Однако и в такой момент я, смею надеяться, не потерял достоинства.
– Боюсь, Эрик, – негромко заметил я, – вы слишком много выпили.
Ему хватило наглости расхохотаться.
– Господи, Пинки, какой вы смешной, когда злитесь. Ни дать ни взять, белый кролик в…
Не имея желания и дальше выслушивать оскорбления, я решительно развернулся и зашагал к дому.
Невежа ухватил меня за рукав и, хотя все еще ухмылялся, угроза на круглом лице стала еще очевиднее.
– Ни на минуту не допускайте, что я говорю несерьезно, Пинки. Клянусь, я предельно серьезен. Я с самого начала заметил, что вы отираетесь вокруг Эльзы… Пора вам это прекратить.
– Вот как? – холодно отозвался я, хотя, пожалуй, не стоило вообще ему отвечать. – Могу ли спросить, по чьему приказу?
– Само собой, старина. По моему приказу. Эльзу пригласили сюда пообщаться со мной, а не с вами. Со мной она впредь и будет водить компанию.
– Предпочел бы услышать это из собственных уст мисс Верити, – коротко ответил я.
– О, услышите и из ее собственных, только спросите. Тем более что ближе этого к ее устам вам не подобраться, – хрипло промолвил Эрик. – Любой на вашем месте уже давно понял бы, до чего вы ей надоели. Боже праведный, Пинки на стезе любви! Жалкое зрелище. Слышали бы вы, старина, как передразнивает вас Эльза!
Хотя от столь неуклюжей и бессовестной лжи кровь во мне вскипела, я все же не потерял власти над собой. Думаю, это делает мне честь.
– Будьте любезны отпустить мою руку, – только и сказал я.
Эрик повиновался.
– Да пожалуйста. Бегите себе.
Я не побежал. Я зашагал прочь.
– Не забудьте! – крикнул мне вслед этот господин. – Я вас предупредил!
Эрик двинулся за мной по пятам, и, дабы сохранить приличия, я позволил ему догнать меня перед тем, как мы вернулись ко всем остальным в саду. Стоял дивный июньский вечер, теплый и благоуханный; уже стемнело, но я различал в сумерках светло-розовое платье Эльзы Верити средь небольшой группки, сидевшей под высоким буком.
Эрик направился прямо к ней.
– Прогуляемся, Эльза? – небрежно предложил он.
Она безмолвно поднялась – как будто бы он и в самом деле обладал некоей гипнотической властью над ней!
– Простите, Эрик! – вмешался я. – Я уже обещал мисс Верити показать ей ручей при лунном свете. Позволите принести вам накидку, мисс Верити?
Пора было поставить Эрика на место раз и навсегда. Я не из тех, кто допускает с собой подобные вольности!
Мисс Верити заколебалась, и тут снова вклинился Эрик:
– На этот раз, Пинки, старина, вы проиграете. Я тоже обещал Эльзе показать ей ручей при лунном свете. И более того, она обещала на него посмотреть.
Невозможно было продолжать эту перебранку у всех на виду, так что я решил покончить с этим вопросом:
– Возможно, Эрик, когда вы будете в состоянии выполнить свое обещание, мисс Верити вам это и позволит. Идемте, мисс Верити?
И я предложил ей руку.
Робкая малютка все еще колебалась, без сомнения, понимая, что поневоле оскорбит одного из нас, и никак не находя в себе духа решиться. Положение, грозившее перерасти в совсем уж безобразную сцену, спасла Этель.
– Ну разумеется, – бодро промолвила она. – Эльза, беги-ка с мистером Пинкертоном. Эрик, идите ко мне, поговорим уж в кои веки. Мы с вашего приезда, почитай, что и словом не перемолвились.
Тут не посмел бы возразить даже Эрик. И все же он опустился в кресло рядом с ней с очень недовольной миной. Я различил в зеленых глазах миссис де Равель, сидевшей в нескольких шагах от них, искру поистине кошачьего злорадства. Точь-в-точь кошка, позволившая другой кошке пару минут поиграть с мышкой, которую она облюбовала для себя самой. Если я и воображал, будто миссис де Равель безропотно уступила любовника сопернице, то теперь понял, как ошибался.
Мисс Верити молчала. Мы бок о бок направились через луг к роще, где протекал ручей. В том не было ничего необычного: в моем обществе она нередко отмалчивалась, без сомнения, из чрезмерной робости и почтительности предпочитая слушать, и лишь время от времени премило подбадривала меня вопросом-другим. Однако теперь я счел необходимым успокоить ее касательно сцены, коей она только что стала свидетельницей. При этом, разумеется, я помнил предостережение Этель и старался не говорить ничего уничижительного в адрес Эрика Скотта-Дэвиса.
– Простите меня, мисс Верити, – мягко промолвил я, – за то, что я столь бесцеремонно увел вас.
– О, мистер Пинкертон… вам не за что просить прощения, – очаровательно смутилась она. Это, разумеется, был ее способ выразить предпочтение к прогулке под луной в обществе человека, способного не только насладиться красотами, но и облечь свое восхищение в подобающие выражения.
– Эрик славный малый, на свой лад, – продолжил я, с изощренностью самого Макиавелли восхваляя предполагаемого соперника, – но, право же, едва ли вписывается в романтический пейзаж. Ха-ха.
Мисс Верити ничего не ответила, молчанием выражая свое согласие.
– Кроме того, – я действовал еще более тонко, – хотя он, без сомнения, и считал своим долгом пригласить вас, уж коли обещал, но, сдается мне, Эрик вовсе не расстроился, получив предлог остаться.
Мы как раз вступили под тень деревьев, так что лица мисс Верити я не видел, зато отчетливо различил, как вздрогнула вся ее фигурка.
– О чем это вы? – спросила она чуть ли не с резкостью в голосе.
Я не преминул развить тему:
– Что ж, обоюдная склонность просто бросается в глаза, а?
– Я не… боюсь, я не совсем понимаю вас. – Резкость в голосе сменилась жалобным волнением. Бедняжка напоминала маленькую обиженную девочку. – Вы ведь не имеете в виду, что… что мисс Хиллъярд…
Мне не хотелось причинять малютке боль, но это было необходимо:
– Этель? Силы небесные, нет. Боже, неужели вы ничего не знаете, мисс Верити? Я бы и словом не коснулся этой темы, не думай, что все кругом в курсе.
– В курсе чего, мистер Пинкертон? – вскричала она.
– Ну как же – про Скотта-Дэвиса и миссис де Равель, – бесхитростно ответил я.
Мы вышли к опушке леса над ручьем, и в ярком лунном сиянии я видел лицо Эльзы, когда на нее обрушился этот удар. Она несколько мгновений всматривалась в мои глаза, а потом отвернулась.
– Нет, – тихо прошептала она, – я ничего не знала. И… и не верю.
Какая детская доверчивость!
Я встревожился – ее поведение доказывало, какую власть этот господин уже получил над столь хрупким и деликатным созданием.
– Да, может, еще ничего такого и нет, – небрежно произнес я. – Однако готов заверить, что весь прошлый год эта связь была предметом скандальных сплетен и пересудов. Не то чтобы я к ним прислушивался, но иной раз все кругом о чем-нибудь столько твердят, что поневоле наслушаешься. Собственно, я слышал, как говорили – мол, если вам нужен Эрик, ищите миссис де Равель.
Горестно было видеть, как задрожали плечи бедняжки. Да, она приняла все слишком близко к сердцу. Я был уже на волосок от того, чтобы предпринять какие-нибудь практические шаги, дабы утешить ее в горьком разочаровании. И даже шагнул к ней с этими самыми намерениями, как вдруг девушка повернулась ко мне, и, к огромному своему изумлению, я обнаружил, что она не плачет, а смеется.
– Ой, мистер Пинкертон, – проговорила она, – какой вы смешной!
– В самом деле? – осведомился я холодно, ибо не настолько был сражен столь внезапной переменой, чтобы забыться. – Рад, что сумел позабавить вас, мисс Верити.
Она по-хозяйски положила ручку мне на рукав, и личико ее посерьезнело от осознания, сколь жестоко она меня раздосадовала – хотя в голубых глазах все еще плясали смешливые искорки.
– Простите, я не хотела. Но как удержаться от смеха, когда вы сказали ровно то, что Эрик и говорил – вы скажете. Почти теми же самыми словами!
От удивления я даже сердиться перестал.
– Он говорил, я это скажу?
– Ну да. Про миссис де Равель. Ну разумеется, он мне рассказал всю правду – как она уже много месяцев ему проходу не дает, хотя он-то в ее сторону даже не глядит. И еще он сказал, что вы непременно об этом упомянете.
Я расстелил на стволе упавшего дерева носовой платок и сел. Этакий поворот событий застал меня врасплох. Выходит, Скотт-Дэвис обладал изрядным запасом низкой житейской хитрости, которой я бы в нем не заподозрил. Он ловко разрядил наше главное оружие заранее, прежде чем мы сами успели им воспользоваться. Этель права: без самых решительных мер тут не обойтись.
Я только собрался развить тему и указать мисс Верити на двуличие Эрика и на реальное положение дел, как мне помешал громкий вопль откуда-то со стороны дома. В тихую ночь звуки разносятся по долине очень далеко, и я без труда распознал пронзительный голос Арморель Скотт-Дэвис:
– Эльза! Эльза!
– Не обращайте внимания, – улыбнулся я. – Мне надо очень серьезно с вами поговорить, мисс Верити, и…
Должно быть, девушка не расслышала моих слов, поскольку отозвалась равно пронзительным и (сказать правду) в высшей степени неподобающим настоящей леди воплем, какого я от нее уж никак не ожидал:
– Эге-гееей!
– Приходи-и! Пойдем купаться при луне-е!
– Иду-у-у! – отозвалась моя спутница и добавила, улыбаясь мне прелестной виноватой улыбкой: – Вы ведь не возражаете, мистер Пинкертон? Такая чудесная мысль! А поговорим как-нибудь потом, ладно?
– Никоим образом не стану препятствовать вашим невинным забавам, – учтиво отвечал я, сделав, однако, некоторое ударение на предпоследнее слово, чтобы подчеркнуть тем дружеский намек.
И мы побрели обратно к дому.
Как раз к нашему появлению все остальные высыпали наружу, уже в купальных полотенцах и костюмах.
– Скорей, Эльза, – поторопила Арморель. – Догоняй.
– А кто будет купаться? – поинтересовалась мисс Верити с куда большей живостью, чем проявляла досель.
– Эрик, и Поль, и Джон, и Пинки, и мы, – отозвалась Арморель. Противная девица называла меня тем же оскорбительным прозвищем, что и ее брат. Ума не пр