Он поспешно закурил и продолжил:
— Поймите, что оспорить можно любое мнение, как бы оно ни было подтверждено свидетельствами и рассуждениями.
Скорняков посмотрел на часы и махнул рукой, будто отбрасывая все, что мешает объяснять:
— В общем, пока придется галопом по Европам, поскольку у вас со временем не очень! Есть у меня все основания полагать, что, встретившись здесь, в Сибири, поляки и декабристы сблизились настолько, что стали тесно сотрудничать. Есть письма, есть иного рода свидетельства…
— Простите, что перебиваю, Михаил Иванович, но какие свидетельства вы имеете в виду? И говорите о них уже не первый раз.
— Свидетельства? Да, мы ведь, я о краеведах, этим и живем только! Встречаемся, переписываемся, обмениваемся находками. Где-то умирают старики, после которых остаются бумаги. Они эти бумаги всю жизнь складывали, а теперь все будет выброшено. А я и такие, как я, приобретаем. Иногда — покупаем, иногда — просто отдают. В нашем Городе, например, сейчас сносят целые кварталы старых домов, так там такие вещи встречаются! Клад, а не вещи! Бывает, что и настоящие клады находят, но это меня не очень привлекает, мне интереснее память человеческая.
— Вы давно занялись этим?
Скорняков посмотрел на Воронова, улыбнулся.
— Вас интересует мой личный опыт или размеры коллекции?
— И то, и другое.
— Она ко мне перешла от деда, а ему — от его отца. В общем, коллекции этой больше ста лет.
— Но к популярности вы не рветесь?
— А зачем она мне? Публичность замедляет исследование.
Скорняков посмотрел на часы.
— Извините, Алеша, времени у вас мало, Ирма скоро проснется, а я еще не все рассказал из того, что, возможно, даст вам пищу для рассуждений и поисков.
— Простите, я вас все-таки перебью еще раз.
Воронов помолчал, видимо, формулируя вопрос.
— Мне показалось, что вы очень хотели сказать мне что-то с глазу на глаз, без Ирмы.
Скорняков вздохнул.
Помолчал.
Потом, будто решился!
— Да!
Поднялся, прошелся до стола, взял сигарету, закурил.
— Две вещи вы должны знать! Две вполне определенные вещи! Не может быть, чтобы Ирма не знала, что искал Иван! Не могла! Он всем и всегда напоминал, о чем надо спрашивать и что они ищут! Поэтому Ирма никак не могла не знать! Если знала, давно уже должна была вам об этом сказать! Второе! Я не моралист и в личную жизнь не лезу, но у Ирмы с Клевцовым были тесные отношения. Не стану уверять, что «близкие», то — точно тесные. Она ведь у меня бывала не один раз, а как минимум два. Первый раз, как она и сказала, с компанией, а второй — одна. И дело, с которым она пришла, вернее, о котором говорила, было немного шире, чем то, чем интересовался в тот момент Иван. Я бы знать об этом не знал, если бы не получил от него письмо с вопросами буквально через пару дней после ее визита. Что касается ее и Клевцова… Я просто видел их несколько раз случайно. Глядя на них, в голову приходит только одно: весьма и весьма близки! Но Ирма и об этом молчит как партизанка! Вот и делайте выводы!
Воронов понимал, что времени остается совсем мало, и сказал:
— Кстати, о Клевцове. Овсянников перед смертью говорил, что видел Клевцова совсем недавно, видимо, в Балясной. От него могла идти хоть какая-то настоящая опасность?
— Ну, что вы! — Скорняков всплеснул руками. — Иван просто не мог представлять для него никакой опасности! Не было Клевцову никакого смысла делать Ивану что-то плохое, а тем более убивать. Кроме того… Ивана убили вчера?
— Да.
— Вчера Клевцов никак не мог быть в Балясной. С утра он прислал мне кое-какие бумаги, чтобы я их просмотрел, а после обеда позвонил, спросил, готовы ли, прислал за ними водителя, а потом перезвонил и поблагодарил за вдумчивый анализ, как он сказал.
— Ну, видимо, поиски его слегка… перегрузили… Да! Чуть не забыл! Так что он все-таки искал там у себя, в Балясной?
— В самом деле! — всплеснул руками Скорняков. — Главное-то я чуть не забыл. Хотя уже подошел вплотную! Я ведь начал вам говорить, что поляки и декабристы, оказавшись тут, в Сибири, стали сближаться. Не все, конечно. Некоторые открыто враждовали, но были и люди, так сказать, глядевшие поверх барьеров. Есть даже легенда о том, что они создали какое-то общество, чуть ли не тайное. Впрочем, тогда это было модно.
— Так, а связь-то какая?
Скорняков рассмеялся:
— Иван был убежден, что своего рода столицей этой организации была Балясная, а «чертово городище» — это своеобразный кремль. Ну или Белый дом. Потому и искал, потому и спрашивал меня часто именно в этой, так сказать, плоскости. Вот, собственно, все, что я могу вам рассказать.
В дверь постучали, и вошла Ирма. Скорняков поднялся с кресла:
— Отдохнули, голубушка? Ну и славно!
Пожимая руку Воронову у ворот, он сказал:
— А вы мне позвоните через пару дней. Я вот уже начал все обдумывать, и стали возникать вопросы, на которые пока не вижу ответов. Если найду — ладно, а если нет — надо будет вместе ломать голову.
Помолчал, так и не выпуская руку Воронова, и сказал:
— Есть у меня опасение, что полиция никого не найдет и убийцы Вани останутся ненаказанными.
10
Воронов и Ирма прошли метров сорок, прежде чем женщина спросила:
— Что теперь делать будем?
— Теперь? — Воронов пожал плечами. — Теперь найдем место, где можно спокойно посидеть и слегка перекусить.
— Воронов, ты меня вчера нарочно пугал, и ничего страшного нет? — неожиданно спросила Ирма.
Пройдя молча несколько шагов, Воронов сказал, стараясь говорить спокойно:
— Смерть Овсянниковых — факт. Что имел в виду Овсянников, когда говорил с нами? Не знаем. Есть опасность для тебя? Не знаем. Что делать в такой ситуации?
— Не знаем! — почти крикнула Ирма.
— Ну, почему? Как раз знаем. И сейчас пойдем обедать, ты только постарайся успокоиться.
В ресторане, который нашли довольно скоро, сели подальше от входа, в углу возле кондиционера.
— Ну, давай подведем итоги, — предложил Воронов, после того как сделали заказ.
— А какие тут итоги? Ничего он нам не сказал, — равнодушно констатировала Ирма.
— Вот это и есть первый итог, — легко хлопнул в ладоши Воронов. — И нам надо понять: не сказал, потому что не знает, или не сказал, потому что не хочет сказать?
— Ну, понятно же, что не хочет!
— Почему тебе это понятно?
— Ну, сам посуди, — старалась быть логичной Ирма. — Столько лет они переписывались, а он ничего сказать не может! Врет, конечно!
— Может, и не врет. Вопрос-то мы о чем задали? Об убийстве. А они друг другу об убийстве не писали, потому он и сказать ничего не может. Возможно такое?
Ирма скорчила физиономию, полную недоверия, но промолчала.
— Далее. Ну, а что, если, в самом деле, он что-то вспомнил, но дело касается человека или людей уважаемых. И не хочет он понапрасну их подозревать, ему нужно что-то уточнить. И это тоже надо понять!
— Да, надоело мне всех понимать! — повысила голос Ирма. — Что, если я сейчас в опасности? А ты, вместо того чтобы меня защищать, будешь всех понимать и оправдывать?
— Хорошо, — с готовностью подался вперед всем телом Воронов. — От кого защищать? Чем угрожают? Куда идти? В кого стрелять? Чем?
Ирма, казалось, только и ждала повода, чтобы обидеться, и дождалась. Поджав губы, она уставилась в стол, но Воронов и бровью не повел.
Он продолжил как ни в чем не бывало.
— Далее. Скорняков считает, что Клевцов тут никак не замешан, и, судя по тому, что мы о нем узнали, этому надо верить. Тогда возникает сразу несколько вопросов.
Он замолчал, глядя на Ирму, и та сменила гнев на милость:
— Ну, и каких вопросов?
— Первый: что там мог делать Клевцов, если Овсянников все-таки не ошибся и видел его? Второй: почему Овсянников так испугался? Мы ведь разговаривали незадолго до этого, Клевцова вы поминали, но никакого страха я тогда не заметил у старика. Третий вопрос, самый важный: почему он предупреждал тебя?
Ирма даже вздрогнула.
— Как это «почему»? Он меня предупреждал! Он хотел меня защитить! Как ты не понимаешь!!!
— От кого? От чего?
— Чего — кого? — остыла Ирма.
— От кого он хотел тебя защитить? Я, например, не понял, а ты?
— Ну, не знаю.
— Ну, как это «не знаю»? — Воронов наигранно удивился. — Ты сама говоришь, что хотел предупредить, но не знаешь — от кого? Разве так бывает?
— Ой, ну ладно! — демонстративно отвернулась Ирма и замолчала.
— Нет, не «ладно», — возразил Воронов. — Ты вот Скорнякова обвиняешь в том, что он нас с тобой, малознакомых людей, в свои секреты не посвящает, а сама?
— Что «сама»? — вскинулась Ирма.
— А сама затерла рассказ про заимку.
Воронов пристально смотрел на Ирму, которая явно была захвачена врасплох.
— А этот твой Федор? Он чего хотел, в чем обвинял?
Ирма молчала.
— Ты, моя подруга боевая, как сейчас говорят, стрелки переводишь на других и думаешь, что это тебе с рук сойдет?
— Ладно, Воронов, — вздохнула она. — Мне сейчас защиты ждать не от кого, кроме тебя, так что расскажу все, что знаю. Про Федора ты уже почти все знаешь: трахались мы с ним. Ну, а все остальное было вроде приложения.
— Это как? — искренне удивился Воронов.
— Ты не перебивай, — попросила Ирма. — Мы же в одной компании были. Куда в деревне-то спрячешься? И на речку бегали все вместе, и костры жгли по ночам, и много чего еще. Ну, и, конечно, как велел Овсянников, ходили по избам, слухи разные собирали да сказки. Однажды кто-то и говорит: айда, ребя, за реку! Там же никто еще ничего не собирал! А может, там все-все про «чертово городище» знают и нам расскажут!
Скованность Ирмы прошла, она говорила уверенно, но видно было, что хорошо контролирует себя: голос негромкий, чтобы слышал только Воронов.
— Нашли мы лодку, уселись. Вошло только пять человек, и мы с Федором в том числе. Приплыли на тот берег, разбились на две пары, как и в Балясной делали, одного оставили в лодке, чтобы местные не уволокли. Мы, конечно, с Федькой вместе пошли. С двух дворов нас погнали: мол, неча тут шариться, а в третьем бабка, наверное, старее, чем моя сейчас. То ли жалко нам ее стало, то ли она сама сказала, но Федька что-то тяжелое оттащил под наве