А теперь — грести под себя! Энергично работать руками, точно «по-собачьи» плывешь.
Под себя все, под себя… Ряску, ветки, листья какие-то, что-то холодное, скользкое… Змея?! Нет, ящерица… Ящерица?! Так вон уже — берег! Береза, трава…
— Стой! Стрелять буду! — сзади послышался крик и сразу за ним — автоматная очередь!
Выстрелы услыхали все. И Максим с Котькой Хренковым, и следователь с участковым. Между ними и было-то, наверное, метров сто. Но — лес кругом! И в десяти-то шагах друг друга не видно.
— А вот и автомат проявился, — усмехнулся Алтуфьев.
Дорожкин тоже сообразил:
— Архивная машина! Так это точно Мельников был. И как же мы этого гада раньше не раскусили?
— Табельный при тебе? — поинтересовался Владимир Андреевич.
Участковый махнул рукой:
— Какое там…
— Ладно. Пойдем-ка пока на звук, а там сообразим. Только осторожненько.
То же самое решили и Хренков с Максом.
Ага, будет она стоять, как же! Накось, выкуси!
Увидев, как пули отщепили ошметки от старой березы, Женька ничуть не испугалась. Автоматные очереди — это было где-то там, в кино про войну. Впрочем, все же девушка состорожничала — сразу на ноги не встала, поползла к можжевельнику и уже только там поднялась и кинулась в чащу.
Бежала куда глаза глядят, лишь бы прочь от этого чертова болота, от бункера, от дачника Мельникова, вдруг оказавшегося матерым бандитом! Хотя… не-ет, не бандит он, а гораздо хуже — фашистский недобиток, наймит, шпион! От такого пощады ждать нечего.
Ноги сами собой вынесли девушку на лесную тропу — по ней и бежать было легче…
…Как, впрочем, и Мельникову. Снова затрещала очередь! Просвистели — казалось, прямо над головой — пули…
Женька выглядела сейчас как болотная кикимора — грязная, мокрая, вся в тине! Бежала… бежала… насколько хватало дыхания… как могла…
Кругом посветлело. Впереди, за кустами, что-то блеснуло. Что-то большое, синее… белое… Автобус! Автобус! Значит, там — свои!
Женька прибавила ходу, рванула из последних сил, словно спортсмен перед финишной ленточкой…
— По-мо-ги-те-е-е!
Никто не откликнулся, не выбежал навстречу.
— Сто-ой!
Что же, там нет никого?
Рванув дверцу, Женька запрыгнула в кабину… В замке зажигания торчал оставленный ключ!
Что ж, думать тут нечего…
Только заведись, миленький… Только заведись! Ну!
Двигатель схватился с полоборота! Врубив заднюю скорость, Женька поддала газку…
…Из лесу выбежал Мельников, вскинул автомат… Лобовое стекло разлетелось вдребезги!
Женька пригнулась, упрямо сжала губы, не обращая внимания на израненные осколками руки…
Бодро сдав назад, автобус развернулся на поле и, набирая скорость, покатил по грунтовке — прочь!
Вторая передача… Третья… Четвертая…
Позади вновь затарахтела очередь… Да куда там теперь! Стреляй!
— Да чтоб тебя! — злобно выругавшись, Мельников отстегнул опустевший магазин.
Тут-то и взяли гада!
Алтуфьев с Дорожкиным выскочили из кустов разом. Навалились, словно хищники на дичь…
А с другого конца опушки уже бежали Максим с Котькой Хренковым. Константин на бегу таращил глаза и ругался:
— Автобус-то мой где? Куда дели, сволочи?!
ЭпилогОзерск,начало июля 1963 г.
— Ну не смотри ты так. Не смотри! — Женька обиженно поджала губы.
— Да я и не смотрю, — Максим опустил глаза. — Вообще, здорово тебе досталось.
И вправду — здорово. Женька нынче выглядела словно раненый красный командир из знаменитой песни про Щорса — «голова обвязана, кровь на рукаве»… И руки в бинтах, и лоб, еще и щеки залеплены пластырем. Ладно — порезы, так еще и ребро сломано! Такие вот дела, хорошо хоть живая осталась.
— Ну, говори, говори же! — девушка вскочила с дивана. — Что тебе следователь рассказал?
— Да то же, что и тебе.
— Мне-то он особенно ничего не рассказывал. Улыбался только. Сказал, что я молодец… и что это… осторожнее надо.
— Ну, это все знают, что ты молодец. Надо же, гада фашистского гранатой по башке саданула!
— Издеваешься?
— Вовсе нет!
— Сейчас вот как тресну линейкой!
— Только не логарифмической! Она уж больно тяжелая… Ладно-ладно, — Макс шутливо поднял руки. — Сдаюсь! Рассказываю как на духу. Только предупреждаю — кое-о чем я сам догадался… предположил даже.
— Ну, не тяни!
— Итак, начнем с главных. Почтальон Столетов — на самом деле никакой не Столетов, как и Мельников — никакой не Мельников.
— Само собой! — скривилась девчонка. — Макс! Ты меня за дурочку держишь?
— Короче, так…
Почтальон Столетов появился в Озерске не просто так. Во время войны он какое-то время, недолго, был в партизанском отряде и одновременно находился на связи у немцев. Курировал его Мельников, тайный агент абвера, а чуть позже — гестапо, а нынче — секретарь одного из ленинградских райкомов. Виделись они раза три от силы, в основном Столетов оставлял сообщения в условленном месте.
Обоих сильно взволновало известие об укрупнении районов и передаче всех архивных дел в Тянск. При передаче могло что-то и всплыть — запросто, — вот оба и решили перестраховаться, кое-что подчистить. Решили — независимо друг от друга.
Мельников к этому времени полностью изменил внешность — отрастил бородку, округлел, вообще стал очень вальяжным и представительным. Столетов его не узнал, а вот Мельников опознал Столетова чисто случайно — по характерному жесту. Любил почтальон этак по-гусарски покрутить усы!
И в Дом пионеров, и в старую школу забирался именно почтальон, он же потом подставил Макса. Лиду Кирпонос убил тоже он — случайно… Заглянул в старую школу, а там Лида разбирала документы — учетные дела абвера… Столетов испугался, запаниковал. Оглушил ее, изнасиловал — любил женский пол, похотливец чертов. Потом добил свою жертву. Притащил в дымину пьяного конюха Шалькина, вложил ему в руку статуэтку, которой убивал Лиду.
Далее, чтобы запутать следствие, Столетов подбросил часы убитой девушки Хренкову. Именно Столетов случайно увидел на берегу озера Максима и Лиду. Как они целовались, фотографировались… А потом, уже паникуя, решил использовать еще и это.
Тракторист Семен Крокотов во время войны был в партизанском отряде и помнил, что кое-кто подозревал Столетова в предательстве. Правда, тогда ничего не доказали…
Встретив в Озерске нового почтальона, Крокотов узнал его и не на шутку насторожился, решил за ним последить, а впоследствии — шантажировать, требуя крупную сумму денег. Столетов избавился от него, спрятав труп за учхозом и сымитировав внезапный отъезд Крокотова.
И вот тут на арене появляется Мельников. У него имелось оружие и патроны, бункер на острове и — в личном распоряжении — мотоцикл. Кража в архиве и обстрел грузовика с документами — его рук дело. Правда, к успеху преступный замысел это не привело.
Когда он открылся Столетову и вступил с ним в сговор — бог весть, но для почтальона это кончилось плохо. Мельников его убил. Как убил бы и Зою, вернее, хотел убить, но очень уж торопился — именно Зоя нашла ту самую заветную папку. Вернее, ей ее дали — переводить.
— Надо к Зое сходить в больницу… — выслушав, тихо промолвила Женя. — Говорят, она уже пришла в себя. Это ведь из-за меня ее! Из-за моей дурости, из-за тетрадки этой чертовой…
Девушка закрыла лицо руками и разрыдалась…
— Ну, тихо ты, тихо… Да хватит уже реветь, — как мог, успокаивал ее Макс. — Я тоже теперь буду терзаться — почему этот твой детский сад с тетрадкой не пресек! Да нет же. Мельников — опытный, матерый враг. Умный и хитрый. Неужели ты думаешь, он не вышел бы на Зою?
— Все равно тут и моя вина есть.
— Знаешь, Мельников ведь не все рассказал. Так, кое-что, что уже и без него ясно. А следователь тебя назвал молодцом! Зря, что ли?
Купив бутылку кефира и полбуханки ситника, Алтуфьев направился к дому. Небо еще с утра затянули серые косматые тучи, к вечеру разродившиеся дождем. Хотя, с другой-то стороны, дождь — это и неплохо, не все же жара!
Под стать погоде было и настроение — двойственное, если можно так сказать. С одной стороны, он все же закончил важное дело, невиновного Шалькина выпустил… А с другой — еще предстояло давать объяснения в местном отделе КГБ — дело-то вон каким заковыристым оказалось! Конечно, нынче не старые времена, и КГБ не МГБ — труба пониже и дым пожиже. Но все-таки…
Так и кажется, сейчас подойдут парни в штатском, махнут перед носом корочками: «Алтуфьев Владимир Андреевич? Пройдемте!».
Ух, наконец-то — подъезд… Завтра надо бы в Озерск, кое-что закончить. Да и Ревякин, опять же, за сессию проставляется…
— Алтуфьев Владимир Андреевич?
Черт! Это еще кто?..
— Да, я.
— Вам телеграмма, срочная. Вот тут распишитесь.
Почтальон…
— Спасибо большое. А где телеграмма-то?
— А вот, пожалуйста.
Алтуфьев тут же, на площадке, и прочитал, немного волнуясь… Оттаял, улыбнулся во весь рот и перечитал еще раз, смакуя: «Завтра буду вечерним автобусом Ленинграде. Тчк. Марта».