И в этот миг четвёртая стрела тёмного эльфа отыскала наконец уязвимую жертву, по самое оперение войдя в открытую спину девушки. Окровавленный наконечник вышел из левой груди Ризидиэль, и с него тонкой струйкой закапала ярко-красная кровь.
Девушка удивлённо охнула и, покачнувшись из стороны в сторону, нырнула вперёд, в крепкие руки старика Орта, который, чтобы подхватить эльфийку, был вынужден выронить на пол свой убойный скорострел.
— Эх, дурёха, ну что ж ты наделала, — растерянно запричитал гном. — Он же был у меня на прицеле! Не дала гада кончить, а он вон как тебя отблагодарил. Но ничего, потерпи, сейчас Серый Зверь твою рану посмотрит. Он тебя выходит, можешь не сомневаться!
— Не нужно тащить… оставь… — преодолевая ужасную боль, сквозь зубы зашипела в ответ эльфийка, — рана смертельна… я знаю… Прошу… пообещай, что не станешь его убивать.
— Такому нет прощения! — набычился гном.
— Умоляю… исполни волю умирающей.
Тёмный эльф стрелял практически не глядя, полностью положившись на своё мастерство искусного лучника и чудесную способность зачарованных стрел самостоятельно находить уязвимые места в броне противника.
После первого удачного попадания из стана врагов раздался удивлённый болезненный женский стон, от знакомых интонаций которого у тёмного внутри всё сжалось и словно пелена спала с глаз. Прекратив стрельбу, Лезль внимательно пригляделся к теснящим вампиров гномам и, к немалому своему изумлению, увидел среди них эльфийку, из спины которой немым укором ему торчало зелёное оперение его стрелы.
Подстреленная девушка бессильно рухнула на руки седобородого гнома. В падении её немного развернуло, и Лезль смог частично рассмотреть её лицо. Увиденное лишь подтвердило чудовищную догадку — он только что собственноручно подстрелил свою любимую, ту самую из приоткрытого Мортис воспоминания, чей образ до сей минуты был скрыт пеленой забвения. Но теперь сдерживающая память плотина рухнула, и ошеломлённого Лезля накрыло цунами воспоминаний.
За считанные мгновения вся предыдущая его жизнь промелькнула перед глазами. Под занавес Лезль вспомнил, как убаюканный мечтами о скорой счастливой совместной жизни с обожаемой Ризкой влетел на своём верном Грылафе под зловещую чёрную тучу, как они с грифоном попытались искать спасения в лесу и как, уже почти скрывшись от бушующего ненастья на подвернувшейся лесной полянке, в итоге угодили под жуткую зелёную молнию.
Эта молния переиначила его светлую сущность, сперва выбив из тела гордый эльфийский дух и вскоре вернув в изуродованное тело вывернутую наизнанку, равнодушную ко всему сущему душу тёмного эльфа. Мортис получила в его лице очередного преданного и исполнительного раба — действительно преданного, ведь даже теперь, когда перед ним открылась чудовищная правда его порабощения, он продолжал восхищаться своей госпожой, сумевшей так ловко подстроить ему ловушку.
Но вид любимой с торчащим из груди кровавым наконечником его стрелы, корчащейся в смертельной агонии на руках неизвестного гнома, пробил сковавший душу лёд равнодушия. Не думая больше о вампирах, тёмный эльф швырнул на пол лук, безоружным выскочил из своего укрытия и со всех ног понёсся к умирающей эльфийке.
Удерживающий её гном потянулся было за валяющимся в ногах скорострелом, но девушка что-то горячо зашептала ему на ухо, и седобородый, подняв всё же с пола своё грозное оружие, не стал стрелять.
Подбежав к любимой, тёмный бесцеремонно отпихнул гнома и заключил Ризидиэль в объятия.
— Но-но! Ты, образина! Прочь от неё свои паршивые хваталки! — оскорбился гном, вскинув скорострел. — А то сейчас живо от меня схлопочешь!
Но его уже никто не слушал. Два любящих сердца наконец снова были рядом. Глаза светлого и тёмного эльфов встретились, и остальной мир вокруг на какое-то время перестал для них существовать.
Верный данному эльфийке слову гном сдержался и не выстрелил, но и скорострела не опустил, продолжая держать опасного тёмного эльфа на прицеле.
— Я… я… я не хотел, — давясь рыданиями, первым простонал Лезль. — Я… я не знал… Я даже забыл… о тебе… Ризка… Мне нет прощения!..
— Это не важно, — откликнулась любимая и провела маленькой нежной ладошкой по его изуродованной язвами и шрамами щеке. — Меня предупреждали, что так будет. Я знала, на что шла. И ни о чём теперь не жалею. Глупенький, ведь это же счастье увидеть тебя хотя бы перед смертью. И я счастлива.
Слова давались умирающей эльфийке с трудом, из уголков рта сочились струйки крови, она тяжело и натужно дышала, при каждом выдохе на губах надувался и лопался кровавый пузырь, но, игнорируя жуткую боль, она продолжала улыбаться.
— Да ты взгляни на меня, я же стал чудовищем! — в отчаянии простонал тёмный эльф. — Как ты можешь жертвовать своей бесценной жизнью ради встречи с таким уродом?! Признайся, ведь тебе противно прикасаться к моим гноящимся язвам.
— Твой светлый образ хранится глубоко в моём сердце, — прошептала умирающая эльфийка. — Я вижу его сквозь все эти внешние уродства. Для меня в тебе нет ничего противного.
Лезль не нашёл подходящих слов в ответ. Он молча смотрел в глаза своей умирающей надежде, и из его глаз катились невозможные для тёмного эльфа слёзы.
Меж тем лишённые поддержки своего удачливого стрелка вампиры не долго продержались против не уступающих в ратном умении, но превосходящих числом мастеров топора. Гномы, памятуя о поразительной живучести клыкастых вампиров, изрубили их тела на десятки частей и сложили в кучу. По приказу Кагнерика повелитель волков оторвался от раненого Белуна и магическим огнешаром запалил это зловещее сооружение.
Расправившись с вампирами, гномы присоединились к сторожащему влюблённых эльфов Орту.
— Это ещё что за образина рядом с Ризидиэль?! — потребовал от арбалетчика объяснений Быстрый Топор.
— Осмелюсь доложить, старший, что эта образина и есть тот самый тёмный эльф, стрелы которого вчерашней ночью вынудили нас бежать с поля боя после схватки с зомби, — обстоятельно отрапортовал Узкий Глаз.
— Так что же ты не шлёпнул гада! — возмутился Тверд Камнекол. — Гляньте, он же и её пристрелил своей треклятой стрелой! Орт, тролль тебя задери, чего ты выжидаешь?!
— Из-за неё. — Арбалетчик кивнул на несчастную эльфийку, из последних сил улыбающуюся отвратительному уроду, неуклюже поддерживающему её хрупкое, невесомое тело своими изломанными, перепачканными землей и стёртыми в кровь ручищами. — Она упросила позволить ей поговорить с тёмным эльфом. Я дал слово.
— А вот я слова не давал, — объявил Горн Гранитный Кулак, вскидывая свой топор. — Сейчас я этого тёмного на фарш…
— Не тронь, — резким окриком остановил порыв воина сам Кагнерик. — Твой собрат дал слово — имей уважение к сединам Орта.
— Так они же даже не говорят, а просто пялятся друг на друга, — пожал плечами Горн, нехотя убирая топор обратно в заплечный чехол.
— Они прощаются по своим эльфийским обычаям, из уважения к Ризидиэль не станем им мешать, — объявил старший.
— Ох уж эти ваши благородные штучки, — покачал головой незаметно подошедший к группе гномов Фулгаод. — А по-моему, нужно немедленно кончить тёмного…
— А по-моему, твоё место возле раненого Белуна, — оборвал чародея Кагнерик.
— Я обработал его рану целебными мазями, перевязал её чистыми бинтами и навёл на него восстанавливающие силы сонные чары. С Белуном всё будет в порядке, можешь не волноваться, — обстоятельно доложил Серый Зверь и спокойно продолжил: — Сейчас меня гораздо больше волнует этот тёмный эльф. Его…
— Скажи лучше, ей помочь сможешь? — вновь перебил предводитель отряда.
— Нет, — покачал головой чародей. — Стрела пробила ей сердце. Она до сих пор жива потому лишь, что древко стрелы закупорило дыры в сердце. И теперь оно бьётся, насаженное на эдакую деревянную ось. Но если попытаться извлечь стрелу, нанесённые ей пробоины откроются, сердце лопнет, и она мгновенно умрёт. А так она ещё протянет какое-то время, пока не захлебнётся скопившейся в лёгких кровью.
— Тогда тем более не стоит их разлучать, — подхватил Кагнерик. — Вспомни, Ризидиэль спасла тебе жизнь. Так не мешай ей уйти из жизни спокойной и счастливой.
— Не нужно меня выставлять бессердечным чудовищем, — фыркнул Фулгаод. — Я лишь высказываю своё мнение в интересах нашего общего дела. Нутром чую, старший, неспроста здесь этот тёмный эльф. И если мы немедля его не порешим, потом можем горько об этом пожалеть.
— Кто ещё так считает? — оглянулся на нахмурившихся воинов Быстрый Топор.
— Прости, старший, но я тоже за немедленную смерть, — первым глухо пробормотал неуёмный Горн.
— Я тоже, — поддержал напарника Тверд.
— Я храню верность данному слову, — в свою очередь отозвался Орт.
— Трое против одного, решение совета гномов очевидно, — ухмыльнулся довольный чародей. — Но последнее слово, конечно, за тобой, старший.
— Моё мнение вам известно, — тяжело вздохнул Кагнерик. — Но, разумеется, я прислуш…
Протяжный мучительный стон, прозвучавший в тиши подземелья особенно громко, вынудил говорившего шёпотом предводителя гномов замолкнуть на полуслове.
Пробуждение Атена было ужасно. В распахнувшиеся глаза ударил зловещий багровый свет от расплесканной по потолку горящей лавы, принеся с собой тяжкие воспоминания о проигранном демону сражении. Гнетущие мысли подтвердило и плачевное самочувствие.
Многочисленные раны на теле полыхали огнём, голову после увесистого пинка просто разрывало на части. Не в силах держать в себе всю эту чудовищную боль, претендент застонал сквозь до хруста сжатые зубы.
Судя по быстро приближающемуся топоту многочисленных ног, его стон был услышан. Скосившиеся в направлении топота глаза подтвердили догадку — к нему спешили четверо гномов, каким-то чудом оказавшихся вдруг в храмовом склепе. За их спинами он увидел пятого, со скорострелом в руках. На кого было нацелено его грозное, многозарядное оружие, лёжа на полу, разглядеть Атену не удалось.