Полли его раскрыла и двумя пальцами извлекла папиретку — странички, с которыми соприкасался ее кончик, зияли бурыми прожженными дырами.
— Откуда?..И где мой?..
Полли глянула на доктора, тот извлек из зубов карандашик, и протянул его девушке.
Та потрясенно вернула ему папиретку.
— Хотели стащить ее, мисс? — ухмыльнулся доктор. — Как некрасиво…
— Что?! — возмутилась Полли. — Это не я! Я не знаю, как они поменялись местами и… — и тут до нее дошло: — Это вы!
— Ну нет, — подмигнул ей доктор Барроу. — Как бы я сумел? Если это не вы и не я, то дело, должно быть, в самой папиретке. Экая непоседливая финтифлюха…
— Вы думаете, что ваши шуточки — это что-то очень забавное, доктор?
Доктор Барроу развел руки в стороны.
— Привыкайте, милочка. Вы теперь «сплетник». Вашего брата в городе не особо жалуют. Смею предположить, чтовскоре вы начнете сталкиваться в вашей работе с чем-то таким, что в сравнении с этим шуточная шанжировка покажется вам невинной и любезной.
Сказав это, он расхохотался настолько чистым и глубоким смехом, как будто долгое время репетировал его перед зеркалом.
Полли не знала, что такое «шанжировка», и не была намерена это выяснять. Она гневно фыркнула и, развернувшись на каблуках, потопала к двери. Бросив напоследок полный презрения взгляд на доктора, девушка покинула кабинет.
Стоило ей выйти за дверь, как Дж. Д. Барроу прекратил смеяться и сузил глаза. Его веселое настроение исчезло так, словно кто-то вырвал страницу из книги, на которой оно было описано.
Доктор поспешно достал из ящика стола листок пищей бумаги, макнул ручку в чернильницу и принялся быстро-быстро писать. В какой-то момент его рука дрогнула, и на письмо упала клякса. Доктор схватился за горло, словно вдруг начал задыхаться. Дрожащими пальцами он полез в карман сюртука и достал баночку «Тингельтангель», откупорил пробку и проглотил две пилюли.
Когда недомогание прошло, он поправил галстук и вернулся к письму. Перо скрипело по бумаге, выводя преисполненные гнева, страха и непонимания строки.
Дж. Д. Барроу был так занят, что не заметил, как за окном его кабинета кто-то появился. Громадная черная фигура замерла на карнизе, глядя в спину согнувшегося над столом доктора. В щель оконной рамы пробрался тоненький крючок. Он подцепил щеколду и неслышно потянул, отодвигая ее в сторону.
Спустя несколько мгновений окно тихо распахнулось, и громадная черная фигура проникла в кабинет.
Доктор Барроу обернулся. На его лице застыл ужас.
Трамвай полз по осенней улочке. Полли сидела у окна и глядела на деревья. Кроваво-красные кленовые листья и туман… Довольно мрачное сочетание, если задуматься, но Полли оно нравилось. Она была «осенним» человеком до глубины души, а еще Габен, затянутый мглой, казался не таким отвратным, как обычно: видимо, потому, что его было меньше видно.
«Станция “Трюмо Альберты”» — раздалось из бронзовых вещателей.
Трамвай остановился у заброшенного трехэтажного особняка, в котором прежде располагался большой дамский магазин. Ныне «Трюмо» представляло собой весьма грустное зрелище: на дверях висел замок, у входа в бурьяне валялось несколько букв, отвалившихся от вывески, а окна-витрины были сплошь заклеены старыми газетами. От этого места веяло жутью, словно внутри обреталось нечто злобное, алчущее человеческой плоти и строящее козни. Всякий раз, когда Полли оказывалась поблизости, ее пробирало до дрожи.
Подобное ощущение было присуще не ей одной — место это среди горожан пользовалось дурной славой. «Все началось в тот день, когда разорилась мадам Альберта!» — говорили люди, но никто в точности не знал, что именно «началось», при этом все сходились во мнении, что во избежание ночных кошмаров лучше во все это особо не углубляться. Так и повелось, что на станции «Трюмо Альберты» почти никто никогда не сходил и в трамвай не садился. Трамвайщик и вовсе останавливался здесь лишь потому, что не имел права игнорировать, пропускать и вычеркивать из памяти, лишь бы не думать о различных зловещих вещах, какие-либо станции на пути следования.
А между тем из-под ржавого кованого навеса показалась громадная фигура. После чего в вагон, переваливаясь с ноги на ногу, вошел… здоровенный плюшевый медведь со свалянной шерстью и торчащими нитками. Оглядев салон своими пуговичными глазами, он негромко заурчал. Медведь вел себя так, словно не впервые разъезжает в трамваях: прокомпостировал билет, а затем как ни в чем не бывало умостился на сиденье возле задней площадки.
Трамвай закрыл двери и тронулся в путь. Пассажиры не обратили на медведя внимания: кто-то уткнулся в газету, кто-то — в свои мысли.
Полли была из последних. Она думала о расследовании и при этом не забывала корить себя: «Вот ведь дура! Слониха в посудной лавке! И почему я не догадалась зайти издалека?! Вот Бенни Трилби точно все выпытал бы у этого доктора. Он бы придумал какой-нибудь трюк, провернул пару своих коронных фокусов, возможно устроил бы сцену с переодеванием. Эх, не стоило раскрывать все карты…»
Утешало только то, что у нее был запасной вариант, как узнать, что такое «Тингельтангель». И все же, несмотря на все ее обреченные мысли, посещение больницы не прошло даром: Полли выяснила, что не только лекарство связывает всех пропавших, но и сам доктор. И все же к похищениям, если они и имели место, он причастен не был — Полли это чувствовала…
«Станция “Старая Аптека”» — прозвучало над головой, и Полли дернулась от неожиданности — она и не заметила, как приехала!
Вагончик подполз к станции, дверцы-гармошки открылись. Полли сошла с подножки прямо в туман и зябко поежилась.
Почувствовав чей-то взгляд, она обернулась и успела увидеть, как кто-то шмыгнул за афишную тумбу.
— Хм…
Слежка, ну надо же… Дело о пропажах становилось все интереснее.
Полли дождалась, когда трамвай снова тронется в путь, подняла воротник пальто и подошла к газетной будочке. Из окошка раздавался храп — сидевшая там старушка заснула, видимо, лет сто назад, учитывая, что она, как и все внутри будочки, покрылась пылью и паутиной.
Помимо газет, в будочке продавались чернила в разномастных баночках, почтовые марки и открытки с изображениями Габенских злодеев прошлого.
Полли склонилась над ними, делая вид, что разглядывает злодеев. Боковым зрением она уловила, как наблюдавший за ней незнакомец снова показался из-за тумбы.
Старушка в будочке шморгнула носом и открыла глаза. Увидев Полли, она улыбнулась.
— Открыточками интересуетесь, мисс?
— Эм-м-м… да. Мой… гм… племянник их коллекционирует.
— Кого желаете? Эдвард Эззрин по прозвищу «Замыкатель» пользуется популярностью. Дети любят молнии. Еще могу посоветовать Горемычника и Механикуса, злобного автоматона.
— Пожалуй, я возьму Горемычника. И типа с молниями.
Старушка воодушевленно зашевелилась — с ее морщинистого лица посыпалась пыль.
— Два фунта.
Полли заплатила, и парочка злодеев переместилась к ней в карман. На миг девушку посетила мысль: «Эх, если бы и настоящих злодеев отлавливать было так просто…»
А между тем тот, кто за ней следил, все еще был неподалеку. Полли поблагодарила старушку, но та уже снова погрузилась в сон.
Мисс Трикк подошла к тумбе и принялась демонстративно разглядывать афиши. Спектакль был ровно тем же, что и весь последний месяц. Тумба, словно в пальто, была одета в плакаты «РАЗЫСКИВАЕТ ПОЛИЦИЯ». Служители закона и порядка обещали вознаграждение за любые сведения о «преступной и опасной мстительнице в маске по прозвищу Зубная Фея»; на всех плакатах был изображен, какой-то жуткий и совсем не милый монстр с перепончатыми крыльями, глупыми круглыми глазами, когтями и длинными клыками.
— Вообще непохоже, — проворчала Полли и двинулась вокруг тумбы. Как и следовало ожидать, там уже никого не было.
Пожав плечами, Полли развернулась и пошагала к узкой улочке у боковой стены аптеки. Таинственный наблюдатель двинулся следом — девушка его не видела, но буквально затылком ощутила шевеление за спиной.
Свернув за угол, Полли ускорила шаг. Прохожих здесь, как и на улице Слив, не было, и она незамеченной спряталась в скоплении ржавых труб. Достала из кармана трехствольный револьвер «хогг» и затаилась.
Вскоре раздался натужный скрип колес, и на улочке кто-то появился. Из-за густого тумана Полли никак не могла различить преследователя.
Незнакомец остановился в двух шагах от нее и принялся махать перед лицом рукой в попытках разогнать мглу.
Полли взвела курок. Преследователь застыл.
— Говори, что нужно, или я тебя продырявлю! — прошипела девушка.
— Мисс Трикк…
— Дилби!
Полли опустила револьвер и выбралась из своего укрытия. Младший констебль придерживал за руль служебный самокат и глядел на нее испуганно.
— У вас оружие, мисс Трикк?
— А вы что, предлагаете мне расхаживать по Саквояжне просто так и отбиваться от различных злыдней моей коронной обворожительной улыбкой? Что вы здесь делаете? Шпионите за мной?!
— Нет… то есть, да. — Констебль замялся. — Э-э-э… не совсем. Я…
Полли прищурилась.
— Дайте угадаю: вас подослал этот хмырь Кручинс, чтобы вынюхать, что я обнаружу?
Губы младшего констебля задрожали — казалось, он вот-вот разрыдается.
— Он… это… не совсем… мне даже неловко…
— Говорите уже!
— Он велел мне… гм… подкараулить вас в темном переулке и огреть по голове дубинкой, чтобы вы… гм… не лезли в полицейские дела своим уродским настырным носом. — Полли округлила глаза, и Дилби поспешно добавил: — Это его слова! Не мои! Я-то не считаю ваш нос уродским или настырным — наоборот, он очень милый и…
Дилби покраснел и опустил взгляд. Полли не знала, продолжать ей злиться, или пощадить бедолагу.
— Огреть девушку дубинкой в темном переулке! — возмущенно воскликнула она. — Как это в духе габенской полиции!
— Я бы ни за что не стал… Поверьте мне, мисс Трикк! Я бы никогда и ни за что вас не огрел! Как бы я потом смотрел в глаза доктору Доу или Джасперу!