Впрочем, дело ведь было не только в пропажах, гораздо хуже выглядело испорченное платье. А уж листки из «Макбета» так вогнали в дрожь всю труппу от премьерши до помощника осветителя, что лихорадило их не первый день.
Аккуратно сложив листки с записями в портфель, Влад отправился по гримёркам и подсобным помещениям. И, едва войдя в относительно большую комнату, занимаемую Викторией Мавлюдовой, понял, что сделал это зря.
Сдавило горло от запаха, который он не мог бы определить – грим? пудра? бумага?
Невозможно сказать, чем же пахнет, но для актёра Суржикова это был дух сцены, спектакля, новой роли…
Он откашлялся. Мавлюдова, сидевшая перед зеркалом, быстро повернулась к нему.
– Володечка, милый! Вот сижу и думаю – как же я рада тебя видеть!
– И я тебя, Вика, и я… – Влад ещё раз откашлялся без всякой необходимости. – Покажи мне, где лежал твой знаменитый веер?
– Да вот здесь, перед зеркалом и был! – она ткнула пальцем в хрустальный подносик, на котором стояли такие же старомодные пудреница и флакон для духов с пульверизатором. – Когда костюмные роли шли, я его с собой брала, ну, а в «Трамвай «Желание» с веером не пойдёшь.
И женщина улыбнулась.
«Сколько ж ей лет? – думал Суржиков, рассматривая столик. – У моей мамы был такой флакон, и она в него переливала духи, а больше я и не видел этих чудес… А маме бы исполнилось ой сколько в этом году…»
– Скажи мне, Виктория, – он повернулся к премьерше и понизил голос. – Вот мы с тобой сейчас одни, никто не слышит. Что ты думаешь, кто пакостит?
Мавлюдова покосилась на стенку, за которой располагалась гримёрка главной конкурентки, Веры Толубеевой, придвинулась к сыщику и почти шепотом сказала:
– Я сперва на Верку думала, ну, когда ЭТО произошло. Началось-то с меня! А потом у неё пропала брошка, которую ей когда-то сама Марецкая подарила, тут-то я поняла, что не так всё просто.
– И?
– Что – и?
– И что ты думаешь, кто устраивает всё ЭТО? – Суржиков тоже выделил голосом слово.
– Не знаю, Володечка, – актриса поникла, словно лилия в жару. – Только мне кажется, что это не наши. Гадость сказать, конечно, каждый может, насолить по мелочи, но чтобы вот так, всерьёз… Нет. Нет! – повторила она и тряхнула головой.
Увы, осмотр мест происшествия ничего не дал. Да и что было осматривать? Карман, в котором актёр из амплуа «первого героя» носил заветный гвоздь? Коридор, по которому рассыпали листки с текстом шотландской пьесы?
Нет, злоумышленника надо было искать, как твердил Эркюль Пуаро, при помощи серых клеточек.
Но пока что серые клеточки Суржикова притворялись слепоглухонемыми, а то и вовсе отсутствующими…
В состоянии глубокой задумчивости он подписал договор с представителем труппы, осведомился о том, когда появится нынешний главный режиссёр и, узнав, что будет завтра к обеду, удалился.
Выйдя на бульвар, всё так же погружённый в свои мысли Влад сел на скамейку, прикрыл глаза и стал перебирать сегодняшние встречи и беседы. Что-то было среди них странное, царапнувшее, неуместное. Неправильное. Но что?
Первый эпизод, понял он внезапно. Пропажа треклятого розового веера, с которой всё началось.
Итак…
Началось всё два месяца назад. Играли в тот день «Свидетеля обвинения», так что веер был решительно ни к чему. Виктория Мавлюдова, как обычно, оставила его в гримёрной торчащим из вазочки. В гримёрке оставалась личная костюмерша актрисы, Варвара Колесова, и находилась там практически безвылазно до конца спектакля. Только в последней сцене, где Виктория в роли Ромэйн сперва спасает, а затем убивает мужа, костюмерша пошла посмотреть из-за кулис. Она делала так всегда, все двенадцать лет, что Мавлюдова играла главную роль в этой пьесе. Гримёрка была оставлена незапертой, впрочем, её никогда и не запирали, даже ключ нашёлся не сразу.
И кто был в театре в тот день?
Суржиков представил себе список, который составили после получасовых споров, трёх смертельных ссор и стольких же примирений.
А ведь десяток актёров можно сразу вычёркивать, в том числе и ту самую Веру Толубееву! Да, именно так: одиннадцать человек из актёрского состава, двоих осветителей (работал только один), одного рабочего сцены, одного декоратора, помощника режиссёра и главу костюмерного цеха. Итого из сорока пяти остаётся двадцать восемь членов труппы. «Ну, легче тебе стало? – спросил Суржиков сам у себя, и, открыв глаза, ответил: – Ни черта!».
Пока он сидел на скамейке, солнце вышло из-за тучки и светило прямо в глаза. Прямой луч так резанул, что, наверное, осветил и самые дальние полочки в памяти, и Влад вспомнил, что же царапало, казалось неправильным.
Ирина Катаева, молодая актриса, совсем недавно пришедшая в труппу, вела себя не так.
Нет, конечно, она нервничала, запиналась и морщила лоб в попытке вспомнить точно так же, как и все. Но… То ли сыщицкое чутьё стало развиваться у Суржикова, то ли, наоборот, актёрское ещё не выветрилось, а в эту игру он не верил.
Влад достал листки с записями и перечитал, что же говорила госпожа Катаева. Не нашёл ничего необычного и сделал пометку: проверить.
Потом снова упихал всю кипу в портфель и побрёл по бульвару в сторону дома. Уже у Тверских ворот в глаза ему бросилась яркая афиша: «Король Лир», в главное роли – Илларион Певцов. «Вот с кем посоветоваться надо! – осенило Суржикова. – Если он чего про театр не знает, так этого и знать не надобно!».
И уже уверенной, упругой походкой он пошёл по Страстному бульвару вниз, к Петровке.
К заброшенному монастырю они подъехали уже ближе к полудню.
Штаумгартнер какое-то время уговаривал сыщиков из Царства Русь сосредоточить внимание на районе старого порта, но Кулиджанов твёрдо сказал:
– Господин обер-майор, давайте не будем терять время. Разделимся, вы и ваши люди проверите порт, а я с коллегами отправлюсь к монастырю. Если дадите экипаж и пару сопровождающих, будет совсем хорошо.
Конечно, в городской страже Линца нашёлся и экипаж, и двое оперативников, и вскоре дорога петляла вдоль русла Дуная, ведя их в Вильхеринг.
– Монастырь был посвящён святой Бригите, – рассказывал один из стражников, Вильгельм Габленц. – И лет пятьсот процветал, поскольку у них была одна из лучших школ магов-медиков во всём Верхнем Острейхе. А потом, по рассказам, Бригита от них отвернулась…
– Почему?
– Говорят, очень дорого стали требовать за свои услуги. А святая завещала лечить каждого, а плату принимать, какую дадут. Вот поэтому в 1699 году, как раз в день почитания Бригиты, в аббатстве случился пожар, да такой, что выгорело всё, только стены остались.
– Не всё! – вмешался второй стражник, Михаль Радке, и от его густого баса вздрогнул даже невозмутимый Верещагин. – Остался невредимым сарайчик, где жил садовник, и аптекарский огород. Это я точно знаю, потому что мой прапрадед у того садовника был помощником.
– Да? – с явным сомнением спросил Габленц. – Это что, было личное благоволение святой?
– Можно считать и так, – сказал Радке. – Травы и настойки всякие шли монахиням, а что оставалось, садовник тот раздавал всем нуждающимся. Вот и получается, что заветы Бригиты выполнял только он…
– Это всё отлично, коллеги, – прервал исторические изыскания инспектор Никонов. – Только давайте вы сейчас нам расскажете, что в монастыре есть, и как мы с вами будем там искать гнездо бандитов.
В салоне экипажа наступило молчание.
– Нет, погоди, – нарушил его Алекс. – С момента пожара прошло четыреста с лишним лет…
– Почти пятьсот, – меланхолически поправил его Габленц. – Если совсем точно, то четыреста восемьдесят шесть.
– Ладно. Пятьсот. Почти. И что, всё это время так и стояли обугленные развалины?
– Да нет, конечно, – развеселился Радке. – Это так, пугалка для чужаков, не обращай внимания. Вообще-то община святой Бригиты ещё дважды пыталась возродить обитель, лет через двести после первого пожара и совсем уже недавно, в середине двадцать первого века. Только ничего не вышло.
– Почему? – спросил Кулиджанов.
– Вначале стали восстанавливать собор, но обрушился купол. Ночью, по счастью, никого не было внутри, а сторож по причине тёплой погоды спал в саду, так что обошлось без пострадавших. Когда проверили расчёты по куполу, обнаружили ошибку, наняли нового архитектора, но тут случилась небольшая местная война…
– С кем?
– Да как водится, с группой слабых колдунов, возомнивших себя вершиной эволюции, – махнул рукой стражник – любитель истории. – Их, ясное дело, укоротили, но поначалу они успели некоторое количество народу поубивать, попытать и вообще…
– Попортить, – подсказал Алекс.
– Именно так! Ну вот, у герцога денег на повторное восстановление в тот момент не было, у обители не хватало, развалины законсервировали, чтобы дальше не разрушались, и идею отложили до лучших времён.
– И наступили эти времена аж в 1955 году, – подхватил Габленц. – Собор отстроили, даже службу провели, и взялись за кельи, но тут снова случился пожар.
– Ага, и снова в день святой Бригиты, – подхватил его коллега. – Ну, тут община поняла, что Бригита восстановления монастыря не желает…
– Долго ж до них доходило! – хмыкнул Никонов. – Она им четыреста лет талдычила, а они всё никак… Место очень богатое, что ли?
– Место золотое! – Радке мечтательно возвёл глаза к небу. – Заливные луга, виноградники, а яблоневые сады какие!..
– Ну, и кому это всё досталось?
– Его светлости Леопольду, батюшке нынешнего, ясное дело. Развалины он велел снова законсервировать и магический барьер поставить, а луга и всё прочее арендаторам передал.
– А почему разбирать не стали? – поинтересовался Кулиджанов.
– Да там такая кладка, что её только взрывом снести можно, и то не сразу. Посчитали и решили, что оно того не стоит.
В этот момент экипаж выехал на высокий холм, и управлявший им Габленц остановил его. Сыщики молча смотрели на открывавшуюся им панораму: зелёный бархат лугов, нежную дымку рощиц и перелесков, красноватые линии виноградников и переливающуюся голубой сталью ленту Дуная. Среди этого великолепия кляксой выглядели несколько почерневших зданий. Окружавший их магический барьер был почти неразличим в солнечных лучах.