Скорняков сделал паузу, ожидая, видимо, реакции Воронова, но тот продолжал сидеть молча.
— Наши историки, я про официальных, ведут отсчет сибирского сепаратизма с середины девятнадцатого века и родителями его делают молодых людей, приехавших из Сибири-матушки в столичные университеты, и оборачивают этот самый сепаратизм в длинные беседы и рассуждения о самобытности этой земли!
— Михаил Иванович, — прервал Воронов плавное течение рассказа. — Уж извините, но я просто хочу напомнить, что мы стараемся найти хоть какие-то нити, ведущие к раскрытию преступления. Вы можете быть недовольны, что вопросы эти задаю я — человек посторонний, но я, кажется…
— Да, объяснили вы все, Алексей, объяснили, я помню, — как-то устало отреагировал Скорняков. — И если сперва у меня и были какие-то сомнения, то сейчас они исчезли. Вы спросите: почему? Я отвечу: потому что за это время ко мне никто, кроме вас, не обратился. Так что наберитесь терпения. Я ведь мог просто отделаться самым простым перечислением событий, но я этого стараюсь избегать. Я вам так подробно, возможно и занудливо, рассказываю, чтобы вы представили себе все это, так сказать, в объеме, во взаимосвязях. Почему именно вам? Не знаю. Возможно, потому что больше никто не задает никаких вопросов.
Он помолчал, а потом сказал:
— В общем, я продолжу, а вы уж сами смотрите. Я ведь уклонился от главной линии, от той, которая вам, собственно, и интересна. Речь о том, как и где пересекались наши интересы, потому что, если не в этом месте искать причины убийства, то получается, что я вам ничем не помогу и, следовательно, неинтересен. А мне будет очень жаль, если те, кто…
И он замолчал, отвернувшись к окну.
— Свела нас воедино именно эта история с обществом, созданным декабристами и поляками. В тех бумагах, которые мы собирали, пока еще не были знакомы, было много такого, что один не мог оценить, а для другого это было очень и очень важно! И вот, когда мы начали обмениваться своими, так сказать, запасниками, каждый начал находить, ну буквально жемчужины и изумруды для своей коллекции. Вижу, вы не вполне понимаете, так я поясню! Мне ведь, например, не было никакого дела до сведений о местах, где устраивали свои сборы эти самые «общественники», то есть члены новой организации. Ивану же, напротив, было все равно, кто и как говорил о каких-то письмах, в которых они обсуждали идеи своей будущей деятельности. Ну, а как только мы совместили свои, так сказать, эскизы, оказалось, что контуры-то стали отчетливо видны и стали общими! Проще говоря, — поднялся Скорняков из-за стола, — Иван был убежден, что Балясная и была тем самым центром, куда собирались на свои собрания эти господа. Ну, а я смог сделать предположение, что именно это сообщество и начало разрабатывать идеи сепаратизма, а потом и молодых людей отправило в столицы, чтобы придать своим идеям больше известности.
Воронов не удивился. Скорее разочаровался.
Рассказ Скорнякова был повествованием человека о чем-то важном для него, но совершенно обычным, рядовым для всех остальных.
Интерес Овсянникова? Ну, это тоже понятно: два пожилых человека случайно обнаружили совпадение своих интересов. Ну, и замечательно, тем более что для удовлетворения этих интересов ничего нового придумывать не нужно. Появляется, как сейчас говорят, площадка общения. И — замечательно!
Оставалась только одна трудность: как уйти без обид и выговоров? Уйти просто так, так начнет выспрашивать: нужно ли все то, что рассказал? А потом, чего доброго еще и в полицию отправится: мол, я ему рассказывал, а он вам передал ли?
Решать что-то прямо сейчас Воронов не хотел и потому сказал:
— Завтра похороны Ивана Герасимовича, так вы поедете?
Скорняков всплеснул руками:
— Ах, ну, что вы! Конечно, поеду! Как же иначе! Во сколько?
Вопрос застал Воронова врасплох. Он и представления не имел, как и что решили в Балясной.
— Ну, я полагаю, с утра.
— С утра? — задумался Скорняков. — Ехать тут часа три, пожалуй, а?
Он посмотрел на часы.
— Да и вам сейчас ехать совсем неудобно, автобусы ушли, а попутки… ненадежный транспорт в наших краях… Давайте отправимся пораньше с утра. Как раз часов в десять там будем. Надеюсь, раньше-то не начнут?
Воронов не хотел оставаться на ночь в гостях, но и разумных доводов не нашел. О том, что его ждет машина, решил не говорить, чтобы не порождать лишние вопросы.
— Ну, если я вас не отягощу…
— Да, о чем вы говорите, Алексей, — пожал плечами Скорняков. — Кстати, вот, полюбопытствуйте.
Он подошел к стеллажу, вытащил еще один том, раскрыл его.
— Иван считал, что это — герб общества, о котором я вам говорил.
Воронов скользнул взглядом по рисунку.
— Кто-то рисовал еще тогда?
— «Тогда» — это?..
Скорняков указал рукой куда-то назад.
— Нет, что вы! Это, кстати, рисовано рукой вашей милой Ирмы. С натуры.
— С натуры?
— Именно! А рисовала она прямо тут.
Скорняков раскрыл створки шкафа, стоящего в углу, и достал деревянный ларец явно старинной работы, с металлическим гербом на крышке.
Воронов смотрел на него неотрывно, оглядел со всех сторон.
Не удержался, полюбопытствовал:
— А внутри что?
— Вот во внутрь-то мы и не заглядывали, — развел руками Скорняков. — Каким мы его нашли, таким вы его и видите. Ломать было очень уж жалко, да и вообще… Реликвия! Кстати, нашли мы эту красоту опять-таки при участии Ирмы.
— Интересно, — улыбнулся Воронов. — Мне она ничего об этом не рассказывала.
Скорняков помялся:
— Помните, я вам говорил, что она что-то скрывает?
— Да, похоже на то…
После ужина решили лечь спать пораньше, чтобы утром выехать ни свет ни заря.
Воронов долго ворочался, то и дело поднимался. То курил, то просто прогуливался по комнате.
Дождавшись, когда часы покажут полночь, набрал телефонный номер:
— Дядя Паша, ты мою картинку получил?
Долго выслушивал ответ, потом сказал:
— Ты подъезжай, чтобы послезавтра утром я тебя на вокзале встретил. Как «где»? В Городе, конечно! Потом все расскажу!
16
Сава ко всякому делу готовился очень ответственно. Потому, наверное, и был в авторитете. Собираясь в Город, он долгое время провел, составляя картину того, с чем предстоит там столкнуться.
Однако, приехав, он в первые же дни был поражен той сложностью переплетений, которые составляли суть отношений тут, где каждый стриг свой клок волос.
Можно было, конечно, преподать урок с применением методов «лихих девяностых», но Сава понимал, что на всякое действие есть противодействие, а время не только лечит, но и помогает думать.
Он продолжал обдумывать сложившуюся ситуацию, понимая, что о его приезде и цели визита не знает только ленивый, когда, входя в ресторан на обед, услышал вежливое предложение пообедать вместе от молодого человека лет тридцати, одетого просто и достойно, в полном соответствии в формулой «по одежке встречают».
Молодой человек представился скромно — Толя, но к Саве обращался исключительно по имени-отчеству — Всеволод Аркадьевич.
Беседу сразу же взял в свои руки, толково изложив причины, которые привели Саву в Город. Потом попросил уточнить: не сильно ли он, Толя, ошибся. Получив отвлеченное подтверждение — ну, и что дальше, — подсветил некоторые местные «темные места», после чего Саве много стало понятно, а многое предстало в совершенно ином свете.
Сава уже подумал, что перед ним некая местная «шестерка», которая захотела завести знакомства «на верхах», но был удивлен, когда Толя стал излагать свое предложение.
Во-первых, таким, как Толя, по представлениям Савы, не полагалось иметь свои интересы и, следовательно, делать какие-то предложения.
Во-вторых, Сава был уверен, что дело будет иметь только с кем-то из людей, имеющих возможность решать вопросы, а Толя на такой статус никак не тянул.
Впрочем, надо внести поправку: статус Толи Сава определил неверно. Выяснилось это сразу же, как только он начал свою отповедь.
После двух фраз, которые звучали пока еще довольно мирно, Толя попросил:
— Наверное, я говорил как-то туманно, за что готов просить прошение, но… Давайте внесем ясность.
И он так же кратко намекнул на суть еще одного обстоятельства, которое Саве не было известно. Теперь получалось, что Саве тут делать нечего, потому что постоянно тут находятся только те, кто выполняет указания, а подлинные хозяева живут очень далеко. Они даже в России бывают редко.
При этом Толя несколько раз очень и очень тонко намекнул на то, что подлинные-то хозяева вообще имеют к России очень опосредованное отношение.
После чего он неожиданно взял паузу, подозвав официанта и сделав заказ. При этом само собой стало ясно, что он — Толик — угощает, следовательно, Сава — гость.
Обед прошел в обстановке растущего взаимопонимания. Толя искренне интересовался, насколько Саве нравится в Городе, сожалел, что бурное строительство уничтожает старую архитектуру и местное своеобразие. Рассказал несколько интересных случаев из истории мест, где Сава уже успел побывать, намекнув, что маршруты передвижения ему достаточно хорошо известны. В общем, продемонстрировал свои преимущества еще раз. Теперь уже, так сказать, в примитивно-повседневном аспекте.
Потом предложил съездить в Городок, где есть чем полюбоваться, особенно тамошним кремлем, пообещав взять с собой прекрасного экскурсовода. Сава больше молчал, отделываясь ничего не значащими репликами, но Толя, казалось, этого и не замечает вовсе.
Однако, перед тем как перейти к процедуре прощания, сказал:
— Всеволод Аркадьевич, я понимаю, что вы — человек весьма серьезный и не принимаете решений на бегу. Вам все надо взвесить, обдумать, сопоставить, чтобы принять единственно верное решение. Как вы посмотрите на то, чтобы пообедать, например, послезавтра тут же?
И, не дожидаясь ответа, поднялся, не оставляя Саве выбора. И Сава кивнул. Ну, не стрелять же после таких слов.