Лонаан вздохнул:
– Скорее всего, он и лежит в чьём-нибудь увешанном заклинаниями сейфе. Мне непонятна эта страсть, но симптомы её знакомы. Можно пресытиться жаждой денег или власти, всё когда-то надоедает. Но вот страсть к обладанию шедеврами искусства или редкостями не бывает утолена. Всегда есть ещё что-то, до чего коллекционер не может дотянуться. Одержимый этой страстью скрывает ото всех свои сокровища, рассматривает их, оставшись в одиночестве, и сам себе повторяет: «Я богаче Креза, моя власть выше любого короля». А потом он умирает, и наследники распродают коллекцию, куда и как попало…
В библиотеке стало так тихо, что они услышали, как в спортивном зале ухает о стены мяч. Потом Суржиков очнулся и спросил неуверенно:
– То есть, получается, всё зря?
– Вовсе нет! Пусть ищут и расследуют, – тут Хранитель усмехнулся, и Кате показалось, что улыбается голый череп. – А ты зайди ко мне послезавтра, вместе с юной дамой. У вас свои методы, а у нас, знаете ли, есть свои. Думаю, что в данном случае они применимы…
Илларион Певцов давал своим студентам урок перевоплощения.
Впечатлительная Катерина, кажется, даже дышать забывала время от времени, и лишь со всхлипом втягивала воздух, когда игра актёра чуть отпускала. А тот читал за Гамлета и Гертруду, Эдипа и Тиресия, Лопахина и Раневскую… Читал, превращался, был ими!
Когда прозвенели в воздухе последние слова, Илларион Николаевич зажмурился, отпуская их, открыл глаза и ухмыльнулся:
– Ну что замерли, кролики? А теперь будем учиться!
Через два академических часа, отпустив полумёртвых студентов, Певцов подошёл к своим гостям:
– Ну-с, что скажете, барышня?
– Потрясающе! – Катя смотрела серьёзно. – Я и не знала, что так можно! А они… ну, ваши ученики, неужели они тоже так сумеют перевоплощаться?
– Кто-то сможет, – кивнул великий, – кто-то нет. Тут ведь мало одного таланта, да и не берут сюда бесталанных. Надо пахать. В любом деле надо прежде всего пахать. Вон, спроси у Владимира Ивановича, он хоть актёрское ремесло и оставил, а что ж, на диване лежит и пузо отращивает? Нет, работает… Так-то вот. Ты вот что, Владимир… – он оглянулся в поисках бумаги, ничего не найдя, махнул рукой и отобрал у задержавшегося студента тетрадь, из которой тут же выдрал лист и размашисто на нём расписался. – У меня семнадцатого премьера в Малом, «Король Лир». Приходи, и барышню приводи, вам понравится моё прочтение. Вот, отдашь капельдинеру, вас в ложу посадят. А потом приходи ко мне за кулисы, поговорим.
Когда Суржиков и Катя подошли к дверям дома, он оглянулся на пустой переулок и попросил негромко:
– Не рассказывай, пожалуйста, об Илларионе. Никому. Пока не рассказывай, ладно? И о Лонаане тоже не стоит.
– Ладно, – кивнула она. – Не буду. А книгу я где взяла?
– В библиотеке, конечно. На семнадцатой странице стоит штамп, так что всё истинная правда.
Девочка убежала читать историю вудуизма, а Владимир, поколебавшись, достал коммуникатор.
Алекс отозвался не сразу, на экране отразился в расстегнутой рубашке и злой, как шершень.
– Слушай, мне малость не до того. Тебе срочно?
– Да, – Суржиков не собирался отпускать шефа просто так. Уехал так уехал, а про дела не забывай! – Ты уже в Кракове?
– В Монакуме пока, застрял тут, – и Алекс оглянулся куда-то вбок, откуда доносилось радостное мужское ржание.
– Дело по Шнаппсу я закончил, хочу с тобой по финальному отчёту посоветоваться.
– Оххх… Ладно, давай по-быстрому.
Чётко изложив всё, что удалось узнать, Суржиков замолчал.
– Ну, и что тебе непонятно?
– Не знаю я, что говорить заказчику.
– Всё как есть говори.
– Ты считаешь, это будет правильно? И вообще, я не уверен, что в данном случае правильно, справедливо и милосердно совпадает…
– Это вообще редко совпадает. Я бы сказал Шнаппсу всю правду. Ты ему не мама, не тренер и не доктор, чтобы решать за него, как ему быть с неверной женой. Всё, Влад, занят я! Пиши отчёт.
И экран погас.
Алекс бросил коммуникатор в кресло, повернулся к сухопарому мужчине с бакенбардами, державшему в руках вешалку с висящим на ней смокингом, и сказал:
– Господин Рольф, давайте вот этот последний вариант, и покончим с этим. В конце концов, смокинг нужен мне на один вечер.
Выражение лица портного не изменилось ни капли, даже бакенбарды не дрогнули, когда он чуть склонил голову и ответил:
– Ваша воля, господин Верещагин, только в талии надо подогнать. И я предложил бы вам красные каммербанд[2] и бабочку, это подчеркнёт вашу мужественность.
Сидевшие в углу Кулиджанов и Никонов залились радостным смехом.
– И что вы ржёте? – поинтересовался Алекс, в данный момент служивший манекеном для ушивания пиджака.
– Во-первых, рассуждения о влиянии цвета галстука на мужественность будут иметь несомненный успех у наших общих знакомых, – весело ответил Никонов. – Во-вторых, лично я радуюсь тому, что исполняю роль охранника и могу обойтись обычной одеждой.
В этот момент Верещагин вынужден был отвлечься от дискуссии, так как булавка воткнулась ему в бок.
Примерки, подгонка, укладывание складок на кушаке и завязывание галстука-бабочки заняли всё резервное время, и в особняк на берегу реки Вюрм трое сыщиков отправились прямо из костюмерной Службы магбезопасности, воспользовавшись служебным экипажем.
Тихий пустой переулок внезапно оказался забит людьми и экипажами, а вход в поместье господина Монтегрифо, та самая калитка, что вчера была прочно заперта для незваных гостей – распахнута настежь.
– Как интересно, – подобрался капитан-лейтенант. – Что-то подсказывает мне, дорогой друг, что идеально сидящий смокинг тебе не пригодится.
– Да?
– Точно. Потому что вон там я вижу коллегу… Посидите-ка тут, ребята, я поговорю.
Кулиджанов выскочил из экипажа и подошёл к калитке. После минутных переговоров его впустили внутрь.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Никонов.
– Коктейля не будет, – ответил Алекс, с удовольствием сдирая тщательно расправленную бабочку. – В доме что-то произошло, и, судя по количеству братских ведомств, это не кража десятка яиц и булочки.
– Полагаешь, что-то произошло с хозяином дома? Может, инфаркт? С такими телесами это его поджидало в любую минуту…
– Если б инфаркт или ещё что-то, здесь бы уже было тихо, только следы от кареты магов-медиков бы светились. Нет, друг мой, тут явный криминал. И, говоря откровенно, я бы в него не лез…
– Пошли, – Кулиджанов распахнул двери экипажа. – Посмотрим на место преступления, следственной группе интересно ваше мнение.
– Получается, всё-таки влезем, – меланхолично отметил Верещагин.
Ещё вчера в кабинете было тихо, всё и всех подавляла огромная фигура хозяина. Нынче же в книжных шкафах копались оперативники, они то и дело с негромкими «Ага!» что-то помечали в листах описей; картины висели косо, а портрет самого Маноло Пабло Эстебана и вовсе был снят со стены и обнажал приоткрытую дверцу сейфа. Рыжий длинный секретарь сидел в углу, обхватив голову руками, и ни на какие вопросы не реагировал. Но более всего внимание привлекали белые значки с цифрами, обозначающими улики, и стояли они возле темнеющих на паркете тёмно-красных капель.
– Кровь? – вздёрнул брови Алекс.
– И более того, принадлежит самому господину Монтегрифо, – высокий блондин с холодными голубыми глазами протянул руку и представился: – обер-лейтенант Клаус Зингальт, городская стража Монакума, следственный отдел. А это, – он кивнул в сторону брюнетки, пытавшейся добиться хоть какой-то реакции секретаря, – это коллега из городской магбезопасности, Ульрика Штайн.
Московские гости представились, в разговоре возникла крохотная пауза, и Никонов воспользовался ею, чтобы переспросить:
– Вы успели определить принадлежность крови?
– Да, экспресс-методом, но он редко даёт сбои.
– И каковы ваши предположения, что здесь произошло?
– Видимо, нападение. Судя по расположению капель, Монтегрифо встал из кресла и подошёл к вот этому шкафу, повернулся спиной к гостю, и тот на него напал. С ножом, я думаю. Вот что потом этот напавший сделал с телом, я даже гадать не возьмусь.
– Он точно не мог его вынести, – позволил себе смешок Кулиджанов. – Да и спрятать в доме тоже, просто сил бы не хватило. Испепелил магически?
– Пепла нет. И остаточных следов заклинаний, – покачал головой Зингальт. – Чуть-чуть просматриваются намёки на ментальное воздействие, но такие слабые, что даже непонятно, когда оно было.
– Странно выглядят капли, – негромко сказал Алекс. – Откуда они падали?
– Что ты хочешь сказать? – повернулся к нему капитан-лейтенант.
– Посмотри: вроде бы они расположены цепочкой, будто, скажем, тело несли, и кровь потихоньку капала. Так?
– Ну да.
– Куда несли? В какую сторону ведёт цепочка? Кляксы совершенно круглые, будто кто-то взял пипетку и банку с кровью… – Верещагин посмотрел на Зингальта и добавил: – Это подделка, коллеги. Хорошая, но не отличная. И я могу предположить, что Монтегрифо ушёл сам, по собственной воле, и туда, куда хотел, оставив этого рыжего беднягу, чтобы сбить нас со следа.
– Ла-адно, – протянул обер-лейтенант. – Посмотрим, что криминалисты скажут, у нас есть один спец по следам крови…
– Маг?
– Вода и воздух, самое то. Рыжего мы забираем, поговорим с ним по-свойски, – и холёный блондин неожиданно хищно улыбнулся. – Так, а у вас тут какой интерес, напомните?
– Книга, разумеется, – пожал плечами Кулиджанов, протягиваю коллеге карточку.
– Угу… Метафраст Никейский, значит… Погоди-ка минутку! Ганс! – один из оперативников, роющихся в шкафу, обернулся. – Дай мне список, который секретарь написал.
Трое московских гостей склонились над сколотыми листами, исписанным неровным почерком; концы строк загибались к низу страницы так сильно, что какие-то слова приходилось читать поперёк. Искомое обнаружилось на втором листе, и Никонов с силой ткнул пальцем в строку: