Я видел какую-то кишащую массу. Лишь некоторое время спустя мои глаза наконец привыкли к полумраку.
Тридцать человек переругивались над чередой чемоданов, тюков, деревянных или железных ящиков, разорванных сумок и животных, среди которых я заметил даже попугая с Карибских островов, который добавлял свои крики к общей какофонии. В другом конце помещения находилась дверь во дворик, заляпанный жиром, заполненный тележками, в которые запрягали ослов. Тележки нагружали, и это не походило на праздник.
Ко мне подошел какой-то горбун. Виду него был угрожающий. Я крикнул:
— Андреа Коррьелли!
Горбун указал мне на лестницу слева. Вежливо поблагодарив, я направился туда. Кажется, несколько крыс пробежало у меня прямо по ногам. В глубине темного коридора я нашел дверь в кабинет Андреа Коррьелли. Я постучал. Какой-то гигант открыл мне. Он сморщил лоб. Одной рукой он мог бы раздробить мне череп.
— Я ищу судовладельца, — сказал я по-французски.
Он состроил гримасу:
— Вы нашли правильную дверь.
Он сильно грассировал. Голос его был ужасен. Он предложил мне стакан граппы.
— Вы сказали, судовладельца?
Я тотчас же начал сочинять: мол, я для своих друзей должен составить список итальянских судовладельцев, которые способны доставить груз определенного свойства.
— Речь идет о древностях? — переспросил он.
Кажется, он заинтересовался, и я мог без труда описать ему то, что собирался привезти из Азии, Египта или Греции. Поэтому я сказал:
— Да, древности для богатых коллекционеров, которые требуют гарантии полной конфиденциальности — за хорошую плату, разумеется.
Коррьелли пихнул локтем документы, наваленные у него на столе:
— Это правило нашей фирмы. Если бы вы только знали, сколько всего мне пришлось позабыть…
— Вот поэтому я и здесь. В ваших конкурентах я что-то не очень уверен… Они немного… Короче, я в них сомневаюсь.
— С кем вы уже виделись? — поинтересовался Коррьелли.
— Ни с кем, но я думал о судовладельце N.
Его губы побледнели, и он так сильно сжал кулаки, что побелели костяшки.
— Для подобного рода… торговли я вам его не советую.
Подобное предостережение я воспринял как доказательство серьезности и порядочности судовладельца N. К этому Андреа Коррьелли добавил:
— Вы сами и ваши клиенты, вы очень сильно рискуете…
— Отчего же? — по-прежнему нейтрально спросил я.
— Давайте представим, что ваши коллекционеры интересуются сокровищами Церкви.
— Господин Коррьелли!
— Я же сказал, давайте только представим. Я же не подозреваю их ни в чем таком…
— Продолжайте…
— А знаете ли вы, что синьорина Изабелла, дочь судовладельца, — шпионка Ватикана? Представьте себе все опасности, которым вы подвергнетесь, если вдруг узнают, что… Если узнают! Если это касается имущества Церкви… Но хорошо!
Это всего лишь гипотеза, ведь вы не какой-нибудь там спекулянт…
— Благодарю вас, господин Коррьелли.
— И что?
— Я с вами свяжусь.
— Адрес?.. Имя?
— Разве я не говорил о конфиденциальности?
— Я уже обо всем забыл.
Он пожал мне руку. Мне показалось, что в этом рукопожатии остались три фаланги моих пальцев. Но игра стоила свеч.
Ватикан… Изабелла N. — шпионка Ватикана!
Выйдя от судовладельца Коррьелли, я вновь увидел солнце. В нем я заметил улыбку Орфея. «Не предупреждал ли я, что надо остерегаться? — сказал он мне. — Ты еще помнишь тревожные слова дона Рафаэля и аббата де Терсана, двух представителей церкви? А что скажешь об угрозах, на которые жаловался Шампольон?» Я же пустил все на самотек.
Вдобавок я думал о том, что рассказал мне Сегир о Наполеоне. Должен ли я установить связь между Изабеллой, шпионкой Ватикана, и разговором, в котором обсуждалась божественная власть фараонов? Разум советовал мне умерить отвагу… Возможно, донос был несправедливый, просто чтобы навредить сопернику. Источник информации вполне на такое способен.
Я больше не хотел об этом думать.
Я гулял по Флоренции, ожидая завтра, ибо собирался увидеться с Изабеллой.
— По тому, как вы собираете вишни, я уже знаю, что вы не садовник!
Изабелла сидела на каменной скамье и насмешливо смотрела на меня. Она, я, скамья, вишня, сорока и ягоды — все мы находились посреди парка возле дворца ее отца. Огромное здание, окруженное соснами и кипарисами, в центре города, но на берегу, выходившем на старые кварталы. Нечто вроде места отдыха, полугород-полудеревня, у которой я видел пока только вестибюль. Слуга проводил меня в сад, где меня ожидала синьорина. Изабелла увидела, что я приехал издалека, и теперь внимательно меня разглядывала. Я же, имея ее портрет, мог бы нарисовать ее хоть с закрытыми глазами. Да, это была она, женщина, которую полюбил Сегир. Мой взгляд не уступал ее взгляду, и в конце концов она повернулась к корзине, стоявшей у ее ног. Схватила корзину и тотчас попросила набрать ей вишен. Очевидно, она желала побеседовать о причинах моего визита, заодно поев ягод. Мог ли я отклонить ее просьбу?
— Вы не садовник, вам явно не хватает ловкости! — снова заговорила она.
— Раз вы меня разгадали, позвольте мне спуститься со стремянки. Эта сорока уже давно смотрит на меня самым угрожающим образом…
Я словно висел между небом и землей.
— Но прежде вы ответите на мой вопрос: кто вы, Фарос — Жан Ле Жансем?
Откуда она могла знать, что мое второе имя — Жан?
— Издатель, конечно! — воскликнул я, надеясь скрыть тревогу.
— Или торговец?.. Или делец?..
Ее лицо изменилось. В нем больше не было флорентийской приветливости, только холодность и тревога. Тело ее напряглось. Руки вцепились в стремянку, будто Изабелла готовилась к прыжку.
— Отвечайте, Фарос-Ж-Ле Жансем! Кто был у судовладельца Коррьелли, врага моего отца? Востоковед, египтолог или делец, и почему вы расспрашивали этого мужлана обо мне?
Теперь передо мной стояло дикое животное. Я его атаковал. Возможно, ранил. Теперь оно защищалось. Надо отвечать. И я ответил весьма неловко:
— Кто сообщил вам об этом?
Напряжение еще сохранялось в ней, но тут ее мятежная красота вдруг бросила мне вызов:
— А вам разве не рассказывали, что я была шпионкой!
Она расхохоталась, но голос ее звучал фальшиво. Есть ли хоть доля правды в злословии Коррьелли? Если да, бой будет суровый.
— Ну вот! — вновь заговорила она. — Вы, кажется, удивлены. Но во Флоренции всё всем известно, и горбун, которого вы видели у Коррьелли, состоит у нас на жалованье. Коррьелли и не подозревает, что мы за ним следим, но при малейшей опасности попадет в нашу ловушку, увлекая за собой сообщников своих низостей.
Угроза становилась отчетливее. Изабелла N. контратаковала. Таким образом, я в самом деле ее ранил… Не потому ли, что сказанное было правдой? У меня не было времени об этом поразмыслить. Она выпустила когти.
— Вы у меня в гостях, господин Ле Жансем, в городе Медичи! Вы плохо выбрали себе союзников. Измена, ложь, яд — мы все это знаем. Один совет, господин француз. Перечитайте вашу классику…
Она тряхнула своими великолепными локонами, и как же она была при этом красива…
— Но прежде чем уйти, скажите мне наконец, чего вы от меня хотели?
Теперь она заговорила любезнее. Снова села на скамью. Смягчилась, готова вести переговоры? Наверное, в этом пока стоило сомневаться.
Я спрыгнул со стремянки. Остановился в трех шагах от Изабеллы.
— Я лишь пытался узнать вас получше.
— Вы мне лгали. Это еще ладно… Но держать меня за дуру…
— Лгал, я это признаю, но не для того, чтобы вам навредить. Я идиот! Что вы подумали, увидев востоковеда и издателя? Что я торгаш? Уверяю вас, это не так. Но это не оправдывает мои неловкости. Они непростительны. Тем более что меня предупредили. Встречаясь с вами, я был уверен, что проиграю. Так и есть. Я сдаюсь. Примите от побежденного его самые искренние извинения…
Она рассматривала меня, и чем дольше смотрела, тем насмешливее становился ее взгляд.
— Не буду наказывать вас больше, чем это необходимо, но знайте, что я ни на миг не испугалась вас, господин Ле Жансем. Вряд ли вы опасный человек… Неловкий — возможно, но я об этом как-то не думала.
Оборона ослабла. Что это — Изабелла успокоилась или играет со мной? Стоит пока сомневаться и дальше.
— Как мне заслужить прощение?
— Для начала назовите мне имя того, кто сообщил вам обо мне.
Мне оставалось только воспользоваться шансом, который она предлагала:
— Близкий друг. И он говорил о вас столь трогательно, столь трепетно…
— Кто же это? — прошептала она.
Она больше не походила на дикое и мятежное животное.
— Жан-Франсуа Шампольон.
Стон сорвался с ее губ; стон раненой птицы. Она прижала руку к сердцу. Мне показалось, она сейчас упадет. Я приблизился.
— Я совершил это путешествие, чтобы передать вам письмо от него. И еще он дал мне вот это.
Я вытащил медальон. Изабелла побелела как смерть. Этот простой предмет сильнейшим образом ее взволновал.
— Кто вы, господин Фарос-Жан Ле Жансем?
Я был уверен, что дрожь в ее голосе уже не была притворной.
— Востоковед и издатель, как я уже сказал. А еще друг одного дешифровщика. Ради него я и приехал сказать вам правду: его последние мысли были о вас…
Я протянул ей письмо. Прежде чем его взять, она еще раз внимательно посмотрела на меня. Возможно, она колебалась. Потом забыла обо мне, читая и перечитывая свое имя на конверте. Погладила красную восковую печать Сегира, словно не решаясь ее сломать.
— Оставить вас одну?
Лицо ее говорило, что этого делать не надо. Одним движением она сломала печать.
Письмо было длинное, и, чтобы не стоять столбом, я снова залез на стремянку. Когда Изабелла подняла голову, у меня в корзине набралось фунта четыре прекрасных вишен. Садилось солнце. А Изабелла — Изабелла плакала… Нет, даже не так. Она стонала. Раненое животное — картина, которую я навеки запомнил.