостивился.
— Э, нет! Аллах не поможет, если у самого у тебя нет этих, как их называют…
— Добрых всходов…
— Вот, вот! А как твое имя?
— Саид Хелли-Пенжи.
— Так это ты и есть! Слыхал я о тебе, гроза Кара-Кайтага. Это, выходит, я тебя остерегался, не посылал своих отар через Большой ореховый лес?..
— Зря боялся, — пробормотал Саид Хелли-Пенжи, а про себя подумал: «Если бы кто явился с твоим именем, я бы его на первом суку сушиться повесил».
— Ну это ты сейчас так говоришь, когда нужда у тебя во мне. Знаю я вас, абреков.
— Каждый добывает свой хлеб, как умеет, — прикинулся обиженным Саид Хелли-Пенжи.
— Да ты не сердись. По мне, абрек лучше, чем большевик. Абрек если и возьмет, то не все, а большевики, того и смотри, дотла разорят…
— В доме, надеюсь, никого больше нет? — перевел разговор ближе к делу Саид Хелли-Пенжи.
— Есть, как же нет. Жена и дочери мои. Они, правда, все спят давно. А у тебя что, тайна какая? Выкладывай давай. Очень я их люблю, тайны всякие…
— Да нет у меня никакой тайны. Вот коран у нас, на полях которого на какой-то из страниц должно быть написано… об отце этого человека, — придумал на ходу Саид Хелли-Пенжи, глянув на одного из своих спутников. — Мы его ищем, говорят, богатый он. Может, тут обо всем и написано?..
— Дайте-ка сюда, а вы садитесь да ешьте, налегайте на мозги, они вкуснее всего, я их очень люблю.
«Оно и видно, что у тебя бараньи мозги», — подумал про себя Саид Хелли-Пенжи.
Исмаил принялся рассматривать книгу.
— Коран рукописный, — сказал он наконец, — я его где-то вроде видел. А чем вы, кстати, заплатите мне за чтение?
— Да разве это такой уж большой труд? — удивился Саид.
— Труд не труд, а сами-то вы не прочтете. Ну, а раз я должен трудиться, значит, мне следует плата. Так сколько же вы дадите?
— Золотой десятки, я думаю, тебе хватит?
— Да вы посмотрите, какая она, толстенная, книжища-то эта. И две десятки не много.
— Ладно, полторы.
— Нет, две. Вы уж не скупитесь.
— Пусть по-твоему. Только давай скорее приступай к делу.
— Легко ли перелистать столько страниц? — Исмаил придвинул к себе лампу и раскрыл книгу. — Все читать или только надписи на полях? — спросил он.
— Нет, нет, все незачем.
— Так… А тут много любопытного.
— Что, например?
— Вот смотри, что написано: «Никакое добро не приносит человеку столько радости, сколько то, что добыто из-под собственных ногтей»! Верно ведь… Мудрый человек писал.
— Дальше, дальше.
— А здесь написано о беде…
— О какой еще беде?
— «Разгневался аллах на людей, — написано тут, — и послал он им великое испытание, больше половины всех, кто лежит на кладбище, умерли от землетрясения. И им легче, чем нам, живым. Нам негде и не на что жить, не на кого надеяться… Аллах всемогущий, пошли и нам смерть, будь милосердным…»
— Это не то…
— А книга, я должен сказать, очень занимательная. Вот здесь написано о рождении сына, Мустафы, здесь о траве какой-то, которая лечит раны, тут о лунном затмении… А вот совсем свежая надпись: «Был в ауле Куймур и видел там красавицу дочь слепого Ливинда. Восхищен я и горд, что на нашей земле растут цветы, достойные украсить трон любого падишаха, и как жаль, что такой красе, скорее всего, суждено прожить в бедности и безвестности. Аллах, будь милостив к этому расцветшему цветку…»
— Дальше, дальше. Все это нас не волнует.
Исмаил еще долго читал разные разности, и Саид Хелли-Пенжи все говорил: «Дальше, дальше». Но вот вдруг прозвучали слова, которые сразу насторожили слушателей: