Русаков предчувствовал и ничего не мог с тем поделать, что осень и зима пролетят стремительно и причиной этому были не короткие зимние дни – это была подготовка к поступлению в военное училище. По закону жанра и сложившимся правилам в марте: медицинские комиссии, характеристики и рекомендации должны были быть готовы на сто процентов, и уложены в папку с названием:
«ЛИЧНОЕ ДЕЛО АБИТУРИЕНТА».
Все эти мысли навивали чувства некого душевного беспокойства за Керстин, ведь это были уже не детские игры в дочки матери, а настоящая любовь, которая затянула его и эту немецкую девчонку свой омут по самые гланды. Очень трудно было себе представить, с какими глазами, и с какой болью в сердце, предстояло им пройти это испытание. Правда, сейчас об этом думать совсем не хотелось. Не хотелось еще и потому, что впереди еще было немного летних дней. Никто даже не заметил, как на Витлихер штрассе невдалеке от дома Керстин, появился неприметный «Barkas», с тонированными стеклами. Таких машин в ГДР было огромное множество, поэтому ни кто из жильцов района не обратил на него никакого внимание.
В один из дней уходящего лета, вернувшись с пляжа, Керстин и Эрика увидели, что возле их дома, где проживал Мартин Грассер, суетиться народная полиция ГДР. Три бело–зеленых машины с надписью «Polizei» стояли с включенными маячками. Любопытные соседи выползли из своих домов и, скрестив на груди руки, созерцали за действиями властей, что–то между собой обсуждая.
– Что происходит, – спросил Русаков, Керстин.
– Их вайс нихт, – ответила девушка. –Наверное, что–то случилось….
– Вы постойте здесь, а мы все узнаем, – сказала Эрика, и, подхватив кузину под руку, ускоренным шагом пошли домой.
Парни остановились. Закурив по сигарете, они стали со стороны наблюдать за происходящим. Звук сирены на какое–то мгновение отвлек их внимание от полицейских, и в этот миг из–за поворота вынырнул белый с красными полосками «Barkas» службы скорой помощи.
– Санчело, мне сдается, у Керстин дед сандалии нарезал, – сказал Виталий, без ноты жалости. –Ты же сам говорил, что у него рак какой-то там стадии. Вот видно он и умер….
– Ну, говорил, и что теперь, – сказал Русаков.
– Может, лучше домой пойдем. Пусть немцы сами разбираются, со своими покойниками.
– У тебя, что дома семеро по лавкам сидят? Сейчас глянем и пойдем…. Если это дед, так хоть надо соболезнования какие–то выразить для приличия, – сказал Русаков.
– Кому – что выражать?! Умер старый хрыч, ну и хрен с ним. Во, тебя вштыривает не по-детски.
Сашку, словно ударило током. Он знал лично этого старика немца. Он разговаривал с ним по–русски, и не мог даже представить, что когда–то этот фриц воевал в России. С одной стороны, ему по-человечески было его жалко. Старик не вызывал никаких отрицательных эмоций. А с другой стороны, это был абсолютно чужой человек, чужой нации, и чужой культуры.
– Дурак ты, – сказал Русаков, переживая произошедшее внутри себя.
– Кто дурак –переспросил Виталий.
– Ты дурак…. Что тебе от этого хорошо, что у твоей Эрики умер её родственник.
– Да мне плевать, –сказал Виталий. –Это ты у нас такой любвеобильный. Любишь всех подряд, как мать Тереза!…. Ты сам же говорил, что старик воевал на восточном фронте. Он Саша, бывший фашист….
– Кто фашист?….
– Старик этот….
Русаков не удержался, и стукнул Демидова в солнечное сплетение. Тот от неожиданности не успел напрячь пресс, и пропущенный удар, лишил его возможности дышать. Демидов присел на корточки, открывая рот, как карп, пойманный рыболовом.
– Он немец, – сказал Русаков.
На возникшую рядом с домом покойного возню обратил внимание один из полицейских, который стоял не совсем далеко. Он что–то сказал коллегам, и прямым ходом направился к ребятам. Бежать было поздно. Подойдя к парням он по–немецки представился, держа руку под козырьком, почитав видно то перед ним граждане ГДР.
– Лейтенант полиции округа Бранденбург Райнер Пульц.
– Мы вас нихт ферштейн! – ответил Виталий, на немецком.– Вир руссишь….
– О, русские – ответил лейтенант уже по-русски.– А что вы здесь делаете русишь камрд?
– Вир хабен ам Зее ин Вюнсдорф гебадет, – сказал Виталий, мешая русский язык с немецким.
– Там на озере и познакомились. Их звать Эрика и Керстин. Мы их провожали домой. Они живут в этом доме, – ответил Русаков.– Вас ист пассиат?
– А вы, что камрады не знали, что в этом доме погиб человек, – спросил полицейский.
– Керстин говорила, что её гросфатер кранкен- болен….
– Вам юнге, надо дать показания следователю, – сказал лейтенант, и указал на микроавтобус с зеленой полосой. -Это очень важно!
– Мы же русские, какие мы можем дать показания, – спросил Виталий.
– Никаких проблем! Вы есть свидетели, а русские вы, или немцы, для суда значения не имеет. Вам надо подтвердить показания ваших фроляйн, что они не причастны к убийству.
– Во влипли, – сказал Русаков. –Теперь затаскают – мама моя дорогая!
– Найн камрадс – это простая формальность….
Парни в сопровождении полицейского подошли к машине, там находился криминаль инспектор, который записывал показания свидетелей и представил ему парней. Доложив старшему группы, он остался рядом, чтобы сделать перевод.
Следователь удивился, узнав, что Виталий и Русаков русские, и, пригласил их пройти в дом, чтобы там допросить.
Посреди зала на ковре лежал седовласый старик, его рубаха в районе груди была вся в крови – это был дед Керстин –которого звали Мартин Грассер, и Русаков узнал его.
– Это ваши фроляйн, – спросил инспектор, показывая на Керстин и Эрику, которые заплаканные сидели на диване, вытирая платком сопли и слезы.
– Да мы познакомились с ними на озере в Вюнсдорфе, – ответил Виталий.
– А в каком часу вы были на озере, – просил лейтенант, переведя вопрос следователя.
– Целый день, – ответил Русаков. – С одиннадцати часов и до пяти вечера….
– А чем вы занимались, – переспросил переводчик.–А, так мы это – купались, бир тринкен, музик хёрен, буквурст ессен, – сказал Виталий по-немецки.
Следователь что–то записал в протокол, и после того, как лейтенант Райнер, зачитал их показания на русском языке, предложил расписаться. Парни оставили автографы, где указал немец и после нескольких слов о возможном их вызове в суд, вышли из дома, возбужденно обсуждая случившееся.
– Бля…. Санчело, а на хрена нам все это?! Надо было сразу домой уходить, – сказал Виталий, посылая проклятия.
– Не орал бы ты, про фашистов, все было бы нормально…. Для немцев сейчас фашизм, как кость в горле. Это же их факт национального позора. Что будем делать – ждать, когда девушки на улицу выйдут или домой пойдем, – спросил Русаков.
– Домой! Не хватало, чтобы нас полиция взяла в оборот, – сказал Демидов, вновь закуривая.
Всю дорогу до дома, парни с чувством предстоящего разноса, обдумывая то, что случилось. Теперь, парни понимали, что в ближайшее время все контакты и все отношения с фроляйнми будут отложены на долгое время. Во всяком случае, это придется это пережить вместе. Почти больше месяца, от подружек, не было ни каких вестей. Парни уже подумали, что вся их любовь после случая с их дедом, приказала «долго жить». Но вдруг в один из осенних дней, немки сами разыскали парней. Все, как прежде, вернулось на круге своя. По накалу страстей это свидание, превзошло все ожидания.
Девушки, пережив горе утраты близкого им человека, очень изменились. Смерть деда, а затем, и смерть матери Керстин оставило неизгладимый отпечаток в их душах. Теперь девушка Русакова осталась одна. В её глазах, уже не было такого детского задора, как был раньше. Увидев Русакова живым и здоровым Керстин, расплакалась, словно ребенок, и обняв, прижалась к нему, как единственному человеку, который был ей тогда нужен, как единственный мужчина, которого она собиралась любить всю жизнь.
Обида за потерю родных, толкали её на поиски «отдушины», которая подобно искусному лекарю, могла своим теплом, залечить её сердечную рану. Его теплом, которое, словно живительный бальзам было способно на настоящее чудо. Керстин вытирая носовым платком слезы, рассказывала, как похоронила деда, а уже после его похорон, следом – от сердечного приступа ушла и мать. Она не смогла перенести потерю отца. Теперь Керстин осталась совсем одна, если не считать её взбалмошную кузину, которая не только разделила её горе, но и вернула в их отношения новый импульс.
Девчонки с тех пор, как ушла мать живут в доме вместе. Вместе ходят в школу, вместе делают уроки, и вместе мечтают о том, что наступят такие времена, когда они смогут приехать в Советский Союз и встретить там своих ухажеров.
Как рассказала Керстин, дед в виду болезни предчувствовал кончину и заранее написал завещание, упомянув в нем внучку и внучатую племянницу. Его внезапная смерть спутала все планы и еще больше уверовала пацанов в том, что старик не врал, когда говорил про сокровища.
Эрика повинуясь своему мироощущению, не отходила ни на сантиметр от Виталия. Соскучившись за это время, она не могла даже представить, что Демидов, как и прежде, будет с ней таким же добрым и открытым, как настоящий русский.
– Я хотеть, чтобы вы сегодня приходить майне хаус, –сказала Керстин. –У меня день рождения.
Русаков обрадовался, и переглянувшись с Виталием, они приняли приглашение.
Столь необычная смерть старика вызывала тогда много вопросов, и Русакову не терпелось узнать, как проходит следствие. Кого подозревает полиция. В то время ни Русакову, ни Демидову еще было неведомо, что вокруг них, какой-то неизвестный «режиссер» начинает раскручивать настоящую закулисную драму, и что теперь, каждый их шаг был под контролем спецслужб.
– Санчело, я давно хотел спросить, у тебя есть хоть какая–то версия. Я до сих пор не могу понять, кому этот старик мог сделать что-то плохое, и за что его так зажмурили, – спросил Виталий.– Может это каким–то образом связано с кладом?
– Ты думаешь, я не задавал себе этот вопрос. Зачем надо было убивать старика, если он мог в любой момент умереть от рака.