Скорняков сел в кресло, уперся локтями о крышку стола и устало сказал:
— Делайте, что хотите.
Воронин демонстративно развел руками, а Гридин возразил:
— Михаил Иванович, не считайте меня человеком, который приехал что-то отнимать. Алеша меня позвал потому, что я ему рассказывал о ларце Сапожниковой и рисовал этот герб. Как только он увидел такой же, он опознал его и сообщил мне. Никаких секретов и интриг тут нет, поверьте. Просто я, как вы поняли, живу этой загадкой уже больше четверти века. Согласитесь, что любой намек на разгадку меня сразу же привлекает!
— Кстати, — живо повернулся Скорняков. — Вы так и не встречались с Арданским?
— И не встречался, и не слышал о нем, — ответил Гридин. — И если вы хотите как-то связать его с современными событиями, то напрасно: появись хоть какой-то его след, я бы узнал. Кстати, следов Никиты я тоже не встречал более. Он тоже пропал.
— Вы это точно знаете? — В голосе Скорнякова звучало легкое сомнение.
— Даже готов дать гарантии, — улыбнулся Гридин. — Дело в том, что деньги, которые мне заплатил Сева, и условия, которые он мне предоставил, позволяют мне до сих пор жить довольно комфортно. Правда, научился заставлять деньги работать, и это тоже интересно, но зато могу себе многое позволить. В свое время, когда российский турист еще не успел шокировать какую-нибудь там галерею Уффици своими криками «Маня, глянь-ка, тут Рафаэль!» и майками с портретами президентов, я успел посетить и основательно познакомиться не только с самыми известными музеями мира, но и с множеством небольших, можно сказать, и вовсе малоизвестных. Кстати, я, кажется, не сказал, что Мария Сухова — эксперт с мировым именем. К ней и при советской власти часто обращались с просьбой высказать свое мнение, и приезжали, чтобы она провела экспертизу, а уж когда открыли все границы, она стала по миру путешествовать по рабочим делам. Это я говорю потому, что несколько раз встречались за пределами России. Вот она и рассказала о том, что Никита исчез одновременно со мной.
— Погоди, дядя Паша, — вмешался Воронов. — До встречи с тобой она ведь была уверена, что и ты пропал без вести, а?
Гридин ответил просто, без затей:
— Леша, я для нее никто, и интересоваться моей судьбой у нее не было никаких причин, а Никита Струмилин — ее дядя, он приехал к ним в трудную минуту, поддержал, делал все возможное и, в конце концов, пострадал, фактически спасая их!
Скорняков махнул рукой, будто и не слушал их вовсе:
— Вы правы, друзья мои! Пора открывать тайны! Прошу вас, Павел Алексеевич!
Гридин внимательно посмотрел на него, подошел к столу, осмотрел ларец еще раз. Спросил:
— У вас, дорогой хозяин, найдется тонкий, но длинный клинок?
— Клинок? — не сразу понял Скорняков.
— Ну, да. Что-то вроде ножичка, но с длинным лезвием.
Скорняков поглядел на Гридина с каким-то сомнением, потом спросил:
— Нож для резки бумаги подойдет?
Гридин коротко кивнул, и видно было, что он напряжен, хотя и пытается это скрывать.
Взяв нож, он еще раз посмотрел на Скорнякова:
— Благословляете?
Скорняков кивнул, не скрывая волнения.
Прислонив кончик ножа к гербу, Гридин почти замер. Только по дрожанию прикрытых век и легким движениям пальцев рук, державших нож, можно было понять, что он что-то ищет. Так продолжалось несколько секунд, которые казались нескончаемыми. Потом Гридин замер, будто штангист, готовящийся к толчку, а потом резким, но бережным движением убрал руки от ларца.
Воронов не сразу увидел, что крышка ларца выглядит иначе. Из герба, казавшегося прежде единой сплошной поверхностью, теперь поднимался какой-то шип.
Скорняков впился в ларец немигающим взглядом — было очевидно, что он не верит своим глазам, и долго стоял неподвижно. Потом Гридин перевернул нож так, чтобы плоская рукоять легла на шип, и слегка надавил на него.
Он стоял неподвижно несколько секунд.
Потом внутри ларца что-то скрипнуло. Скорняков даже руки поднял, будто намереваясь броситься на спасение ларца, да и Гридин невольно напрягся, глянул на обоих обеспокоенно и пояснил напряженным голосом:
— Видимо, механизм не трогали так давно, что он заржавел и немного «залип».
Он удерживал ларец с двух сторон ладонями. Скрип усилился, перерастая в скрежет, однако крышка дрогнула, двинулась вверх, открывая внутреннее пространство, и замерла!
— Отказал механизм, — констатировал Воронов.
— Гарантийный срок вышел, видать, — ухмыльнулся Гридин. — Интересно бы узнать, сколько ему лет.
Нагнулся, пытаясь хоть что-то увидеть в образовавшейся щели, и выпрямился, констатировав:
— Ни черта не видно!
Посмотрел на Скорнякова, и тот сказал:
— Ну, не останавливаться же на полпути! Давайте вскрывать.
Гридин осмотрелся:
— Вот что, Алексей, у тебя глаз моложе, иди сюда! А вы, дорогой хозяин, разыщите увеличительное стекло посильнее!
Едва Воронов был снабжен лупой, Гридин скомандовал:
— Дайте фонарь! А ты смотри внимательно и старайся понять принцип действия механизма.
Потом, выпрямившись, пояснил Скорнякову:
— Сломать-то такую красоту любой дурак сможет, а нам надо постараться оставить его в целом и рабочем виде. Поверьте, Михаил Иванович, вы за него выручите хорошие деньги.
Тем временем Воронов образцово выполнял задание.
Встал на колени, чтобы было удобнее, и вертел ларец так и сяк, стараясь понять, как устроен механизм. Он несколько раз бережно нажимал на крышку, пытался пролезть в щель пальцем, снова что-то высматривал, прежде чем завершил осмотр. Потом выпрямился.
— Надо бы поискать что-то вроде масленки… — обратился он к Скорнякову.
— С техническим маслом? — поспешно то ли спросил, то ли решил тот.
Воронов кивнул.
— Разумное уточнение.
Скорняков начал копаться в своем шкафу, а Гридин спросил:
— Думаешь, поможет?
Воронов пожал плечами.
— Ломать, правда, жалко.
Простое предложение дало ожидаемый результат. После того как Воронов, аккуратно доставил к металлическим деталям машинное масло и потом еще более аккуратно поворачивал ларец в разные стороны, он вернул его в первоначальное положение и сказал Гридину:
— Давай, дядя Паша, еще раз надави на эту хреновину.
Гридин, не сказав ни слова, взял лупу, осмотрел герб и шип, взял все тот же нож, прислонил его к шипу и нажал.
На этот раз скрежета не было.
Крышка просто поднялась на двух металлических сочленениях, которые выдвинулись из стенок, и открыла пространство, укрытое синей плотной тканью, на которой золотом был вышит все тот же герб, а ниже таким же золотом вышиты какие-то слова.
Скорняков первым взял лупу, наклонился к ткани и буквально впился взглядом во все, что там изображено.
Потом выпрямился и так же молча отдал лупу Гридину:
— Что вы обо всем этом думаете?
Гридин поправил настольную лампу, которая освещала ларец, стал внимательно осматривать все пространство, а не только ткань.
Спустя пару минут начал комментировать:
— Вещь очень старая. Изготовлена мастером, видимо, известным. Во всяком случае, ларцы и шкатулки такого уровня выставляют в музеях. Нередко их можно встретить во дворцах, в которые беднеющие хозяева стали пускать посетителей. Если хотите, можно будет организовать экспертизу или консультацию, это несложно. Теперь — дальше… Герб мы уже видели и обсуждали, а вот надпись…
— «Non omnia orta cadunt», — почти перебил его Скорняков.
Гридин, стоявший за ним, улыбнулся: он понимал, что хозяин дома хочет хоть в чем-то опередить его, и готов был бы ему уступить, но не сейчас.
— Очень интересный девиз, — подхватил он. — Это слова из сочинения античного философа Саллюстия. Считается, что он лучше других сумел в небольшом произведении изложить основные идеи неоплатонизма. Формула «omnia orta cadunt», то есть «все возникшее гибнет», по мнению некоторых специалистов, наиболее полно для того периода изложила идею своеобразной диалектики. Все, что возникло, пройдет свой жизненный цикл и исчезнет. Но то, что написано тут, имеет совсем другой смысл! Перевод звучит так — не все возникшее погибнет. Понимаете?
— Ну… Вряд ли тут вышиты контраргументы оппонентов этого вашего…
— Саллюстия, — подсказал Гридин и улыбнулся. — Вы правы, аргументация была бы чересчур краткой для дискуссии, поэтому такой вариант мы с вами сразу же исключаем.
— Хорошо, — кивнул Скорняков. — Что еще? Какие еще возможны варианты?
— Вариант тут, скорее всего, один-единственный, — вздохнул Гридин. — Скорее всего, надпись — это девиз.
— Девиз рода этих… Хёенбергов?
Гридин пожал плечами и потом сказал:
— Тут могут быть варианты.
— Какие? — неуверенно спросил Скорняков.
— Это позже, — ответил Гридин и, пожалуй, впервые за все это время посмотрел в лицо Скорнякову не отрываясь.
— Боитесь доставать?
Скорняков судорожно кивнул, потом спохватился и поправился:
— Опасаюсь… Мало ли что там…
— Динамита там быть не может, — усмехнулся Гридин.
— При чем тут динамит! — вскинулся Скорняков. — Там могут лежать бумаги, настолько обветшавшие, что развалятся у нас в руках!
Гридин понимающе кивнул:
— Но учтите, что если они готовы развалиться в руках, как вы опасаетесь, то их уже невозможно будет изучить. И потом… Внешне они вовсе не похожи на гниль, а?
Он внимательно смотрел на Скорнякова и еще раз спросил:
— Вы согласны?
Скорняков кивнул и Гридин спросил:
— Кто?
— Алексей! Он моложе, у него руки не так трястись будут, — отказался Скорняков.
Воронов посмотрел на обоих, кивнул и протянул руки к ларцу.
— Ты погоди! — воскликнул Гридин. — Соображать же надо!
— Что «соображать»? — не понял Воронов.
— Ну, сам посуди, — назидательно начал Гридин. — Тут сверху гладкая ткань, значит, большое полотно свернуто так, что все углы — внутри. Понимаешь?
— Нет, — честно признался Воронов.