ие именно слова промолвили её губы. Эти слова всё ещё висели в воздухе между ней и Генри.
Отвезёте… меня…
Марта в ужасе зажала обеими руками рот, повернулась и выбежала прочь из сарая Баттсов.
– Яд – оружие женщины, – сказала Рябая Луиза Мрачной Элинор.
Обе они уже битый час сидели в гостиной, поскольку с приготовлениями к приёму давно покончили. Остальные до сих пор прихорашивались.
– Ты словно этим гордишься, – заметила Элинор.
– А почему нет? – листая блокнот, отозвалась Луиза. – Убийства я не оправдываю, однако они всё равно случаются, и женщины подходят к этому делу гораздо разумнее. Мужчины вульгарны, жестоки и неряшливы. Они слишком тщеславны. Им недостаточно уничтожить врага. О нет! Им нужно драться лицом к лицу, они желают наблюдать, как враг умоляет о милосердии… Женщины расправляются с жертвами быстро и без лишних слов.
Элинор взяла альбом и принялась в нём рисовать.
– Любой мужчина скажет, яд – это не спортивно.
– Ну да. Зато охотиться толпой всадников и псов за одной маленькой лисой они считают спортом, – фыркнула Луиза. – Кому важно их мнение?
– Скажи это Парламенту, – возразила Элинор, энергично растушёвывая уголь по бумаге.
– Какое-то чуднóе у тебя настроение.
– Я не в восторге от Клубничного суаре, – пожала плечами Элинор. – У меня странное ощущение. Плохое предчувствие.
Рябая Луиза полагаться на предчувствия не привыкла.
– С каких пор ты стала предсказательницей?
– Я смерть нюхом чую, – невозмутимо ответила Элинор. – В воскресенье утром, перед тем как умерли мистер Годдинг и миссис Плакетт, у меня не было аппетита за завтраком. Меня преследовали мысли о смерти, и потому я невнимательно слушала проповедь преподобного Рамси.
Шею Луизе натирал жёсткий воротник платья.
– Я тоже в ужасе от приёма, – поделилась она, – но лишь потому, что нюх велит мне избегать скучных представлений, цель которых познакомить нас с молодыми людьми и выставить на обозрение старым. Твой нюх просто вздор! Проповеди викария все слушают невнимательно, а о смерти ты думаешь постоянно.
Наклонив голову, Элинор изучила набросок под другим углом.
– Говори что пожелаешь. Сегодня произойдёт нечто ужасное.
– О да, – поболтала ногами Луиза, – у меня случится судорога от этих туфель.
В комнату, придерживая ожерелье на шее, вошла Беспутная Мэри-Джейн. Она остановилась и окинула внимательным взглядом Элинор и Луизу.
– Вы что, пойдёте в этих платьях?!
Луиза и Элинор понимающе переглянулись.
– Почему нет? – осведомилась Луиза. – Они вполне чистые.
– Помогите застегнуть. – Повернувшись спиной, Мэри-Джейн присела рядом с Луизой, чтобы та помогла справиться с ожерельем. – Никто не надевает тёмно-серое и коричневое на весеннее Клубничное суаре.
– Батюшки-светы! Как же мы позабыли надеть красные платья в желтый горошек и зелёные шляпки? – Луиза наконец одолела застёжку. – Сыграли бы роль клубники!
– Не дерзи, – надменно отрезала Мэри-Джейн. – Я просто хочу, чтобы сегодня вы предстали в наиболее выгодном свете.
– Самое выгодное для меня – вовсе не показываться, – фыркнула Луиза.
– Нельзя так говорить! – попеняла ей Мэри-Джейн. – Подумаешь, лицо в оспинках! Как говорится, зажегши свечу, не ставят её под сосудом[4].
Луиза села как можно прямее.
– А я не переживаю за свои оспинки, благодарю покорно! И прекрати перевирать Писание. Верно говорить: свеча под пудом! Боже милостивый… Под сосудом!
Пришла Крепышка Элис, тяжело опустилась на софу и сжала голову руками.
– О-о-о, – простонала она. – Не заставляйте меня через это проходить…
Глядя в зеркало у камина, Беспутная Мэри-Джейн поправляла кудри и любовалась ими. Она бросила на Элис неодобрительный взгляд.
– Хотелось бы, чтобы наша несгибаемая директриса выказала больше мужества!
– Случится что-то ужасное, – проныла Элис.
– Видишь? Что я тебе говорила, Луиза?! – Мрачная Элинор выглядела чрезвычайно довольной собой.
– Моё пение обернётся катастрофой, – продолжала Элис.
Рябая Луиза посмотрела на Элинор свысока.
– Бога ради, без всякого пророчества известно, что выступление Элис провалится.
– Спасибо, Луиза. – Элис так расстроилась, что ей не хватило сил оскорбиться всерьёз. – Марте придётся играть как можно громче, пока я квакаю. «Встречают по одёжке, провожают – по уму!» – натужно пропела она. – У меня нет голоса! Это нас погубит. Все поймут, кто перед ними, и нас арестуют за убийство!
– Не будем падать духом. – Беспутная Мэри-Джейн внимательно пригляделась к напудренным под стать прядям миссис Плакетт волосам Элис. – Может быть, арестуют только тебя, дорогая. Элинор, ягнёночек мой, сбегай за своим набором красок. Надо поработать над морщинами. А тебе, Элис, я настоятельно предлагаю сегодня надеть вуаль.
– Скорбящей вдове не пристало распевать на приёмах павлиньи песни! – возмутилась та.
– И тем не менее, – сообщила ей Мэри-Джейн, – придётся это сделать. Скажешь, что у тебя годовщина или день рождения драгоценного супруга, что-нибудь такое.
– А где Марта? – осведомилась Рябая Луиза. – Она давно ушла к Баттсам попросить Генри отвезти нас на суаре.
– Кажется, она уже вернулась, – вспомнила Мрачная Элинор. – В дом точно зашла, а вот куда делась потом…
– О господи! Неужели он ей отказал?! – огорчилась Мэри-Джейн. – Нам придётся добираться пешком, мы явимся все в пыли!
И она помчалась искать Марту, крича её имя и заглядывая в каждую комнату. Остальные поспешили следом.
Марту подруги обнаружили в кабинете. Она забралась с ногами в кресло, обнимая коленки.
– Я никуда не пойду! – заявила она. – Останусь дома с Олдосом. Идите без меня.
– Правильно! – поддержала её Рябая Луиза. – А я составлю вам компанию.
Мэри-Джейн опустилась на пол рядом с креслом Марты и обняла её за шею.
– Да в чём дело? Почему ты передумала?
От нежности Мэри-Джейн Марта едва не дрогнула, но потом вспомнила, что у подруги есть всё, чего нет в ней, Марте, – уверенность, искушённость, очарование, ум, – прикусила губу и ещё сильнее сгорбилась.
Прозвенел дверной колокольчик, и Беспутная Мэри-Джейн с досадой вздохнула.
– Я открою. Оставайтесь здесь. Элис, не показывайся! Элинор ещё не дорисовала тебе лицо.
Она юркнула за дверь. Невозмутимая Китти, тоже услыхавшая звонок, поспешила спуститься с верхнего этажа.
В кабинете Крепышка Элис села напротив Марты и заявила:
– Если ты останешься дома, некому будет аккомпанировать мне на фортепьяно, то есть я не смогу петь. Ничто в целом мире не сделает меня счастливее. Вот только я думаю, что ты хочешь пойти. Так что же тебя огорчило?
– Я выставила себя круглой дурой перед Генри Баттсом, – вздохнула Марта.
– И всё? – засмеялась Рябая Луиза. – Он проделывает это перед нами каждый день.
Такого оскорбления Марта не вынесла.
– Вовсе нет! Теперь он всё знает и ненавидит меня.
Мрачная Элинор, прихватившая с собой коробку с красками, взяла кусочек мастики для грима и начала разминать его до мягкости.
– Что знает? – удивилась она.
Марта ещё глубже нырнула в кресло, пряча лицо за бархатной подушкой.
– Что он мне нравится! – то ли проскулила, то ли прошептала бедняжка.
Крепышка Элис отлично знала, какой бесчувственной в сердечных делах может быть Рябая Луиза, поэтому послала ей предупреждающий взгляд.
– Марта, голубушка, – начала она. – Генри Баттс не сумеет тебя возненавидеть, даже если заподозрит, что ты питаешь к нему симпатию. Уверена, он ужасно польщён, что его заметила столь очаровательная барышня, как ты.
Глупышка Марта с надеждой посмотрела поверх очков на Элис.
– Ты правда так считаешь?
– Он, наверное, сейчас вовсю прихорашивается и наряжается, собираясь на суаре. Небось, только и думает, как пойдёт туда с тобой. – Элис улыбнулась и с трудом сглотнула ком в горле, размером аккурат с Леланда Мерфи.
– Так Генри согласился нас отвезти? – напомнила Мрачная Элинор.
Марта отозвалась не сразу.
– Не знаю. Я спаслась бегством до того, как он успел ответить.
– Конечно, отвезёт, – отмахнулась Крепышка Элис. – Будет у порога, как верный щенок, задолго до назначенного времени. Так что поторопись с гримом, Элинор.
– Кстати, о щенках… – встрепенулась Луиза. – Кто-нибудь видел Олдоса? Он тут недавно сжевал туфлю у Китти, и та была мной весьма недовольна. Будто это я съела её обувь!
Ответом на вопрос стали раздавшиеся в коридоре рычание и лай, а затем грохот чего-то деревянного. Следом послышался мужской голос, разразившийся громкими ругательствами, совершенно не предназначенными для ушей юных леди. Луиза и Элинор поспешили узнать, в чём же дело, а Элис, которой ещё нельзя было показываться на людях, осталась с Мартой.
У входа Луизу и Элинор ждало странное зрелище. Кряжистая дама с завитыми волосами цвета меди, в видавшей виды соломенной шляпе, украшенной искусственным виноградом, так и сяк распекала мужчину в рабочей одежде. Тому в брюки вцепился Олдос, грозя вот-вот порвать штанину.
Мужчина, который, похоже, и уронил на пол деревянный сундук, на все лады костерил буйное маленькое создание, пытаясь откинуть Олдоса ногой и заодно выдрать брюки из собачьей пасти.
Невозмутимая Китти созерцала это представление с изумлением, а Беспутная Мэри-Джейн – посмеиваясь.
– Не раздави собачонку, Джок, – велела дама, – как бы она тебе ни досаждала.
– Да он просто дьяволёнок, – рявкнул работяга по имени Джок. – Мерзкая дворняжка! Привязать бы ему к хвосту камень да утопить в пруду.
Рябая Луиза поспешно схватила Олдоса и прижала к себе.
– Прошу прощения, – холодно промолвила Китти. – Собака всего лишь исполняла свой долг, защищая нас от посторонних.
– Какой же я посторонний? – удивился Джок. – Я уже одиннадцать лет исправно служу миссис Лалли.