Джон огляделся и бросил взгляд на заднюю стену цирка. Двери черного хода, если они и имелись, были погребены под завалами сломанного реквизита. Констебль задрал голову и присвистнул.
— Вот как я попаду внутрь! — воскликнул он, увидев что стекло в окне на втором этаже разбито.
Голос младшего констебля пронесся над свалкой, и он, вздрогнув, велел себе не нарушать покой этого места.
Уже тише Джон сказал:
— Вот только как мне туда забраться?
Посетившая его вдруг идея на первый взгляд казалась безумной, но… почему бы не попробовать?
Джон взялся за дело: скрутил из старого занавеса, валявшегося среди циркового хлама, подобие каната, завязал на нем несколько узлов. «Крюк» обнаружился тут же, неподалеку. Констебль привязал отломанный руль от велоцикла к занавесу и подошел к стене.
Примерившись, он раскрутил свой импровизированный канат и швырнул его в сторону окна. Недолет! Руль скрежетнул о стену и упал вниз.
Вторая попытка оказалась столь же неудачной: «крюк» пролетел выше.
Младший констебль не отчаивался, продолжая раз за разом забрасывать свою снасть.
— Да!
С пятой попытки руль наконец залетел в окно.
Джон осторожно потянул за занавес — руль зацепился за что-то внутри — и подергал. Вроде бы, «крюк» держался крепко.
Схватившись за скрученный занавес, Джон повис на нем для пробы — его «канат» затрещал, но выдержал. Констебль снял форменные перчатки, чтобы руки не скользили, и, упершись ногами в стену, пополз вверх.
Подобные физические упражнения были для него в новинку, и тем не менее фут за футом, скрипя зубами и обильно потея, он взбирался все выше и выше. Руки болели, лицо раскраснелось, и казалось, оно вот-вот лопнет от напряжения.
Вскоре младший констебль добрался до карниза. Вцепившись в край рамы, он подтянулся и, перевалившись через подоконник, рухнул на пол.
Тяжело дыша, Джон стянул с головы шлем и дрожащей рукой достал из кармана платок. Вытерев пот, он вернул шлем на место и оглядел помещение, в котором оказался.
В небольшой комнатушке ничего не было, кроме громоздких баллонов — на их медных шильдиках значилось: «Дерблюкк». От баллонов под потолок ползли трубы. Руль-крюк зацепился за один из вентилей на них.
Поднявшись на ноги, Джон поправил форму и двинулся к двери. Та оказалась незаперта.
Приоткрыв ее, он выглянул и, никого не увидев, со всей возможной осторожностью двинулся по коридору. Констебль прислушался. Судя по стоящей в здании цирка тишине, он был здесь один.
Пройдя коридор насквозь, Джон вышел на балкончик, и у него захватило дух.
Это был он! Зал цирка, его душа…
В горле встал ком.
Джон помнил все так, будто это было вчера…
Третий звонок стрекочет, и зал темнеет… а потом вдруг загорается одинокий огонек — крошечный фонарь висит на шее обезьянки мисс Мармозетт. Обезьянка бежит по перилам галерей и звенит в колокол на ручке. Оббежав весь цирк, она спрыгивает вниз, на барьер манежа. В тот же миг загорается большой прожектор, высвечивая один из проходов. Начинают грохотать барабаны, начинается торжественный выход-марш всей труппы под предводительством шпрехшталмейстера, сидящего верхом на механическом коне. Конь с ног до головы выкрашен красными и белыми полосами, да и сам шпрехшталмейстер ему не уступает в великолепии: он — в алом фраке, цилиндре и при трости, его длинные усы торчат в стороны на целый фут каждый.
За распорядителем, чеканя шаг, маршируют униформисты в мундирах и киверах, похожие на игрушечных солдат, следом из прохода на манеж выходит стройная мисс с хлыстом, за ней с поразительной покорностью появляются шесть гигантских блох.
Потом в воздух начинают вырываться языки пламени — это вышли пироартисты. Ну а за ними уже появляется и остальная труппа. Предпоследним верхом на слоне выезжает карлик. Процессию замыкает парочка клоунов на моноциклах. О, эти клоуны! Смешные и жуткие, с большими животами и красными носами, с нарисованными улыбками и здоровенными пуговицами…
Джон Дилби был так восхищен ими, что даже поклялся себе, что, когда вырастет, непременно станет клоуном. Мог ли он тогда подумать, что станет полицейским констеблем?..
В нынешнем Габене не было места радости и веселью. Старый цирк умер, больше в его зале не раздастся восторженное «Ах!» и не менее восторженное «Глядите! Там! Под куполом!» Из проходов на манеж не выбегут артисты, а слон давно издох. Под куполом живет тьма, а на дверях стоит печать, один вид которой вызывает дрожь у любого, кто на нее взглянет.
Банк сожрал цирк, как и многие места в этом городе. Вместе со зданием, он пережевал и переварил его былые славу и величие.
Джон Дилби вздохнул. Заброшенный цирк — можно ли представить зрелище грустнее?
В зале запустение ощущалось еще сильнее, чем на улице. Рядами вниз уходили деревянные галереи, обитые темно-красной тканью, на которой шевелилась бурая моль. Пахло здесь преотвратно: вместо запахов сладкой ваты, ирисок и опилок, которыми циркачи усыпали манеж, воздух был пропитан сыростью, плесенью и прелостью.
Даже с балкончика, на котором стоял Джон Дилби, нельзя было не заметить засохшее кровавое пятно по центру манежа. След трагедии, после которой цирк и закрыли, никуда не делся. Разве что труп убрали — и на том спасибо.
С трудом оторвав взгляд от пятна, Джон покинул балкончик.
Спустившись вниз, он вошел в так называемые изнаночные помещения — закулисье.
Прежде Джон здесь не бывал: зрители сюда не допускались.
Длинный коридор тянулся кругом по периметру зрительного зала. Все стены были завешаны афишами старых представлений, повсюду в беспорядке стоял циркововой реквизит: громадное колесо-мишень для метания ножей, трюковые кольца прыговых блох, различные гимнастические приспособления.
Напротив выхода на манеж располагалось большое помещение с высоким потолком. В нем так сильно воняло, что Джон даже зажал нос. Вдоль стены в несколько ярусов стояли пустые клетки, повсюду была сухая солома, тут и там виднелись одеревеневшие кучки блошиного помета. В углу примостился шкаф, заставленный пустыми банками, — судя по коричневым следам, когда-то в них была кровь для кормления блох. Слева от входа располагалась стойка со стеками, плетями и прочими инструментами для дрессуры. Рядом стоял жуткого вида аппарат, похожий на смесь кофейного варителя и пневмоуборщика: от бронзового проклепанного цилиндра щупальцами отрастали длинные резиновые шланги с насадками-форсунками; в продолговатую нишу приемника была вправлена очередная банка.
Джон бросил тяжелый взгляд на клетки — их дверцы были открыты. В городе поговаривали, что в суматохе, когда цирк опечатывали, все здешние блохи сбежали. Выбравшись в Фли, они быстро расплодились и заполонили район. Было ли так на самом деле, младший констебль не знал, и сейчас его это не особо заботило — к его делу нашествие блох на Фли отношения не имело.
Он подошел к стене, на которой на крючках рядами висели подковы. Сняв с пояса ту, что была найдена в квартире Хелен Хенсли, Джон сравнил их. Никаких сомнений: подковы, которые оставлял похититель, были отсюда.
Констебль задумался.
След привел его в цирк. По всему выходило, что это место каким-то образом связано с похищениями. Похититель выбрал подкову в виде своей визитной карточки не случайно. Она явно подразумевалась, как некий знак. Знак тем, кто поймет. Но что он значит?
«Почему именно подковы? — подумал Джон. — Дело тут не просто в цирке, а именно в блохах. Кто может иметь отношение к блохам?»
Ответ напрашивался сам собой: Мариетта Лакур. Вот только Джон видел ее могилу.
Нужно продолжать поиски. Может, что-то прояснится…
Джон вышел из помещения, где прежде держали блох, и двинулся по закулисью.
В коридор выходили двери гримуборных: судя по всему, циркачи не только готовились в них к представлениям, но и жили. Все комнатки были довольно бедны и походили на лачужки. В каждой, помимо кровати и зеркала, стоял здоровенный сундук, очевидно, заменявший артисту шкаф. Прямо на полу валялись разбросанные вещи — видимо, собирались циркачи в спешке.
Джон заглядывал в одну гримуборную за другой и продолжал путь — везде его встречали запустение и беспорядок. Он так и видел носящихся и голосящих циркачей, которых изгоняли из их дома черные тени-футляры, вооруженные угрожающей вежливостью и равнодушными конторскими улыбками.
У одной гримерки младший констебль остановился. То, что она принадлежала Мариетте Лакур, сомнения не вызывало: вся противоположная от входа стена была завешана детскими рисунками, изображавшими блох.
Каморка мадам Лакур почти ничем не отличалась от прочих: спичечный коробок, в котором тесно даже чихнуть. Напротив двери стоял туалетный столик с потускневшим от времени зеркалом, к нему был приставлен стул, со спинки которого свисало алоеперьевое боа. По обе стороны от прохода разместились две пружинные кровати: одна обычная, и другая — чуть поменьше.
Ответ на то, кому принадлежала маленькая кровать, отыскался сразу же: над туалетным столиком, среди угольных рисунков, висел большой красно-желтый плакат. На нем было изображено нечто странное, лишь отдаленно похожее на человека; кричащие подписи призывали всех и каждого лицезреть «Уникальнейшее зрелище, равного которому нет во всем мире!Существо, вышедшее прямиком из страны снов и страшных сказок — ужасно-прекрасного и кошмарно-замечательного Поразительного Прыгуна, мальчика-блоху».
Джон нахмурился. Поразительный Прыгун… Он помнил это прозвище: братья рассказывали ему о мальчике-блохе из Фли, когда он только появился в цирке, но увидеть его своими глазами констеблю так и не довелось.
— Что же с тобой стало? — пробормотал Джон, глядя на плакат.
Вроде бы, мальчик-блоха сгинул тогда же, когда закрыли цирк. Он то ли заболел и умер, то ли попал под трамвай…
Джон изо всех сил попытался вспомнить, что произошло с Поразительным Прыгуном, и не смог. Единственное, в чем он был уверен, что мальчик-блоха умер.