– Как ты думаешь, черепаха, они приедут, –спросила Эрика, –или русские над нами посмеялись?
– А куда они денутся, –ответила Керстин. –За ними еще числится не отработанный «штраф» за новогоднюю вечеринку.
Не смотря на то, что ребята ни разу не были на вокзале Цоссена, они без всяких трудностей нашли его, ориентируясь по дорожным указателям. Поставив на велостоянку свои велосипеды, он уверенной поступью вошли в зал ожидания. При виде русских, девушки даже подпрыгнули от радости.
– Гутен морген, –сказал Виталий. –Вы давно нас ждете? –Здравствуйте, –сказала Керстин, и обняв Александра, тут же поцеловала его в засос, словно это был последний в её жизни поцелуй. Эрика не отставая от кузины, бросилась на шею Демидова, и так же как Керстин, впилась ему в губы. Дружба и любовь с немками была специфической. Воспитанные в духе христианских традиций парни, неожиданно для себя столкнулись с необузданной сексуальной экспансией, которая трактовалась в школах ГДР, как одно из достижений немецкой цивилизации в области свободной любви.
– Э –э майне либе медхен! Майне шея капут махен –ферштеин зи, –сказал Виталий с долей сарказма.
– Я –я натюрлих, –говорила Эрика, и продолжая лобызать Демидова, словно скучала сто лет. Двухэтажный дизель поезд, в точное время подошел к станции. Немецкие поезда были на удивление пунктуальные, что по ним можно было сверять часы. Немцы ожидавшие его на перроне, не суетясь вошли в вагоны, занимая удобные для них свободные места.
– Нам, нам нужен вагон для курящих, –сказала Керстин.
– Там нарисован сигарет, сказала девушка. Она схватив парня за руку потянула Сашку в сторону соседнего вагона.
– А, что в ваших поездах можно курить, –спросил удивленно Русаков.
– Да можно, но только в одном вагоне, –сказала Керстин, указывая на нарисованную возле дверей сигарету.
– Это специальный вагон. для тех кто любит курить и наслаждаться поездкой.
– Во как, –ответил Виталий, галантно придерживая Эрику. Усевшись на втором этаже, романтическая компания первым делом, словно сговорившись, дружно закурили, изображая из себя взрослых. Действительно, вагон и в самом деле был прокурен до желтизны. Табачным дымом здесь пахло все: начиная от стен и кончая кожзаменителем на пассажирских сиденьях. Виталий, звякнув посудой, достал из сумки четыре бутылки пива, и ловко вскрыв пробки, раздал их друзьям. Довольно скоро, поезд миновав несколько станций, прибыл на станцию Щёнефельд.
Щёнефельд -это был пригород Берлина и аэропорт. Это как бы была узловая станция, где их уже ждала пересадка на берлинскую электричку, которая стояла на соседнем пути. Обнявшись, парни проскочили мимо «недремлющего ока».
Кгбешники натренированным глазом, целыми днями выуживали из толпы граждан СССР, которые старались всеми правдами и неправдами проникнуть на территорию столицы ГДР. Соседство с Западным Берлином было очень выгодным. Власти восточной Германии старались держать здесь образцовый порядок не только на улицах, но и в магазинах, которые в отличии от гарнизонных, просто ломились от первоклассного импортного товара. Купить здесь можно было все – были бы деньги. Берлин в те времена был одним из красивейших городов Германии. Это была сказка построенная веками и на века. Берлин был местом откуда когда–то началась война и где она спустя несколько лет закончилась нашей победой.
– Ну, ни хрена себе, –сказал Русаков, с восторгом осматривая своды крытого вокзала на Александрплац.
– Что колхозник, впервые в столицу попал, –спросил Демидов, увидев как Русаков раскрыв рот, рассматривает стеклянные своды вокзала.
– Дурак ты – в кино….
– Что в кино, –переспросил Виталий.
– В кино попал! Щит и меч вспомни, там Генрих Шварцкопф и Иоганн Вайс приезжают в Берлин, и начинают новую жизнь в самом логове врага.
– Что ты хочешь сказать, что ты, считаешь себя Генрихом Шварцкопфом, –спросил Виталий с долей сарказма.
– Нет –я считаю себя Иоганном Вайсом, –ответил Русаков.
– О чем говорят эти русские, –спросила Эрика, кузину. –О каком–то русском фильме. Вероятно что–то про войну и про русских разведчиков, которые спутали карты нашему фюреру.
– Фу, как это скучно, –сказала Эрика.
– Лучше бы они говорили про любовь. Любовь победит любую войну.
Берлинский вокзал, выглядел, как огромный стеклянный парник, с высокими железными сводами и напоминающий по конструкции, киевский вокзал в Москве. Отличался он лишь тем, что вокруг висели многочисленные вывески на немецком языке, да ароматом натурального кофе, который странным образом заполнял все пространство, и исходил из многочисленных кофейных заведений, которые оккупировали поляки спекулянты. Александрплац…. Александрплац был самым сердцем Берлина. Самая его центральная часть, где не было известных мощеных берлинских улиц –здесь чувствовался европейских размах залитый в мрамор и полированный бетон и зеркальное стекло. Огромная башня телевизионной антенны с хрустальным куполом, торчала как штырь в географическом центре Берлина, и напоминала шарообразное горло бутылки из–под водки «Лунникофф». Она была младшим братом Останкинской телебашни в Москве, и поражала своей высотой и монументальным великолепием. В каждом здании, в каждом бульваре Берлина чувствовалось авторитетное влияние СССР, который делился с восточными немцами отработанными проектами социалистического реализма.
Керстин и Эрика, держа под руку своих русских воздыхателей, ликовали от какого–то странного неописуемого счастья. Еще недавно им казалось, что они просто играют в любовь, и придет то время, когда будет можно легко и безболезненно разорвать эти связи и перейти в состояние нового поиска. Да, только они еще не знали, насколько коварна была эта любовь. Она, словно дьявольский мороз медленно и уверенно промораживала каждую клеточку организма. Она ползла с ног до головы, отвоевывая для себя все новые и новые пространства. Она – как грибница прорастала внутри души до тех пор, пока сердце не оказывалось полностью в плену этих сетей. Сами того не замечая, девчонки все больше и больше погружались в «трясину» этих чувств, которые совершенно свободно стирали грани национальной принадлежности. Девчонки, словно растворялись в душах этих чертовых славян, не понимая, что с ними происходит.
– Кафи, магазины, парк унд кино, –спросила Керстин, показывая руками различные направления. –Или просто будем просто «Луна парк» шпацирен?
– «Луна парк» шпацирен, –ответил Виталий.
– Эй, это что такое, –спросил Русаков, услышав новое слово.
– Это Заша, гульять атракцион, –ответила Керстин.
– Фарен –туда, сьюда. Ессен айскрем, музиум тур гейн, «Луна–парк». Кататься нах американский трамвай горка….
– «Луна –парк» –это где фигня такая, –спросил Русаков.
– Это Шпрее –аттракцион парк, развлекаться –ответила Керстин. –Смотреть будем колесо на Берлин.
– Короче Санек, луна–парк, это как у нас обычный парк в Союзе. Там такое большое колесо обозрения, американские горки, всякие аттракционы–комнаты, смеха и пивные ларьки с пивом «Берлинербир». А еще тиры.
– Тиры –это я люблю! Пострелять типа можно….
– Наконец–то до тебя дошло, –сказал Демидов, и подхватив под руку Эрику, направился в сторону трамвайной остановки. Керстин улыбнулась, и вцепившись в руку Русакова, потянула его следом за кузиной. Только сейчас прожив на земле половину своей жизни, начинаешь понимать, как эти горки, схожи с человеческой судьбой, отражающей ее с зеркальной точностью. Плавные подъемы в самом начале, и всевозможные взлеты, падения. Даже мертвые петли, на всем протяжении жизненного пути будут вам гарантированы, лишь бы вы, появились в обличии человека.
Девчонки, обдуваемые ветром, сидели в тележки американских горок, и в ужасе визжали не своим голосом, падая после каждого подъема в крутое пике. Парни затянув в узлы нервы, старались не выдавать эмоций накатывающего на них страха. Схватившись до синевы в пальцах в железные поручни, «героически» мычали и фальшиво, сквозь силу улыбались своим спутницам, стараясь показать иностранкам стойкость русского духа. А потом, они еще долго катались на электромобилях, каруселях, ели ванильное и ананасовое мороженное в вафельном рожке. Кушали знаменитые жареные сосиски с кислой горчицей, запивая все это первоклассным пивом. В середине дня немки выглядели уже не только бесконечно уставшими, но счастливыми. Их глаза словно светились от непонятного азарта, который все больше и больше овладевал их сознанием.
– Нам фроляйн пора домой –фарен цу хаузе, –вдруг сказал Виталий. –Нужно шляфен, выспаться, у нас завтра соревнования по стрельбе. Ты не забыл дружище, сфотографироваться на охотничий билет.
– Черт! Спасибо, что напомнил, – сказал Русаков. –Что случилось, –спросила Керстин.
– Нам надо ехать домой. У нас завтра майстершафт шисен…. Надо фотографирт ауф ягтпапир….
– Зачем делать, –спросила Керстин. –Александрплац в магазин «Центрум» есть фотоавтомат. Цвай марк фото фертиг….
– Слышь Санек, Керстин говорит в «Центруме» есть фотоавтомат, –сказал Виталий. –За две марки и фото через минуту будет готово. Пошли сфотаемся сами, да и девок сфотаем….
В конце восьмидесятых население Берлина составляло больше трех миллионов человек. Встретить здесь на Александрплац знакомого человека из СССР, а тем более из одного гарнизона было просто не реально, но судьба не бывает без иронии и глаза старшего лейтенанта Шабанова нежданно уперлись в знакомый ему межнациональный «квартет» русских парней и немецких фроляйн. Радость романтического путешествия, по закону подлости, в самый интимный момент, была омрачен нежданно нарисовавшимся работником особого отдела, который непонятно зачем шлялся в рабочее время по центру столицы ГДР, в компании с вольнонаемной медсестрой из гарнизонной поликлиники.
– Вот удача, так удача, на лугу пасется кляча, –сказал громко Шабанов, представ с широко расставленными руками перед ребятами.
– Мы вас нихт ферштеин, –сказал Демидов, с «рязанским» акцентом, делая вид, что не узнал своего идейного куратора.