– Нам-то какая разница? – нетерпеливо спросил Алекс. – Что ты хотел рассказать?
– Ну, ты ж помнишь идею о новом талисмане? Вот я и подозреваю, что Илларион решил этот самый талисман для труппы создать прилюдно, на глазах у изумлённой публики, так сказать.
– И хорошо. Быстрее отреагируют. Что ты-то ёрзаешь?
– Даже и не знаю…
И это было правдой: Суржиков и сам не понимал, отчего здесь, в этих стенах, у него начинало чаще биться сердце, мысли метались, и весь он, по выражению напарника, ёрзал. Вот как-то так выходило.
– Идём в зал, – твёрдо сказал Алекс. – Поговорить ни с кем мы сейчас не сможем, до начала пятнадцать минут – посидим на своих местах…
– В ложе! – назидательно поднял палец Влад.
– В ложе, – согласился напарник. – Посмотрим на публику и поразмышляем. Можно про себя.
Спектакль начался.
Отыграли первую сцену, вторую, третью… Зал взрывался смехом над каждой репликой, и все они звучали точно, броско и необыкновенно остроумно. Наконец, вышел Крамов, снова игравший роль камердинера Лэйна, объявил появление Гвендолен и её матери, и зал замер, чтобы через мгновение дружно ахнуть. Даже под гримом, париком, платьем, шляпкой невозможно было не узнать Иллариона Певцова – Иллариона, исполнявшего роль леди Брэкнелл![5]
Когда в антракте зажёгся свет, зрители повалили в фойе, возбуждённо переговариваясь, жестикулируя и изо всех сил обсуждая Певцова, его игру, его решение сыграть женскую роль… Алекс даже расслышал над толпой пронзительный женский голос, повторявший слово «выходка».
Зал почти полностью опустел, Суржиков повернулся к напарнику; глаза его сияли.
– Вот как надо! – проговорил он. – Вот это да, а я!..
– А ты сейчас пойдёшь за кулисы, и будешь разговаривать с теми, кто может что-то вспомнить о четверых из твоего списка, – жёстко ответил Алекс.
– Да они двух слов не свяжут!
– Вот именно поэтому. Ладно, мы вместе пойдём. Ты пойми, весь этот народ играет как дышит, вне зависимости от нахождения на сцене. А сейчас в них хотя бы отчасти слетит этот защитный панцирь, вот мы и попробуем из-под него вытащить какую-то информацию.
Пожав плечами, Владимир последовал за своим работодателем.
– Итак, у нас в списке остались четверо, – говорил Верещагин, пробираясь сквозь поток фланирующих зрителей. – Трое актёров и рабочий сцены. С кого бы ты начал?
– У Лянской и Вильнёвой общая костюмерша, – рассуждал Суржиков. – Сегодня играет только Вильнёва, Лянская не занята, но вполне может прийти. Рабочий сцены сейчас занят, самый горячий момент – смена декораций. Вот потом, когда действие начнётся, он как раз выпьет, и можно будет к нему подойти.
– А этот… Толстоганов, играет сегодня?
– У него совсем маленькая роль, он только в первом акте был занят.
– Думаешь, ушёл?
– Вряд ли… – задумчиво ответил Владимир, останавливаясь перед неприметной дверцей без надписи. – Сегодня не рядовой спектакль, я бы не ушёл.
– Он не ты.
– Это конечно, Но давай и в самом деле попробуем начать с него.
И с этим словами он толкнул дверцу.
Она беззвучно отворилась, пропуская сыщиков в коридор, изгибающийся плавным полукругом. Справа сцена, сообразил Алекс; слышен стук молотков, это они крепят декорации. Слева двери с номерами и рукописными табличками – гримёрные и всё такое. Тут его осенила мысль, и он остановил помощника:
– Вот что, Влад… Иди, найди твоего завхоза и скажи – пусть сам проверит крепление декораций. А то упадёт какая кулиса на голову великому Певцову, и кончится его роль.
– Ладно. А ты?..
– А меня ты представь госпоже Мавлюдовой, и я пока с ней поговорю.
– Она сегодня в спектакле не участвует, вместо неё вышел Илларион, – задумчиво ответил Суржиков. – Но не придти она не могла, её бенефис. Значит, на поклоны она выйдет вместе со всеми… Ты прав, идём!
Дверь гримёрки премьерши была открыта, и любой, проходящий по коридору, мог видеть: актриса сидит в кресле с чашкой кофе, на ней платье, в котором вчера она играла леди Брэкнелл. Костюмерша, опустившись на колени, пришивает к платью оборку, и обе дамы что-то вполголоса обсуждают.
Увидев гостей, Мавлюдова обрадовалась и пропела своим чарующим голосом:
– Володечка, дорогой! А кто этот милый молодой человек с тобой?
Суржиков поцеловал обе протянутые ему руки и представил:
– Это мой друг и напарник, Алексей Верещагин. Поговори с ним, Виктория, а я быстренько в хозяйственную часть сбегаю!
Ещё не договорив фразу, он испарился. Актриса покачала головой и рассмеялась:
– Да уж, если нашим с вами другом овладела идея – ничто его не остановит. Присаживайтесь, Алексей, я рада нашему знакомству.
Точно зная, что всё сказанное – лишь формальность, Алекс тем не менее готов был поверить каждому слову, так искренне они звучали. «Да, с этой публикой надо держать ухо востро!» – подумал он, усаживаясь на неудобный потрёпанный стул.
– Вы знаете, госпожа Мавлюдова…
– О, для вас – просто Виктория! – и кончики пальцев чуть прикоснулись к его руке.
– Виктория, – послушно повторил Верещагин. – Вы знаете, каким именно делом мы с Владимиром занимаемся сейчас.
Тут он оглянулся на распахнутую дверь. Костюмерша быстро её захлопнула и вновь встала, сложив руки, за спиной Мавлюдовой.
– Знаю, конечно.
– Хорошо… Так вот, в списке нашем осталось всего четверо подозреваемых…
– Четыре или десять – не разница, – хмыкнула костюмерша. – Нужен-то один.
– Варвара, не мешай, – строго одёрнула её актриса. – Четверо… Кто же?
Алекс послушно перечислил:
– Наталья Вильнёва, Ляокан Лянская, Валериан Грибанов и Алексей Толстоганов. Может быть, вы сможете что-то добавить, что-то вспомнить, что помогло бы одного из них поднять в списке на верхнюю строчку?
– Или опустить, – не преминула вставить словечко Варвара.
– Или опустить, – согласился Алекс.
Мавлюдова задумчиво поводила пальцем по нижней губе.
– Хм… Так с ходу и не скажу ничего. С Натальей я знакома давно, она меня подменяет, если что. Значит, репетируем мы вместе, на примерки ходим вместе. Ну, костюмы разные, я кое-где пошире буду, – самокритично добавила она.
– А кое-где и поуже, – непримиримо добавила костюмерша.
– Возможно. Так вот, лет десять, если не больше я с ней знакома, а знаю про неё примерно столько же, сколько… ну, вот хотя бы о Володе Суржикове! Почти ничего. Известно, что Наталья одинока, не бедствует, живёт в собственном доме где-то в Замоскворечье. Если и есть у неё привязанности, так это не здесь, не в театре.
– А враги?
– Первый враг – это я, – невесело рассмеялась Виктория. – Если бы была возможность меня отравить и остаться в стороне, будьте уверены, Наталья бы это сделала, ей всё кажется, что я у неё роли отбираю. Но она ещё и расчётлива, поэтому я пока жива.
– Умна? – поинтересовался Алекс.
– Скорее, по-житейски разумна. Понимаете, Алексей, если бы неприятности касались только меня, Вильнёва была бы первой подозреваемой. И это были бы настоящие, первоклассные неприятности! Но те, что произошли, они какие-то… мизерные. И меня почти не задели, а вот труппу залихорадило. Это отразилось на игре, игра – на сборах, получается, хуже стало всем, в том числе и самой Наталье. Нет, – вздохнула актриса. – Вильнёва съезжает у нас в самый конец списка.
Сыщик сделал пометку в списке и прочитал следующее имя:
– Валериан Грибанов, рабочий сцены.
– О, а вот это интересно! – оживилась Мавлюдова. – Мы с Валерианом в одной труппе уже лет двадцать, наверное. Ну, да, из Пензы он перебрался в Самару, через полгода и я перешла туда же. А потом наоборот, меня пригласили в Москву, Грибанов уже к поезду прибежал и попросил замолвить за него словечко. Знаете, Алексей, он ведь человек и несчастный, и счастливый разом. Для него вся жизнь – тут, в театре. Семьи нет, квартиру ему от театра служебную дали, так он там почти и не бывает, разве что переночевать приходит. И на моих глазах в каждом следующем театре он пытался получить роль. Хоть какую. Хоть без слов, если уж «кушать подано» не дадут. И каждый раз ничего не выходило.
– А почему ж тогда счастливый?
– Потому что он всё равно в театре. Пусть и на сцене бывает только для того, чтобы переставить декорации.
– Раз Грибанов получил служебную квартиру, значит, его ценят?
– Конечно! Хороший, умелый и знающий рабочий сцены важен не менее актёра. А иной раз и более!
– Это как?
Виктория усмехнулась:
– Ну, есть вот у нас в труппе один… герой-любовник. Не подумайте чего, это амплуа, а не образ жизни. Собственно, здесь, в театре, у него ролей немного, только те, где надо носить красивое лицо и вставать в правильную позу. Ну, например, Кристиан у Ростана. Зато он очень много играет в постановках для голо-спектаклей. Здесь же этого молодого человека можно заменить безболезненно, и огорчаться будут разве что несколько поклонниц его идеального лица и бархатного голоса. А вот заменить Валериана невозможно, потому что только он способен организовать работу цеха так, чтобы декорации стояли на месте быстро и идеально, ничто не ломалось и не падало, задник вверх ногами не поставили, и поворотный круг не заклинило.
– Понятно. Но вот о том, может ли он быть нашим искомым пакостником, вы ничего не сказали.
– А я не знаю, – актриса пожала плечами. – Сцена – его жизнь, но он считает себя её пасынком, и пасынком нелюбимым. Мог с горя начать мстить… Хотя к приметам он относится с почтением.
– Ну, если Валериан Грибанов искренне верит в то, что труппе может принести несчастье цитата из «Макбета»…
– Тише, тише! – Виктория закрыла ему ладонью рот и нервно оглянулась. – Варвара, посмотри, нет ли кого в коридоре? Ой, а который час? – взглянув на часы, она расстроилась. – Ой, мамочки, да ведь второй акт уже к середине подошёл! Идёмте, идёмте скорее, надо посмотреть, как Илларион играет, для меня это важно! Завтра приходите ко мне домой, с утра, часов в двенадцать!