Тайна старого городища — страница 28 из 58

Обратная дорога оказалась спокойной и неожиданно приятной, проходившей в беседе «ни о чем», но весьма увлекательной.

Едва машина въехала в Город, телефон Воронова зазвонил, и он, обрадовавшись звонку абонента, пообещал вскорости увидеться, после чего повернулся к Скорнякову:

— Михаил Иванович, мы можем сейчас заехать на вокзал? Приехал человек, с которым я хотел бы вас познакомить. Поверьте, это будет вам интересно и, скорее всего, полезно.

К зданию вокзала Скорняков подъезжать не стал, ссылаясь на какие-то «драконовские законы парковки», а пристроился неподалеку, у входа в какой-то банк, и приготовился ждать. Однако почти сразу же заверещал сотовый телефон, и Воронов поспешил на перрон.

Вернулся он вскоре, ведя рядом мужчину, судя по внешнему виду, ровесника Скорнякова.

Представил их друг другу:

— Скорняков Михаил Иванович — Гридин Павел Алексеевич! Рекомендую, — а сам открыл заднюю дверцу и бросил внутрь машины спортивную сумку, с которой, видимо, и приехал его товарищ.

По дороге обменивались обычными для первых минут знакомства репликами, по большей части касавшимися Города, который Гридин посещал впервые.

Скорняков, конечно, повез их к себе домой, и, пока они принимали душ и приводили себя в порядок после дороги, Эмма накрыла стол, и все с удовольствием принялись за обед. Постепенно завязался разговор, правда, справедливости ради, надо признать, что завязался он исключительно благодаря Эмме, которая расспрашивала обоих гостей по очереди, зная, видимо, что муж предпочтет отмолчаться.

Воронов тоже не баловал ее словоохотливостью, а вот Гридин в сравнении с ними был отъявленным болтуном, изложив в лицах почти все свое многочасовое путешествие по маршруту Москва — Город.

Впрочем, возможно, это было связано и с его аппетитом. Он ел, наслаждаясь то одним блюдом, то другим и умудряясь при этом продолжать свой рассказ.

Наконец, обед был завершен, и Скорняков предложил, как и предполагал Воронов:

— Кофе мы будем пить у меня, дорогая.

И пояснил, обращаясь больше к гостям:

— И так ты устала сегодня.

Потом понял, что слова его прозвучали двусмысленно, и поправился:

— У нас, к сожалению, не так часто бывают гости.

В кабинете они пили кофе в такой же расслабленной обстановке, а когда чашки были опустошены, Гридин похвалил кофе и поблагодарил за угощение, а Воронов сказал:

— Михаил Иванович, вероятно, вы удивлены визитом дяди Паши, но сейчас все поймете. Вы могли бы еще раз показать нам тот ларец с гербом?

Увидев замешательство хозяина дома, пояснил:

— За дядю Пашу я ручаюсь, как за себя самого, а то и больше.

Скорняков несколько мгновений продолжал сидеть, потом поднялся со словами:

— Да, мне и в голову не приходило сомневаться.

Достал ларец и поставил его на стол.

— Вот, любуйтесь.

Лицо Гридина мгновенно преобразилось, да и сам он тоже. Движения его стали мягкими, предупредительными.

Подойдя к столу, он остановился, наклонился и впился взглядом в крышку ларца. Потом, все так же наклонившись, стал ходить вокруг стола, рассматривая ларец.

Постепенно он, казалось, вовсе свыкся с этим предметом.

Спросил у Скорнякова:

— Прикасались к нему?

Увидев удивленное лицо, пояснил:

— Ну, он не развалился у вас у руках? К нему не опасно прикасаться?

Скорняков улыбнулся:

— Не опасно, но бессмысленно. Ничего нового вы не узнаете.

Гридин в его словах услышал только позволение прикасаться к ларцу, и взялся за него всерьез. Он переворачивал его с боку на бок, клал на крышку, изучая дно. Попросил лупу и внимательно изучил все стыки.

— Павел Алексеевич, — вмешался Скорняков. — Поверьте, друг мой, что мы изучили этот артефакт вдоль и поперек, что называется. Если вы найдете что-то новое, я буду невероятно удивлен.

И в голосе своем он не скрывал легкой иронии.

Гридина эта ирония, казалось, совершенно не тронула.

Он продолжал вертеть ларец, рассматривая его так, будто точно знал, что там есть скрытая от посторонних взглядов какая-то надпись.

Потом, будто, услышав последние слова Скорнякова, переспросил:

— «Новое»? Хм… новое… Вы ведь знаете, Михаил Иванович, что все новое — это хорошо забытое старое.

Вернув ларец в первоначальное его положение, сам и усомнился в своих словах:

— Да, видимо, не так уж и «забытое», а?

И продолжил совершенно непоследовательно:

— У вас, дорогой хозяин, найдется тонкий, но длинный клинок?

— Клинок? — не сразу понял Скорняков.

— Ну да. Что-то вроде ножичка, но с длинным лезвием.

Скорняков поглядел на Гридина с каким-то сомнением, потом спросил:

— Нож для резки бумаги подойдет?

Гридин коротко кивнул, и видно было, что он велнуется, хотя и старается это скрыть.

Взяв у Скорнякова нож, он посмотрел на него:

— Ну, благословляете?

Скорняков кивнул.

Прислонив кончик ножа к гербу, Гридин почти замер. Только по дрожанию прикрытых век и легким движениям пальцев рук, державших нож, можно было понять, что он что-то ищет.

Так продолжалось несколько секунд, которые казались нескончаемыми.

Потом Гридин замер, будто штангист, готовящийся к толчку, а потом резким, но бережным движением убрал руки от ларца.

Воронов не сразу увидел, что крышка ларца выглядит иначе. Из герба, казавшегося прежде единой сплошной поверхностью, теперь поднимался какой-то шип.

Скорняков впился в ларец немигающим взглядом — было очевидно, что он не верит своим глазам и долго стоял неподвижно.

Потом, не отрывая взгляда от ларца, спросил:

— Что это, Павел Алексеевич?

Гридин, указывая на ларец, сказал:

— Позвольте представить вам немого свидетеля существования славного рыцарского рода Хёенбергов!

— Какого рода?

— Хёенбергов, — с готовностью повторил Гридин. — Рода, давно вымершего. Однако свидетельства его существования, как видите, добрались до Сибири.

Скорняков бросился к книгам:

— Конечно, рыцарские времена — не мой конек, но сейчас мы хоть что-то узнаем о них. Как вы сказали — Хёенберги?

Гридин кивнул:

— Да. Но вряд ли у вас найдется хоть что-то о них.

Но Скорняков, видимо, не слышал его. Он вытаскивал из стеллажа то один том, то другой, перелистывал их, возвращал обратно и брался за другой.

Так продолжалось несколько минут, в течение которых Гридин спокойно курил, как человек, сделавший свое дело.

Наконец, Скорняков отошел от стеллажа, закурил и сел в кресло:

— Павел Алексеевич, признаю: вы меня поразили и заинтриговали. Вы — специалист по Средневековью?

— Нет, — пожал плечами Гридин. — И вообще Хёенберги — мое случайное знание.

— Случайное? — удивился Скорняков.

— Именно, — подтвердил Гридин. — Случайное и загадочное.

— Но как же вы это знание получили? — не унимался Скорняков.

Гридин потушил сигарету:

— Это долгая история.

Скорняков тоже потушил сигарету:

— А мы никуда не спешим.

Повернулся к Воронову:

— Мне вообще начинает казаться, что у нас все больше и больше общего.

Гридин посмотрел на обоих:

— Ну, если у вас так много свободного времени…

* * *

Сначала нужно сказать о том, как менялось мое отношение к Воронову, который в первые минуты знакомства показался мне человеком малодостойным доверия. Отвечая на его вопросы, я с самого начала не лгал, поверьте мне. Просто поначалу я не спешил открывать ему все, что знаю, как не спешит открывать свою душу перед первым встречным любой здравомыслящий человек.

Что побудило меня быть с Вороновым более откровенным? Не смогу ответить в двух словах, а на долгие рассуждения у читателя, боюсь, не хватит терпения.

Наверное, меня подтолкнуло к этому изменению исчезновение Ирмы.

Конечно, каждый из нас, взрослея, меняется. Верю, что из грешников вырастают святые, ибо в жизни возможно все. Но эта девица с самого начала показалась мне существом с какой-то извращенной женской сутью. Она любила играть мужчинами и не скрывала этого, как не скрывала, что каждый мужчина был для нее подобен патрону, который годен только на один выстрел.

Увидев ее на пороге своего дома, я сразу же вспомнил все, что с ней было связано, хотя со времени нашей последней встречи прошло лет около двадцати.

Вернемся к исчезновению Ирмы.

Когда ее бабушка Нателла со слезами на глазах говорила Воронову об исчезновении внучки, мне казалось, что я различаю в ее интонациях лукавство и соучастие в игре внучки.

Какова была суть игры, в чем она заключалась — я не знал. Сейчас, обдумывая эти строки, понимаю — не знал, к сожалению. Но, возможно, именно потому и взялся за это сочинение, что хочу предупредить других о вредности поспешных выводов.

По выздоровлении я, используя свои знакомства, о которых уже говорил не раз, смог увидеться с человеком, которому в повествовании дал имя Сава.

Визит, который я нанес, был с ним заранее согласован, чтобы не было никаких обид с его стороны, ибо я имел самое точное представление о том, как протестуют подобные ему люди против нарушения ими установленных правил.

Сава, однако, оказался человеком разумным, и мы с ним довольно долго обедали, причем меню было составлено в полном соответствии с его пожеланиями. Правда, происходило все это в пределах помещения для встреч с адвокатами и родственниками, но это уже детали, не имеющие решающего значения.

Кстати, если бы я не знал его и встреча произошла, например, в столовой какого-нибудь санатория, предназначенного для очень особенных гостей, мне не пришло бы в голову предположить, что это за человек, из какого мира!

Мнение Савы меня интересовало в первую очередь в отношении Воронова: мне очень не хотелось ошибаться на его счет, и я был рад, когда он решительно и бесповоротно отвел все мои подозрения.

Ну а теперь — к рассказу не просто потрясшему меня, но и перевернувшему многие мои представления.