— Исстари повелся такой обычай — выжигать леса. На горных местах хорошо растет брусника. А без ягоды брусники зиму не прожить. Подожгут люди свой лес в сырое время и следят, как играет огонь. Сухие деревья, валежник сгорают дотла, а сильные остаются и в благодарность приносят хороший урожай кедровых орехов. И ягода брусника хорошо растет в таком лесу. И олени дикие, и лоси любят гулять тут…
Мы идем по кедровому урману. Собака залаяла. Лай был сначала неуверенным, редким, потом стал частым, задорным.
— Это Ханси лает, наверное, на белку, — сказала мама и ускорила шаг. А мы с Кириллом побежали в сторону, откуда слышался лай.
Ханси стоял у ствола огромного кедра на задних лапах и надрывно лаял, скребя когтями кору.
Ветви кедра были зелеными, пушистыми. Мы ходили вокруг него, а белки не могли разглядеть.
— Да никого тут нет! — заговорил Кирилл. — Обманывает Ханси. Просто так лает.
— Собака никогда не обманывает, — тихо заметила мама. — Затаилась белка в ветвях. Маленькая, а мудрая.
Отойдя подальше от дерева по совету мамы, я увидел белку. Зверек, вскинув вверх пушистый хвостик, сидел на зеленой ветке кедра, смотрел вниз, на лающую собаку и на меня.
Пес наш Ханси кружит с лаем,
Ствол кусает, крошит:
Ждет, когда стрельнет хозяин,
Друг его хороший.
Хочет пес, чтоб трепетала
Белка в сильных лапах.
Хочет он вдохнуть седого
Дыма горький запах.
Но мама не снимает с плеча ружье, а просит подать ей лук. Я несу лук. А стрелы несет Кирилл в почерневшем колчане из оленьей шкуры. Из колчана торчали острые железные наконечники стрел. Одни наконечники как вилки, другие — ножи, третьи — с зубцами, похожими на медвежьи когти. У каждой стрелы свое назначение. Стрелой с зубцами бьют рыбу. На зверя идут с острой, как нож, стрелой. А деревянной стрелой с шаром глушат белку. Много стрел в колчане.
Мама просит у Кирилла стрелу с тупым наконечником, который называется «томар». Мы с Кириллом удивляемся: почему мама не хочет стрельнуть по белке из ружья?
— Пороху у нас мало. Да и шкурку надо беречь. Кому она разорванная? Ни людям, ни государству…
Белка успокоилась. Видимо, привыкла к лаю. И, забыв об опасности, занялась своим делом. Она то грызла кедровые орешки, то умывалась лапкой, то просто перепрыгивала с веточки на веточку.
На снегу пылает солнце.
В небе синь без края.
Белка резвая на ветках
В серебре играет.
Белка скачет, звездный иней
Сыплет в глушь лесную.
А под кедром величавым
Пес наш все тоскует…
О чем тоскует наш пес? Конечно же о добыче. О беличьей шкурке. Инстинкт охотничий. Тоскует собака по добыче, мечется.
А белке будто все это нипочем. Она вверху. Собака внизу. И мало ли что происходит внизу. Всякое бывает. И пусть. А наверху хорошо. Даже зимнее солнце иногда покажет глаз, осветив на мгновение верхушки высоких деревьев. И нет на ветке ни росомах, ни лисиц, ни других врагов белки. Лишь соболи да верховой ветер вредны ей. А в остальном хорошо на вершине дерева.
Все играет, белка скачет
В искристой вершине.
И дрожит, и гнется ветка,
И слетает иней.
Мама подала мне лук и стрелу с тупой головкой. Я начал целиться в белку. Выстрелил. Что-то свалилось. Собака в ярости заметалась у ствола дерева. Я побежал туда, но, к моему огорчению, оказывается, упала выщербленная кедровая шишка.
— Перья остались, а мясо улетело, — засмеялась мама. — Но не волнуйся. Это белка, а не глухарь. Далеко не улетела, на другую ветку пересела. Попробуй второй раз, да только меться хорошенько.
И второй раз я не попал. Кирилл смеялся. Хохоча, бегал со стрелой. На третий раз мне не доверили стрелять. Стрелял Кирилл. И к моей радости, тоже не попал. А белка на ветке плясала.
И мама сказала такую примету:
— Скачет белка по ветвям, по нижним ветвям высокого дерева, развешивая грибы, — быть зиме малоснежной; скачет белка по ветвям, по верхним ветвям высокого дерева, развешивая грибы, — быть зиме снежной, буранной.
Мама взяла сама лук и стрелу. Прицелилась, полетела стрела, и белка камушком свалилась с ветки. Пес, радостно взвизгнув, кинулся к ней, чтобы схватить зубами зверька.
— Не тронь! — крикнула мама.
Ханси как вкопанный стал около распластавшейся возле ствола белки, не осмеливаясь дотронуться до нее.
Первым добежал до белки Кирилл. Он схватил ее и начал разглядывать.
— В глаз попала, в глаз! — торжествуя, крикнул он, глядя на мою маму, будто это он попал.
— Это случайно, — заметила мама. — А вообще-то надо попадать в глаз, чтобы шкурка хорошая была.
Я схватил белку.
— Что, лапки опять отрезать будем для собаки? — тиская в руках пушистого зверька, говорил я.
— Лапками-то он только облизнется, ему нужно отдать и кишки. Освежевать надо зверька.
— Как освежевать?
Мама достала охотничий нож. Распорола шкурку белки на задних лапках. Сделала надрезы у хвоста и на голове. А затем стянула мех, как варежку.
— Так вот знайте: хороший охотник не портит шкурку. Первым сортом сдает. Для этого и в глаз попадают. Для этого и из ружья не стреляла. Но знайте и то: убить зверя — еще не все, надо хорошо с него шубку снять, чтобы шкурку первым сортом сдать. Государству теперь эти шкурки нужны.
— А белку жалко, — сказал Кирилл. — Она так хорошо играла на веточке, плясала, радовалась чему-то. Может быть, солнцу. А мы ее убили.
— Шкурки белки нужны для фронта, — сказала мама. — Ой как нужны! Это же золото, мягкое золото. Еще один удар по Гитлеру.
Полакомившись потрохами белки, нанюхавшись свежей крови, наш пес стал важным, довольным. Через мгновение и след его простыл. И мы тронулись дальше. Вышли к лесной речке. Речка вся была белая, только на перекате, у больших камней, дымилась живая вода. Мы спустились к реке. Вдоль берега какой-то зверь прошел. Следы оставил. След, должно быть, свежий. Утром шел небольшой снежок. Пороша. Порошу охотник, как праздника, ждет.
— Не волк ли прошел? — с испугом воскликнул Кирилл.
— Нет. У волка след больше, — сказала мама. — Наверное, лисица. Видишь, когтистые мягкие лапки прикасались к снегу.
На том берегу я увидел разрытую кочку и комья земли на льду. Наверное, лисица норку разрывала, чтобы полакомиться мышью. Появился наш пес и стрелой полетел по следу.
А может, это след куницы или соболя?
— Ладно, узнаем.
Мы с Кириллом начали спорить, чей это след. Мама поглядела в сторону, где на вершинах деревьев недавно сидело солнце. Солнце уже за деревья ушло.
— Пойдемте в сторону дома, — сказала мама. — Хватит на сегодня.
А мы не хотели уходить с лесной речки. Спорили о следах.
— Спорите, спорите… А зачем спорить? Читайте лесную книгу. В ней все сказано. Надо ум иметь, глаза иметь, уши иметь, тогда можно читать и лесную книгу. Все понятно, все видно, все слышно.
Возле дерева на берегу действительно ходил не волк, не куница, не соболь, а лиса. Обыкновенная рыжехвостая лиса.
— Посмотрите на эти следы. — И стала мама рисовать на снегу следы оленя, лося, белки, куницы, соболя, горностая. Всех зверей и птиц, какие водятся в верховьях нашей таежной речки.
На другом берегу еще был один след. По нему умчался наш пес. Он шнырял по кустам, забегал в ельник, обнюхивал каждый куст и каждый след, держал нос по ветру. Вдруг Ханси насторожился, повел во все стороны носом.
— Ага, нашел, наверное! — крикнул Кирилл.
Мы побежали в ту сторону.
— Ну-ка, чей это след? — спросила мама.
Не след, а распушенные на снегу ямки. Будто кто-то натыкал веником. И окропил острым запахом зверя. Ханси кинулся было по следу. Но сразу осекся. След пропал возле кедра. Однако наш Ханси не такой простак. Рядом с этим кедром был густой еловый лес. И пес сразу метнулся в ельник, стал принюхиваться к каждому стволу дерева, к упавшим сверху еловым шишкам. Какой-то зверь на дереве завтракал. Ночуя в пустом дупле, он, видно, сильно проголодался. Найдя первую ель с нераскрывшимися шишками, принялся за еду, роняя крошки на снег. Тут-то его и обнаружил пес, стал звать, лаять.
На этот раз мама доверила мне стрелять из ружья.
— Не торопись, — спокойно проговорила она. — Снизу подводи мушку. Под мордочку. И курок плавно спускай.
Я выстрелил. Белка упала почти к моим ногам. Собака хотела ее схватить. Я крикнул:
— Не трогать!
И Ханси послушался.
Мама подошла, взяла белку. Разглядывая теплого зверька, она покачала головой. Я взял белку в руки. Вижу, живот разорван.
— Метил в глаз, а попал в живот, — сказал я.
Почему-то я всегда волнуюсь, когда целюсь. У Кирилла этого не бывает. Он в глаз тоже не попадает, но в голову попадает. Несколько белок убил и всем попал в голову. И все же меня эта добыча окрылила. Теперь у меня была примета: если первый выстрел удачный, то и вся охота в этот день будет удачной.
Мы подошли к перекату, туда, где у большого камня бурлила вода. Там, будто в ведре, кишмя кишела мелкая рыбешка, мальки. Площадка вокруг камня вся была истоптана. На подходе к этой живой воде виднелись следы. Будто кошка прошла.
— Чьи это следы? — спрашиваю. — И почему тут ходит какая-то кошка?
— Вот и подумайте, — сказала мама. — Таежную речку сковало льдом. Накрыло слоем снега. Речка стала замирать, становиться мертвой. Рыбе душно. И она устремилась к живой воде, что бурлит у камня, на перекате. И зверь пронюхал это и ходит сюда, как в столовую. Подойдет к кромке льда, смотрит. И как появится рыбешка, выгребает ее лапкой.
— Наверное, росомаха. Она ведь воровка. Решила у реки поворовать рыбешек.
— Нет, след росомахи большой, — заметила мама. — Это наверняка соболь прошел.
У черного соболя
Повадка особая.
Прыгнет красавец —