— Присаживайтесь! — Ревякин гостеприимно кивнул на стоящую вдоль окон лавку. — Вы чего в форме-то?
— Так что нам, домой переодеваться идти? — Теркин поставил саквояж под ноги и потер руки. — Туда только приди. Сами знаете, моя кракатинда ни за что не выпустит! Как еще на работу-то отпускает?
«Кракатиндой» техник-криминалист звал свою добрейшей души супругу.
— Ну, ты-то ладно… А ты, Игорь, чего?
А Дорожкину было просто лень идти в общежитие, переодеваться, потом переться на другой конец городка… Тем более тут и Теркин — вместе вот и пошли.
— Вам-то хорошо, вам форма не положена, — положив фуражку на полку, участковый подставил стакан.
— Вообще-то положена, — фыркнул Владимир Андреевич. — Только в ХОЗУ не все выдают.
Опер со следователем сидели по-домашнему, по-простецки — в майках и трениках.
Оперативники обычно надевали форму на строевые смотры, ну и на какие-нибудь парады, оцепления — если привлекали. Следователям же вместо формы выдавали гражданские костюмы, правда плохонькие — чтобы свое не мять. Еще прокурорским выдавали синие — с погонами на петлицах — пиджаки и фуражки, но носить их почему-то считалось моветоном — никто и не носил.
Первые две поллитры пролетели ласточкой — и не заметили. Еще бы, на четверых-то!
— Эх, что бы вы без меня делали! — хмыкнул Теркин и вытащил из саквояжа объемистую бутыль с мутноватой хренью. — Первач! Вчера с Дорожкиным изымали.
— Тьфу ты! — скривился следователь. — Акт об уничтожении хоть составили?
— А как же! — Африканыч потянулся к картошке. — Ну и закуски у вас! Прямо какая-то оргия, как у древних греков!
— Тогда уж — у римлян. Не отравимся?
— Обижаете, Владимир Андреевич! Пробовали уже. Все живы.
Пошла и самогонка — чего там, народ привычный, насчет спиртного непривередливый. Сразу же договорились — о работе ни слова, только о внешней политике да о бабах. Ну, о космосе еще.
Минут за пять — как раз между стаканами — собравшиеся деятельно обсудили внешнюю и внутреннюю политику нового президента Израиля Залмана Шазара, убийство на митинге в Салониках известного борца за мир Григориса Ламбракиса, присвоение кубинскому лидеру Фиделю Кастро звания Героя Советского Союза, кончину папы римского Иоанна Двадцать Третьего и еще много чего еще. После этого, миновав космос и баб, как всегда, перешли к работе.
— Вызывает меня сегодня Верховцев, — уписывая тюльку, жаловался Дорожкин. — Да ка-ак пропесочит! И, думаете, за что? За то, что в танцевальную студию не записался! Ему, мол, из райкома звонили, спрашивали…
— Так запишись, Игорь! — Владимир Андреевич махнул вилкой.
— Так некогда же!
— А ты по телефону. Кстати, что там про фашистских недобитков? Не забыл?
Тут пошли параллельно сразу две беседы. Одна — между следователем прокуратуры и участковым, и вторая — между техником-криминалистом и опером, точнее сказать, инспектором уголовного розыска. Последние от работы плавно перешли к рыбалке. Причем все разговаривали одновременно, через стол, закусывали и периодически поднимали стаканы.
— Нет, я тебе говорю, Африканыч, ты такого клева еще не видел!
— Да не забыл я про недобитков. Есть у меня такой учет, секретный, его из КГБ проверяют регулярно.
— Тю! Да разве здесь клев? Разве это рыба? Вот на Муг-озере — там да-а!
— Так что там по учету-то?
— Да до твоего Муг-озера два дня лесом топать! Никаких дорог нет. Ведь нет же?
— Пара человек сыщется… остальные еще не вышли. Там срока-то по двадцать пять! Ну, некоторым — пятнаха… Так те еще сидят.
— Зато с бродцом походить — мило дело!
— Слышь, Игорь, ты мне ребят подгони… ну, которые там живут, со старой школой рядом… да с Домом пионеров. Поворошим старое дело. Раз фашист — так его может архив интересовать, документы какие… фотографии.
— А потом как рыбу нести? В котомке, что ли? Так стухнет.
— Так и машину с архивом обстрелял… тоже этот фашист! Что же… Тогда он запросто мог и Шалькина подставить? Притащил, сапоги с него снял, надел, следы оставил… опять сапоги надел пьяному Шалькину…
— А по следам, похоже, так оно и было, — Африканыч вновь перешел с рыбы на работу.
— Что-то уж больно запутанно все, сложно, — наполняя стаканы, покачал головой Ревякин.
— Так и правильно — запутанно! — следователь азартно взмахнул рукой. — Не забывайте, он же только что убил молодую симпатичную девушку, с которой имел половой контакт. Ударил. Добил. Кровь. Стоны… Тут, какие бы крепкие нервы ни были… Бросился бежать… Увидел конюшню, заглянул… может, хотел туда труп спрятать… или рядом, в кусты… Искал место. Не забывайте, это все средь бела дня было! Потом вдруг Шалькин… А дальше — спонтанно. Или — нет, не спонтанно? Наоборот — логично все. Мол, зашел конюх, дальше — конфликт, удар. В пьяном угаре! Убил, там же и вырубился. Все — самогонка. Скажете, не бывает так?
— Да еще и не так бывает!
— Володь, что с Хренковым-то? Так и будет сидеть?
— Будет! Пока в клубе всех не допросим. Кто тогда был, кто мог часики в куртку подбросить… А вот коли мы этого гада найдем, вычислим… хотя бы примерно знать будем…
— Тогда, можно считать, дело раскрыто! — громко захохотал Ревякин. — Убийство! Не хухры-мухры. Эх, жаль уезжаю!
— Учись-учись, — следователь поставил стакан. — Клубом я лично займусь. А ты, Игорь, — ребятней этой. Поищи, поспрошай. Ну, не может быть, чтобы они дома целыми днями сидели… Кто-нибудь что-нибудь да видел! Просто внимания не обратил.
Опер вновь разлил по стаканам — чего руку менять, — прищурился:
— Лихо вы промеж собой все распределили! А я?
— А ты, Игнат, нам поможешь. Пока не уехал.
— Хм… Ну, что? За советский космос?
— За него!
Опьяневшего участкового уложили спать здесь же, на лавке. Правда, он тут же проснулся, заявил, что пойдет домой.
— Вот вместе с Африканычем и пойдем. Правильно, Африканыч?
Техник-криминалист сурово кивнул. Он умел «собираться» и выглядел сейчас практически трезвым. Ну, разве что иногда слегка пошатывался.
— Африканыч-то дойдет, — с сомнением глядя на участкового, протянул Игнат. — А вот ты… сомневаюсь!
— Я Игоря доведу! — техник-криминалист отважно приложил руку к сердцу.
— Короче, мужики, сделаем так… — Ревякин решительно поднялся на ноги и накинул на плечи висевший на гвоздике пиджак. — Я сейчас к соседям, на телефон. Вызову нашу машину — и все дела.
— Так это… — Дорожкин вдруг протрезвел и погрозил всем пальцем. — Не надо машину. Начальник узнает… Иван Дормидонтович…
— Он и так узнает, — философски заметил Теркин. — Скажу больше — знает уже. У него же в «Заре» — золовка. Забыли?
Пока ждали машину, успели выпить еще по одной, потом распрощались…
— А что-то я и не опьянел! — повесив пиджак обратно на гвоздь, заявил опер. — Нет, правда.
— Скорее протрезвел, — Алтуфьев потянулся за куревом. — Эх, собирался ведь бросить… Да вот никак. Как говорят, коль пошла такая пьянка, режь последний огурец! Огурцы у твоей тетушки знатные. Что-то ее долго нет.
— Так на беседе… — чиркнул спичкой Ревякин.
Оба закурили.
— Так до женщин и не дошло, — выпустив дым, следователь протянул с неожиданной грустью. — Ну, до разговора… Вот ты, Игнат, не женатый же?
— Так молодой еще! — хохотнул оперативник. — А вообще-то есть в Тянске одна… Но как там дальше пойдет — не знаю.
— Вот и я не знаю, — Владимир бросил окурок в пепельницу. — Не знаю, есть у меня кто-нибудь или нет. Я же был женат, Игнат… А потом — развелся.
— А! Вот почему тебя из Нарвы поперли! Ой, извини.
— Ничего. Поперли — это еще мягко сказано! Целое судилище было. И бывшая моя там выступала, и меня краснеть заставили. А самое главное — еще одному человеку… Марте… просто жизнь сломали!
— Ну-у!
— Ты бы налил, Игнат…
Выпив, следователь закурил и продолжил:
— Понимаешь, мы с женой… ну, словно чужие люди друг другу были. Поженились сразу после института, думали — по любви, а оно вон как вышло. Супруга первой другого встретила, потом уж и мне повезло… Распределили в Нарву. Потом и ее… Марта ее звали, Марта Яновна. Молодая, но уже с ребенком — Инга, дочка лет трех. Откуда, как, была ли замужем — она только потом рассказала, когда мы… ну, встречаться стали, чего уж. Оказывается, ее… Ладно, налей еще… Будем! Так вот… Жену потом любовник турнул — шишкой какой-то оказался. Другого нашла, совсем молодого парня, нищего, без жилья. А у меня — квартира служебная. Вроде и не положено бы ей, но…
— Она тоже юрист?
— Нет. Институт советской торговли. Женщина хваткая. Ладно, Бог ей судья… Понимаешь, кто-то потом донос написал… про нас с Мартой! Мол, коммунисты так себя не ведут и все такое прочее. Короче, аморалку пришили. Словно ушат помоев вылили! Главное, ей-то за что? На партсобрании разбирали — выговор, строгача влепили… А после уж что говорить… Меня — к вам, в Тянск. А Марта… в Таллин уехала. Дядя там у нее. Помог… Что там по радио-то?
— Последняя… — Игнат снова налил.
Загрохотавший в репродукторе марш прервался словами диктора:
— Ракета-носитель… космический корабль «Восток-6»… Валентина Терешкова… Позывной «Чайка»…
Глава 7Озерск,вторая половина июня 1963 г.
Начальник о пьянке, конечно, узнал. Но ничего не сказал и неудовольствия не выразил. На работу ведь все явились вовремя! Даже Африканыч — Теркин. Ну да, самый молодой, младший лейтенант Дорожкин, выглядел малость помято, но это бывает, чего уж. Зато инспектор уголовного розыска — как огурец! На щеках румянец, глаза блестят, да и вообще — весь так и пышет здоровьем. Не опер — орел!
Что же касается следователя прокуратуры Алтуфьева, то он никакого отношения к Озерскому отделению милиции не имел, а следовательно, мог делать что хочет, хоть вообще на работу не приходить. А насчет морального облика — так у него свое начальство имеется, в лице районного прокурора товарища Тенякина. Нет, конечно, можно было бы сигнализировать… Но не нужно!