С другого конца залы неровной походкой адмирал Локвуд медленно, но верно прокладывал себе путь сквозь толпу приглашённых к столику, как он полагал, принадлежащему миссис Констанс Плакетт. В руке он держал бокал с пуншем, и Китти подумала, что какая-то часть содержимого сего бокала непременно запачкает безукоризненные полы Патриции Рамси. Отнюдь! Адмирал благополучно добрался до столика, поставил свою ношу и уселся рядом с Крепышкой Элис. Та поприветствовала восьмидесятилетнего ухажера. Нужно бросаться на выручку подруге, Китти это понимала, однако она так устала! Сегодня вечером у неё на шее, словно камень, висел тяжкий груз: необходимость защищать подруг и ужасная тайна. Вера в собственные силы таяла на глазах, как распускается чулок, впопыхах связанный Мрачной Элинор.
«Эх ты! – попеняла себе Китти. – Приободрись и продолжай в прежнем духе. Иначе отправишься к отцу».
Элис, похоже, неплохо управлялась с адмиралом. Тот что-то говорил и оживлённо жестикулировал. Китти подозревала, что Элис питает к старому моряку симпатию. Возможно, лучшей помощью будет держаться поодаль у стены, следя за всем, что может нанести подруге вред. Публика бродила туда-сюда, загораживая Китти вид на столик, отчего она разволновалась и двинулась вперёд в поисках лучшей точки обзора.
На помост вышли преподобный и миссис Рамси. Публика встретила их вежливыми аплодисментами.
– Леди и джентльмены! – раскатисто провозгласил викарий. – Молодые люди и те, что молоды душой! Благодарю, что украсили приём своим присутствием. С удовольствием представлю программу концерта, но сначала хочу выразить благодарность тем из вас, без кого этот вечер не состоялся бы. Моя драгоценная преданная супруга, миссис Рамси…
Китти снова повернулась к стене и заставила себя посмотреть на следующую картину – та была словно написана какими-то размытыми пятнами. На синем фоне возвышались коричневые колонны. Ох, нет. Ещё один?
– Изображение собора. Оригинально, не правда ли? – Негромкий голос раздался прямо возле уха Китти, и она едва ли не подпрыгнула от испуга.
– Ах!
Говорившим оказался юноша из аптеки. Тот самый, что проехал мимо пансиона и застал Китти в поношенном домашнем платье. Она с досадой вспомнила, как трусливо себя тогда повела. Теперь укрыться было негде.
Этим вечером молодой человек красовался в тёмно-синем фраке с жилетом и белоснежном шейном платке. Каштановые кудри сияли в свете ламп. Чуть заметно улыбаясь, он пристально рассматривал сомнительный образчик живописи.
– Вы подкрались и напугали меня! – Китти понизила голос до шёпота.
– Тс-с, – прижал юноша палец к губам. Китти вынужденно подвинулась ближе, чтобы расслышать. – Благочестивый викарий всё ещё произносит речь. Я же подошёл всего лишь полюбоваться шедевром.
Он истово устремил взгляд на картину, однако глаза его еле заметно светились озорством. Кажется… Или нет? Каким-то образом выходило, что молодой человек смотрит и на пейзаж, и на Китти. Та снова отметила цвет его кожи – более загорелый, чем у любого жителя Или в это время года, – и акцент, который не сумела до конца распознать. Однако и оставить последнее слово за незнакомцем Китти тоже не могла.
– Вот уж и в самом деле шедевр!
– Вы так не считаете?
Пара пожилых леди, сидящих поблизости, обернулась и наградила их суровым взглядом. Китти прикрыла рот ладонью.
На заднем фоне продолжал заунывно вещать викарий:
– …а также миссис Ливонию Баттс за щедрое пожертвование своего отмеченного высокими наградами масла, столь изобретательно облечённого в форму резвящихся окороков… простите, резвящихся ягнят!
Юноша придвинулся к Китти ещё ближе и указал на картину:
– Чтобы подтвердить мою теорию, давайте же разберём это полотно. В самом здании храма, несмотря на его громаду, присутствует удивительная лёгкость. Художник бросил вызов избитым понятиям формы и линии и смело ступил в непознанное пространство изгибов. Зрителю собор кажется призрачным видением. Стоит подуть лёгкому ветерку, и он улетучится прочь.
– Какой вздор! – Китти с трудом сдержала возмущённое фырканье. – Картина выглядит так, словно по ней студень размазали.
Незнакомец насмешливо выгнул бровь и снова уставился на пейзаж. Китти усомнилась в своих словах. Может, он говорил всерьёз? Вещал юноша весьма уверенно, будто хорошо разбирался в искусстве. Студень, надо же! А вдруг дурацкое замечание выставило её пустышкой?
А если и так, что с того?
В поисках хоть какого-то знака Китти тревожно вгляделась в лицо собеседника и заметила, как он посмотрел на табличку с именем художника, Т. Ричардсона, потом на полотно и снова на Китти.
У неё зародилось ужасное подозрение. Неужели этот молодой человек и есть Т. Ричардсон? Выходит, она только что оскорбила его произведение? Даже если бы по картине и впрямь был размазан студень, Китти никогда бы не посмела заявить подобное её автору. Особенно когда у этого автора столь славный лоб. А ещё тёмные кудри. Или всёдело в благородной линии носа? Ах, нет – в этом задумчивом выражении лица! Возможно, взгляд привлекала загорелая шея с адамовым яблоком, однако она лишь оттеняла кипенную белизну воротничка сорочки. Похоже, у юноши отличная прачка.
У Китти началось лёгкое головокружение. Зала разразилась аплодисментами. По всей видимости, викарий наконец закончил свою благодарственную литанию. Незнакомец тоже принялся хлопать в ладоши, снова придвинувшись ближе к Китти, чтобы прошептать ей на ухо:
– Не согласен с вашей оценкой. Вы слишком суровый критик. Я бы скорее назвал это муссом.
Китти так терзалась угрызениями совести, что не услышала его слов.
– Ох, мистер Ричардсон. Прошу меня простить. Мои познания в искусстве столь… – внезапно утихшие аплодисменты заставили её замолчать и продолжить шёпотом: – Посредственны. У меня нет права судить. – Тут Китти спохватилась: – Подождите. Вы сказали «мусс»?
Глаза юноши заблестели.
– Мистер Ричардсон? Я?! Вы ранили меня в самое сердце.
На сцену взобрался болезненного вида юноша и принялся играть на флейте.
– Разве вы не мистер Ричардсон?
– Во всяком случае, не сегодня, – покачал головой незнакомец.
Китти показалось, что сегодня она и сама в себе не слишком уверена.
– Однако вы сведущи в искусстве, – заявила Китти, понимая, что это ещё слабо сказано.
– То есть в том, что выдаёт себя за искусство, – поправил юноша. – Войдя в эти двери, я увидел больше изображений собора, чем хотел бы за всю жизнь. Я подошёл ближе, лишь чтобы понять, отчего юная леди, такая, как вы, стоит в одиночестве, рассматривая рисунки, и бормочет что-то себе под нос.
Китти, которая нынче вечером ощущала себя какой угодно, но отнюдь не невозмутимой, отдала бы своё наследство, лишь бы узнать значение выражения «такая, как вы». Впрочем, задать этот вопрос она не согласилась бы даже за всё золото Короны.
Внимание Китти отвлекло внезапное появление мистера Леланда Мерфи.
– Прошу простить за вторжение, – прошептал он, кланяясь. – Ваша подруга, мисс Элис, сегодня с вами?
Китти, не задумываясь, махнула рукой на столик, где расположилась Крепышка Элис, но сразу опомнилась:
– Ах, нет. Извините. Элис расхворалась и осталась дома.
На неказистом лице мистера Мерфи отразилось разочарование, а Китти вдруг осенило. Не Леланд ли Мерфи стал причиной того, что Элис так неохотно согласилась явиться на приём в образе миссис Плакетт? Леланд Мерфи! Как подобное возможно? Мэри-Джейн назвала его мерзким, и, хотя Китти не выразилась бы столь грубо, даже она была склонна согласиться, что природа, мягко говоря, обделила клерка обаянием. За плечом Леланда Крепышка Элис так посмотрела на Китти, что всё стало ясно как день.
Другой ухажёр Элис, адмирал Локвуд, не подозревающий о молодом сопернике, предложил своей даме отведать пунша.
Леланд Мерфи взял себя в руки и резко поклонился.
– Передайте ей мои наилучшие пожелания.
Не дожидаясь ответа, он повернулся и ушёл.
– Бедный малый, – заметил собеседник Китти, с интересом следивший за их беседой.
Китти снова обратила внимание на его необычный акцент.
– Вы же не местный, верно?
– Отнюдь, – возразил незнакомец. – Крещён прямо здесь, в церкви Святой Марии. Но я вырос в колонии. Мы с матушкой впервые после долгих лет посетили родину.
Что ж, это объясняло и его загар.
– И как вы находите Англию?
Он задумчиво помолчал и только потом ответил:
– Вполне приятной, однако туманной, пасмурной и дождливой. Перед визитом сюда мы провели две недели в Лондоне. Полагаю, матушка надеялась, что великосветское общество ослепит меня своим блеском. А я предпочитаю природу городской суете. – Юноша улыбнулся Китти, тем самым произведя на неё такое впечатление, что она встревожилась. – Боюсь, здешние климат и общество мне больше по душе.
У Китти загорелись щёки. Она могла лишь надеяться, что румянец останется незамеченным. Ах, будь у неё такая бронзовая кожа, она не выставляла бы свои чувства напоказ! Тут Китти поймала озадаченный взгляд Крепышки Элис. Должно быть, её глазам предстало то ещё зрелище. Стоит поторопиться назад за столик. Однако Китти не могла заставить себя сдвинуться с места.
– Кроме того, – продолжил молодой человек, лукаво посмотрев на выставку полотен, – все галереи Лондона не способны конкурировать с художниками Или.
– Хватит! – Китти сдержала смех. – Вы слишком жестоки.
– Жесток? Это вы назвали произведение искусства студнем. – Он взял её под руку и повёл вдоль стены. – Посмотрим… К слову, о студне. Перед нами портрет рыбака с корзиной, полной угрей. Весьма реалистично, верно? Будто написан студнем из угря. На вид картина такая же склизкая и влажная, как предмет, что на ней изображен.
Китти не могла перестать хихикать. Ответный смех юноши успокоению совершенно не способствовал. К счастью, выступление флейтиста подошло к концу, и зала принялась рукоплескать, маскируя их преступление. Китти и незнакомец добавили к общему шуму свои покаянные овации. Вдруг Китти заметила, как в дальнем конце залы Мэри-Джейн игриво спряталась за занавесом, а констебль схватил чертовку за руку и оставил на ней продолжительный поцелуй. И Мэри-Джейн совершенно не протестовала! Так вести себя на публике… Китти немедля решила, что заживо с подруги шкуру спустит, но тут же поняла, что аплодисменты уже смолкли, а она всё ещё хлопает. При этом спутник поглядывал на неё с весёлым изумлением. Что ж, шкура Мэри-Джейн подождёт.