Первая: весь подвижной состав занят экстренной переброской войск на южную границу.
Вторая: от границы до Парапамиза не более шести часов езды на доброй крестьянской лошадке.
Поэтому Густав Корн решил ночевать на станции и утром на рассвете двинуться в Парапамиз навстречу судьбе.
СОБЫТИЯ В ЭРИТРЕЕ
Несмотря на то, что в пограничном поселке насчитывалось около восьмидесяти дворов, Густаву Корну стоило больших трудов разыскать себе возницу и экипаж. Все живое, за исключением грудных детей и женщин, из опасения мобилизации или реквизиции на военные надобности, эмигрировало в нейтральную зону между Эритреей и Имогенией, под контроль особого эмиссара и охрану из смешанных альбионо-галиканских отрядов (см. соглашение с Альбиоиом). С некоторым трудом он отыскал буйвола, избежавшего реквизиции, и одного инвалида, остроумно избежавшего мобилизации, и в довольно непрезентабельном, напоминавшем арбу экипаже решил выехать в Пара-памиз. Перед тем, как тронуться в путь, мрачный и жестоко скучающий телеграфист, одиноко сидевший в аппаратной, предложил ему ознакомиться с двумя телеграммами.
П е р в а я:
«Всем правительствам земного шара, всем гражданам Эритреи. Я, вновь назначенный премьер-министр нового кабинета Эритреи, сего числа вступил в исполнение своих прямых обязанностей. Объявляю бывшего генерала Париси, именующего себя диктатором Эритреи, вне закона. Под страхом смерти воспрещается кому бы то ни было из граждан Эритреи оказывать поддержку или приют названному изменнику и предателю. Премьер-министр свободной Эритрейской республики, граф Адриан Пачули».
В т о р а я:
«Всем правительствам земного шара, всем гражданам Эрит-реп. Я, законный диктатор Эритреи, генерал-фельдмаршал Фердинанд Париси, объявляю именующего себя премьер-министром республики Эритрея бывшего графа Пачули вне закона. Под страхом смерти воспрещается кому бы то ни было из граждан Эритреи оказывать поддержку или приют названному изменнику. Диктатор Эритреи, генерал-фельдмаршал Фердинанд Париси».
Телеграфист мрачно пошевелил в воздухе двумя телеграммами и вопросительно взглянул на Густава Корна.
— Что вы об этом думаете?
— Полагаю, что я, в качестве гостя, не имею права судить о внутренних делах государства…
— Вы полагаете?
Телеграфист запер на замок дверь аппаратной, положил ключ в карман, надел шляпу на затылок и безнадежно побрел в сторону границы.
Кори несколько обеспокоился:
— Куда?
— В нейтральную зону.
Затем Кори увидел его по ту сторону проволоки и канавы, утыканной колышками.
Телеграфист махнул ему рукой и, уходя, уныло крикнул:
— Надоело.
Ясно, что Эритрея переживала бурный период истории.
Пока Корн размышлял о судьбах этой страны, инвалид ткнул заостренной палкой буйвола, колеса тронулись с похожим на выстрелы скрипом, и путешествие от границы до Парапамиза началось. Ширина осей арбы почему-то не соответствовала ширине колеи дороги. Поэтому арба передвигалась в наклонном положении, лишая путешественников самого минимального комфорта.
Только на двадцатой версте Густав Корн стал привыкать к тряске, толчкам, необходимости соблюдать равновесие и, приобретя некоторый иммунитет, стал приглядываться к окрестностям.
Но однообразный пустынный пейзаж — глина, кукурузные поля, давно заброшенные земледельцами, и чахлые акации — сразу утомил его.
К вечеру, приблизительно на полдороге от Парапами-за, инвалид вдруг остановил буйвола и повернулся к Корну:
— Где у вас ваш национальный флаг?..
Пожалуй, не к чему говорить о том, что Корн оказался не запасливым.
— В таком случае, дайте носовой платок.
Корн удовлетворил его просьбу и с некоторым удивлением смотре, как возница прикрепил к заостренной палке, которой он подгонял буйвола, белый платок и поднял его, как знамя.
Затем они двинулись дальше и, так как скрип колес делал излишним всякие попытки членораздельной речи, Корн так и не узнал назначения носового платка, прикрепленного к палке. Затем он уснул и проснулся от жестокого толчка и от того, что скрип арбы показался ему особенно громким.
При постепенном переходе от сна к бодрствованию он сообразил, что это становится похожим на канонаду.
Они стояли на косогоре. Внизу, у разлившейся реки, Корн разглядел довольно большое селение, над которым изредка поднимались клубы белого дыма.
Почти под самым косогором он разглядел еще две небольшого калибра пушки и группу солдат. Пушки стреляли по большому селению, солдаты тоже. Несколько в стороне, почти рядом с селением, им отвечало как бы эхо. Густав Корн взялся за «цейс» и вопросительно взглянул на возницу. Возница махнул палкой по направлению к селению. То, что Корн принял за эхо пушечной канонады, оказалось самостоятельной канонадой. В «цейс» можно было разглядеть почти рядом с селением еще две пушки и некоторое количество солдат. Эти пушки и солдаты тоже стреляли по тому же селению. Только из-за одного любопытства, теряя терпение и потрясая «цейсом», Корн закричал в самое ухо вознице:
— Что это?..
— Парапамиз…
— Почему стреляют?..
— Это бой.
Более не обращая внимания на происходящее, возница ткнул палкой буйвола, и арба спустилась с косогора. Впрочем, очень скоро два всадника, предупредительно обнажив сабли, остановили арбу. Возница помахал белым флажком и крикнул:
— Иностранец.
Всадники подъехали вплотную, и Кори получил возможность ознакомиться с нормальным типом эритрейского солдата. Они были в несколько оригинальных, однако, привлекательных формах. Оранжевые мундиры и зеленые галифе при стальных шлемах, какие носят солдаты Галика-нии. Когда же он присмотрелся к их лицам, то несколько торопливо полез за паспортом. Многоопытный возница поторопился подсказать:
— Доллар…
Оба кавалериста, по возможности приветливо, улыбнулись, и один из них, обладавший замечательной коллекцией нашивок, звездочек, жетонов и значков, поправил:
— Два доллара…
Это не встретило возражений.
Рассмотрев на свет и одобрив кредитный билет, кавалеристы вскоре вернулись к стреляющим пушкам на косогоре.
Арба же тронулась дальше после того, как возница осведомил Корна:
— Гвардия графа Пачули.
Почти у городской заставы арбу остановили новые кавалеристы, мало отличавшиеся от первых. (На головах у них были другие головные уборы — упраздненные каски солдат Альбиона). И в этом случае ресурсы Корна уменьшились ровно на два доллара.
Канонада продолжалась, но уже где-то в стороне. Когда Густав Корн выразил некоторое беспокойство по поводу проезда по улицам, которые обстреливаются, опытный возница сообщил:
— Сюда не стреляют. Здесь отель…
И они въехали в Парапамиз.
УРОК ЭКОНОМИКИ
Выстроенное из бурого известняка трехэтажное здание называлось «Отель Экзельсиор». Семьдесят две комнаты отеля были основательно заняты. Портье сообщил, что ввиду отъезда в Америку представителей пишущих машин «Парабеллум» освобождается правая половина биллиардного стола в биллиардной. Впрочем, если гостя не устраивает половина стола, то гость, переждав три недели в вестибюле отеля, сможет получить ванную комнату, ту, которую предполагает освободить представитель английской автомобильной фирмы «Веблей Скотт». Только две этих возможности мог предоставить гостю и путешественнику хозяин отеля грек Спиридон Папаризопуло.
Была ночь, шел сравнительно мелкий дождь, успевший превратить улицы Парапамиза в известково-глинистую пасту. Пребывание под дождем на улице вместе с возницей и буйволом, в непосредственной близости обстреливаемой зоны, не представлялось заманчивым. Густав Корн предпочел правую половину биллиарда. На левой половине спал довольно рослый джентльмен, ноги которого свешивались почти на полметра за борт биллиарда. Джентльмен полуоткрыл глаза и язвительно сказал:
— Опоздали… Трипль получил концессию…
Густав Корн поставил чемодан на пол. По-видимому, лицо его достаточно ясно отразило изумление. Лежащий на столе попробовал разъяснить:
— Палата вотировала концессию Трипля.
Корн сел на биллиард, где полосой, проведенной мелом, была отмечена принадлежащая ему половина, и по возможности точно формулировал свое недоумение.
— Я не имею представления о том, что, собственно, происходит в данной стране… Был бы весьма обязан, если бы уважаемый собеседник пояснил свои слова.
Уважаемый собеседник сел на биллиард, широко раскрыл глаза и ответил рядом вопросов.
— Вы ничего не слышали о концессии Трипля?
— Нет…
— Вы не концессионер?..
— Нет…
— Представитель оружейных заводов?
— О, нет…
— Тогда вы журналист?
— Тоже нет…
— Какой же черт принес вас сюда?..
Несколько шокированный постановкой вопроса, Корн ответил:
— Обстоятельства, имеющие чисто научное значение.
Собеседник пожал плечами и с некоторым почтением спросил:
— Неужели наука может интересоваться Парапами-зом?.. — Затем он спустил ноги с биллиарда и, показав полностью свою шелковую полосатую пижаму, продолжал:
— У меня бессонница… Кроме того, на этом проклятом биллиарде нельзя прилично устроиться… Если угодно, я вам слегка разъясню положение вещей… Знаете ли вы, что такое Парапамиз? Это — дыра. Вы спросите, что могут делать в такой дыре деловые люди, которых заставляют спать на биллиарде? Мы переходим в область чистой политики. Сегодня палата депутатов Парапамиза единогласно вотировала доверие фельдмаршалу и диктатору Париси, который сдал концессию на судоходство по реке Лите в пределах Эритреи мистеру Джонатану Триплю.
Долговязый человек упал на край биллиарда и захохотал. Несколько утомленный необходимостью удивляться, Густав Корн спросил:
— Хорошо. Но при чем же здесь стрельба из семидесятипятимиллиметровых по городу?
— Дорогой мой… Разумеется, это привходящее обстоятельство. Генерал Париси сдал концессию Триплю, палата вотировала ему доверие. Граф Пачули находится в восьми верстах от города, а войска Париси в предместье и в самом городе.