Старый закон Севера гласит: сначала накорми, напои путника, угости всем, что имеешь, потом только расспрашивай…
Когда гости уселись за стол, дядя Сергей принес с улицы, где играл морозище, мерзлого муксуна. Взял муксуна за хвост и начал колдовать. Вонзил лезвие ножа около хвоста, сделал точный надрез до самой головы. Потом возле жирного брюха провел сияющим лезвием. Подрезав кусок рыбьей кожи поперек хвоста, содрал с одной стороны рыбы поблескивающую серебром шкуру. Другой бок разделал так же. Затем нож прошелся по спине и брюху, сострогав мясо вместе с плавниками.
Поставив рыбу вниз головой, дядя Сергей резал тонкие перламутровые стружки. Куски от спинки и брюха были самыми вкусными.
Красиво скользил нож дяди Сергея, красиво строгал он рыбу. Гости ели строганину, как самое лучшее, изысканное кушанье. Кроме рыбы, брусники и чая, в нашем доме в тот момент ничего не было. И все же гости наши довольны. И мы довольны.
Я был просто счастлив. Почему? Да стружки перламутровой строганины, таявшие на языке, расточали аромат свежести. Тает стружка во рту — и кажется, ты прикасаешься к вкусной сказке нашей большой реки. Но наверное, это было не главным. Главным было то, как дядя Сергей и тетя Оля встречали гостей, как резали рыбу, подавали чай, угощали ягодой и какие слова говорили. А северное слово за северным столом по закону тайги должно быть так же сочно, как ягоды, как рыба…
У дяди Сергея такая песня:
Словно люльку,
дверь тяжелую качни —
Обогрейся,
покалякай, отдохни.
Если я убил оленя,
вдоволь ешь.
Мяса нету —
посмотри, как окунь свеж.
Ну, а нету даже рыбы у меня —
Мы вкусим тепло домашнего огня.
Гость высокий,
слушаю я речь твою.
И в ответ все, что имею
отдаю.
В доме дяди Сергея не горит лампа. Керосин кончился. В доме дяди Сергея горит печь, а на столе лучина. Свет от лучины тусклый. Зато ярко, тепло горят глаза тети Оли. Она очень добрая. Все, что есть на столе, всегда наше, общее. Никто никогда здесь не делит куски на жирные, сладкие и тощие.
Пусть в доме темно,
Зато в сердце светло.
В сердце светло —
В мире тепло.
Много заповедей-песен у дяди Сергея. Дядя Сергей не говорит, а поет их, весело наигрывая на санквалтапе.
Вкусна ли строганина,
Знает тот,
Кто ее отведает.
Длинна ли тропа,
Знает тот,
Кто ее пройдет.
Олень хорош,
Когда он сыт.
Оленевод хорош,
Когда упряжка оленья
Вдаль летит
По снежному простору,
С ветром споря…
Добрый —
Друг твоей души.
Подлый —
Друг твоих вещей.
Смотрит в лицо —
Добрый.
Смотрит в спину —
Подлый…
Кто сам не знает
И знающего не слушает?
— Глупец!
— Правильно! Молодец!
Глупец сам себя хвалит.
Глупый поймет, когда устанет.
Пока мудрец размышляет,
Глупец совершит.
Глупый друг хуже врага.
Оленей считай, друзей почитай!
С младенческим трепетом слушай
Их настежь открытые души!
А также детей не считай!
Пускай подрастают ребята —
Бесчисленны, как оленята!
Себя не жалей, коль возьмешься за труд.
К наградам стремиться не надо:
Есть вещи ценней, чем награда.
Не хмурься, когда отойдут.
И высшей наградой за службу
Считай пониманье и дружбу.
Приветом обрадуй друзей, что в пути,
В ком светится солнцем весенним
Душа молодого оленя —
С такими старайся идти!
А лжец, что трещит без умолку,
Пусть будет товарищем волку!
Собаку за волка не вздумай принять.
Собака — в любую погоду
Подспорье оленеводу:
С ней легче стада охранять…
И друга учи понемногу
Осиливать ту же дорогу!
ГЕРОИЧЕСКАЯ ПЕСНЯ ДЯДИ СЕРГЕЯ
В просторном доме дяди Сергея стало тесно. Кажется, вся деревня собралась сюда. На столе дымится мясо. Вокруг стола люди. Затаив дыхание, они ждут, когда дядя Сергей начнет петь песню-исповедь, свою героическую былину. В руках у него пятиструнный санквалтап. С медных струн санквалтапа льется мелодия дикого леса. Тихое, вкрадчивое, несмелое начало постепенно переходит в уверенную, стройную мелодию. Голос крепчает, как северный ветер. И вот дядя уже поет громко, с вдохновением, встряхивая черными, как смоль, волосами. Монотонная мелодия прерывается такими неожиданными переходами, так игриво льется, что невольно увлекает всех в свою чарующую стихию. Дядя Сергей поет про свою молодость, про то, как он сражался с врагами, защищая город на Неве…
В тайге я был охотником,
ходил за зверем в мягкой шкуре.
В бою я был охотником
за зверем в железной шкуре.
Зверь в железной шкуре,
фашистский танк шел на меня,
Стремясь раздавить мое живое сердце.
Сердце мое в тайге пело,
Пело о любви, о высоких деревьях,
об удачной охотничьей тропе.
В бою в моих руках пело железное ружье.
А сердце молчало, став
твердым, непоколебимым,
словно камень…
В тайге я летал, как беззаботный рябчик.
В бою я летал смелым соколом,
Хватая врага на лету.
Во время таежных игрищ и веселья
Я плясал, как молодой олень.
В бой я шел грозным лосем.
Вставал на пути разъяренного
зверя — фашиста.
В тайге я не ходил таясь, как росомаха,
Не хитрил, как лиса-пролаза.
В бою — я мудрым горностаем скакал,
Стараясь обмануть врага.
В тайге я был дружен
со своими сверстниками,
Деревья и травы берег.
В бою я был суровым и бдительным,
как матерый волк,
Осторожным, как ворон,
Осмотрительным, как медведь таежный.
Меня захватила его героическая былина. И другие, казалось, тоже были заворожены.
Иногда его песня вдруг обрывалась, и он, сверкая темными глазами, начинал быстро передавать подробности событий обыкновенной речью.
— Первую медаль «За отвагу» я получил в первом большом бою. Вот как это было…
Смотрю, прямо на меня ползет большой железный зверь — танк. Ползет на меня танк, рычит. По таежным законам знаю: бежать от зверя нельзя. Если ты в черные глаза зверя будешь смотреть сверкающими зрачками пяток и быстрые твои ноги будут думать за тебя, не спасут тебя духи, боги покидают бегущих, настигает бегущих зверь…
Ползет на меня танк, и я поднимаюсь навстречу ему, кидаю гранату. Вижу, враг мой остановился, задымил.
Не успел я удивиться своей силе, как из-за лесочка выползает второй и — опять на меня. А сзади бегут фашисты. Их много-много. В тайге никогда не видел столько зверья! Страх стал охватывать меня. И этот страх чуть меня не сломил. Но я остановился, вспомнив таежное слово:
Кто волей слаб,
Того безжалостно погубит зверь.
Зверь сам склонится перед тем,
Кто непреклонен, словно смерть.
И я поднялся из траншеи во весь рост. Бросил гранату. Заставил и второго зверя остановиться. Но как остановить мелких врагов? И тут мне снова помогло таежное слово:
Когда сильны твои враги,
Укройся в крепости
И призови друзей на помощь.
Крепостью моей стала земляная траншея, а другом верным — автомат. Заработал мой автомат. И фашисты падали, падали, падали, как зверье под метким огнем.
Но не успело откатиться назад дикое стадо, как из лесной чащи выполз новый танк и — опять прямо, на меня.
Немногого добьешься ты,
Коль нет товарищей с тобой.
Когда безветрие стоит,
Погаснет сам собой огонь.
Оказывается, в тот миг в траншее я был один. Но скоро ко мне подоспели мои товарищи. Мой удачный поединок с танками они поддержали дружным огнем. Надежную защиту может обеспечить даже союз со слабым. А союз сильных духом — несокрушимая крепость.
Из темноты лесной выползает новый танк. Но он уже не кажется мне страшным.
И в мире, и в сраженье
Нет важнее веры
В силу боевого товарищества.
Вместе с боевыми товарищами, стоявшими рядами, как вековые кедры, встал я на пути врага. Каменной крепостью встали мы, защищая город Ленина. А после боя подошел ко мне командир наш, прикрепил к груди моей медаль и наградил меня теплыми словами. «Спасибо за отвагу! — сказал он. — Наше дело правое!»
Дядя Сергей долго пел свою былину. То повторял напев, то вдруг обрывал пение струн и начинал быстро говорить, объясняя, что могло быть непонятно нам, его слушателям. И потом снова пел, рисуя перед нами картину за картиной сражения с врагом.
Задумались люди, поникли головой, молча воспринимая былину-исповедь. Иногда слышался слабый вздох или возглас ужаса, когда боец оказывался в безвыходной западне. Выражение лиц менялось, как поверхность воды от дуновения ветра. Видно, все находили в его песне близкое, кровное, свое. Это была песнь о Великой Отечественной войне, в которой принимали участие все народы Страны Советов, защищая завоевания Октября.