– Спасибо, сержант, вы можете быть свободны.
И Кулиджанов взялся за коммуникатор: надо было вызывать чистильщиков и проводить обыск по всем правилам, так, чтобы никакая деталь, никакая мелочь от них не ускользнула. А он пока напишет запрос на установление владельца квартиры, поскольку очень уж любопытно, кто, когда и зачем подготовил для беглеца эту нору?
Вроде бы и рано Суржиков приехал в театр, никого не должно было быть – ан нет, на главной сцене репетировали. Вёл репетицию тот самый молодой режиссёр, который, по смутным предположениям, мог быть связан с неприятностями труппы. Хотя вроде бы – ему-то зачем? Он режиссёр антрепризный, ни с кем контракт не подписывал, поэтому любой провал отражается на его репутации и, значит, на кошельке.
Витас Лейтис ставил «Тартюфа», но в современном прочтении. Владимиру было сперва любопытно, потом очень любопытно, а в конце концов стало просто скучно. Отчего-то Лейтису казалось, что текст Мольера недостаточно смешон сам по себе, и надо подчёркивать каждую шутку жестом, гримасой или костюмом. Получалось так себе…
Наконец репетиция закончилась, и актёры пошли отдыхать, кивая Суржикову, скромно сидевшему в шестом ряду партера.
Зал опустел.
Владимир огляделся, поднялся на сцену, присел на корточки около суфлёрской будки и негромко произнёс, что было велено:
– Суфлёр, выходи поговорить. Лавр Корнеевич разрешил.
В будке зашуршало, будто переворачивались страницы, потом кто-то откашлялся, и глазам Суржикова предстал… Ну, может быть, Аркадий Феофилактович выглядел бы так же, если бы сбрил бороду и вместо широких штанов и рубахи навыпуск надел тёмно-красную униформу с золотым позументом и круглой шапочкой.
– Чего хотел? – сердито буркнул Суфлёр.
– Помощь твоя нужна. Меня зовут Владимир Иванович, фамилия моя Суржиков, а как тебя величать?
– Ну, Кондрат Павлович…
– Так вот, Кондрат Павлович, ты ж знаешь, что тут происходит? С февраля труппу лихорадит, вот они меня и позвали, чтобы я нашёл, кто жить мешает. Вчера я сторожил злоумышленника в малом фойе, да упустил. Ты ведь был там, видел его? Или её?
Суфлёр вздохнул, прошёлся по просцениуму и снова встал перед Владом.
– Не положено это, нам в людские дела лезть.
– Ну, так Лавр Корнеевич разрешил, – напомнил Суржиков.
– Иначе бы я с тобой и не разговаривал. Ладно, помогу. Утащить из витрины реквизит смогли, а вот вынести из театра – нет. Иди к декораторам в мастерские, я там буду.
Влад протёр глаза: его собеседник исчез, будто и не было.
– Словечка в простоте не скажет… – пробормотал он и со стоном распрямился. – Нет, чтобы ткнуть пальцем – мол, Лянская стащила, или другой кто, так он ритуалы разводит…
Он поплевал через плечо, чтобы повезло, и пошёл в кулисы, чтобы найти лестницу и забраться на четвёртый этаж. Мастерские располагались именно там.
На четвёртом этаже пока было тихо, лампы не горели, только дежурный светильник бросал на пол бледно-жёлтый круг. У декораторов сегодня был выходной, только бедолага, вытянувший короткую палочку, должен был придти к обеду и проверить, не повредили ли во вчерашнем премьерно-бенефисном раже какой-нибудь куст или колонну. Остановившись посреди коридора, Суржиков осмотрелся и негромко позвал:
– Суфлёр!
– Тут я, – отозвались из-за широкой двери склада. – Заходи.
Склад в театре никогда не запирали – ну, в самом деле, кому бы пришло в голову украсть размалёванный фанерный задник размером три на пять метров или выкрашенную светящейся краской луну? Влад потянул на дверную ручку и осторожно вошёл. Прямо перед ним метрах в пяти вспыхнул магический зеленоватый фонарик, осветивший сосредоточенную физиономию Суфлёра.
– Вот там королевский трон, – кивнул он куда-то вглубь склада. – За подушкой на сиденьи спрятано.
– А кто это был, Кондрат Павлович?
– Не могу сказать, – отвернул тот печальную обезьянью мордочку. – Ты снаружи. А мы все внутри.
– Ладно, – согласился Суржиков. – Хотя я тоже свой и изнутри, но спорить не буду. Тогда вот такой вопрос: когда выносить этот веер будут? Ведь не оставят же здесь, как ты считаешь?
– Завтра, – твёрдо сказал Суфлёр. – Завтра после спектакля.
– Значит, я могу поставить метку, и она просигналит, когда наш вор окажется рядом со мной?
– Даже ещё проще, – когда Кондрат Павлович понял, что от него не будут требовать невозможного, он оживился и даже заинтересовался этой игрой. – Дверей-то, через которые можно выйти, всего четыре. После спектакля я две закрою, и она пойдёт такой дорогой, где будет много народу.
«Она, – отметил про себя Влад. – Значит, всё-таки Лянская».
– Хорошо, договорились, – и он протянул маленькому театральному служителю руку для пожатия.
Веер и в самом деле не слишком аккуратно был засунут в подушки. Суржиков вытащил из кармана полученный от Алекса артефакт и провёл им по тёмно-фиолетовым страусовым перьям, те слегка засветились.
– Ага, – важно произнёс Суфлёр. – Свидетельствую: печать поставлена.
– Спасибо, Кондрат Павлович.
– Да не на чем… – застеснялся вдруг тот.
– Тебе, может, принести чего? Угощения какого?
– Не, еды мне в буфете довольно оставляют… Вот что, я слышал, есть такой особый клей: держит намертво, а если особое заклинание сказать, то отпускает.
– Для кожи, ткани, бумаги? – деловито поинтересовался Суржиков.
– Для всего!
– Буду искать.
На поиски запрошенного клея было потрачено часа три. В конце концов, Влад нашёл его совсем рядом с домом, когда забрёл на Сухаревском рынке в чиньскую лавочку.
Дома никого не было, и он с удовольствием выпил чаю с пирогом и завалился в кровать, строго сказав в потолок:
– Аркадий Феофилактович, я думать буду, ты меня не беспокой.
Через минуту с кровати уже слышалось мелодичное посвистывание носом.
Чистильщики появились примерно через минут двадцать.
Капитан-лейтенант всегда любовался тем, как они начинают работу: в защитных костюмах (а вдруг где-то в обыскиваемом помещении прячется магическая ловушка?), с какими-то непонятными приборами… Но главное – с полным вниманием к делу, точными руками и тем особым чутьём, которое к магии отношения никакого не имеет, а вырабатывается годами работы.
Чтобы не мешать, Кулиджанов вышел из квартиры и спустился к консьержке. По тому, как она на него взглянула, с некоторой даже долей кокетства, он понял, что пожилая дама своих коллег опросила, и что сейчас у него будут сведения. Полезные ли, нет ли – бог весть, но будут.
– А я снова к вам, Клавдия Михайловна! – весело сказал он. – Вы ведь угостите меня чаем?
– И чаем, молодой человек, и некоторыми новостями, если пожелаете.
Кружка с бледной жидкостью, над которой, правда, курился пар, выросла перед его носом.
– Сахар? – светски спросила консьержка. – Может быть, пряники?
– Спасибо, нет! Вот горячего хотелось очень, – и Александр улыбнулся. – Так какие же появились новости?
– Я поговорила со сменщиками… Нас тут четверо работает, если вы не в курсе, – он мотнул головой. – Иван Севостьянович рассказал об одном визите. Ахмед Карлович болел и в эти дни не дежурил. А вот Раиса… Я вам честно скажу, она, конечно, женщина не очень умная и вообще… – Тут дама покрутила рукой, подыскивая слова. – Зато у неё не то что мышь, паучок не пробежит незамеченным. Так вот, в четвёртую квартиру за последние дни приходили трое. Тринадцатого мая с самого утра пришёл пожилой мужчина очень болезненного вида, и с ним женщина, уборщица.
– Почему уборщица?
– Потому что она несла с собой свой, так сказать, инструментарий. А вы бы что подумали, увидев женщину со складной шваброй?
Кулиджанов вынужден был согласиться, и попросил консьержку продолжать.
– Ну вот, пришли они с самого утра, часов в девять, ушли днем. На следующий день, четырнадцатого, дежурила Раиса. Днём жилец выходил, скорее всего, обедать, потому как не было его часа два всего, и по возвращении от него пахло едой, – Клавдия Михайловна заметила недоверчивый взгляд Александра и хихикнула. – Раиса – на четверть орчанка, у неё нюх будь здоров. Так вот, хоть и обедать он выходил, а всё одно старался проскользнуть так, чтобы его не видели. А вечером, уже часов в девять, в четвёртую квартиру поднялся гость. Высокий мужчина, по виду – лет пятидесяти, седой, со светлыми глазами. Похоже, что маг. Пробыл он недолго, уже через полчаса он и жилец вышли вместе.
– И когда Франц вернулся?
– Франц?
Мысленно Александр дал себе оплеуху.
– Простите, это имя того, что жил в квартире номер четыре. Я не должен был…
– Ничего страшного. Я всё уже забыла. Так вот, вернулся он после полуночи, и очень довольный. Ну, вот, а сегодня дежурю я, и про сегодня вы всё знаете.
– Скажите, а Раиса сможет опознать по снимку того, седого?
Клавдия Михайловна пожала плечами.
– Это вам у неё надо спрашивать.
– Господин капитан-лейтенант! – раздалось с верхней ступеньки лестницы. – Подойдите, пожалуйста, тут кое-что интересное.
Прыгая через две ступеньки, Кулиджанов взлетел к квартире. Один из чистильщиков провёл его в разорённую спальню, где в безжалостном свете магических фонарей зияли разинутыми ртами тайники.
– Спинка кровати – пусто, – перечислял чистильщик. – Сейф в полу – деньги, тысяча дукатов золотом и пятнадцать – чеками Драхтаугалергн-банка. Сейф за картиной – документы. А вот в подоконнике тайничок, просто отлично сделанный, – в голосе его звучала истинная гордость. – Тут вам стоит посмотреть.
Безо всякого удивления Кулиджанов увидел ещё один экземпляр «Готской рунической письменности». Взял в руки, раскрыл наудачу и провёл над страницей ладонью, бормоча затверженное заклинание. На полях проявились, наливаясь цветом, значки и буквы незнакомого алфавита.
Пётр Витальевич Астапов, лишённый лицензии и привилегий бывший присяжный поверенный, готов был встретиться немедленно. Однако представитель городской стражи, который осуществлял наблюдение за адвокатом на время домашнего ареста, был занят, и освободился только к шести часам вечера.