— Ну ладно, ты — местный, — кивнул Воронов. — А Клевцов-то как обо всем узнал?
— Клевцов? — сплюнул Федор. — Клевцов, гнида, хитрый. Его в дверь гонят, он в окно улыбается. С него и началось. Я же у него первый ученик был, в любимчиках бегал, гордый. А он меня да и всех наших стал подговаривать: мол, напиши историю своего рода. И давай нам рассказывать про разные там летописи, родословные. А мы-то о таком и не слышали никогда, нам все в диковинку. А потом осень поздняя, он уехал, скучно стало. Вдруг каникулы, и он приезжает. Собрал нас всех вместе и говорит: вот, ребята, все, что вы собирали у своих бабушек и дедушек, я прочитал, собрал воедино и написал историю вашей деревни. Вот, слушайте. И давай-ка он нам писать. И, ты понимаешь, читает он про то, как моя бабка малой собирала грибы да заблудилась, и я помню, что сам это писал, а слушаю — как будто какой-нибудь Жюль Верн написал. Интересно!
Федор зло сплюнул:
— Ну, вот так он нас и развел. Это уж потом он мне рассказал, что сюда в Гражданскую пришел караван из трех подвод. Груз — ящики и мешки. Немного. Сопровождали все это офицеры-золотопогонники. Вечером приехали, остановились у Овсянниковых, а утром обратно уехали. Но только у Овсянниковых появились кони, на которых подводы пришли, а самих подвод как не бывало.
— Это как? — удивился Воронов.
— А хрен знает, — искренне ответил Федор и огляделся. — Ирма-то куда пропала. Любит девка своевольничать!
— Да, что ты про подводы! — упрекнул он Воронова. — Там ящики и мешки пропали, а тебе — подводы.
— Так ящики и мешки на себе-то далеко не унесешь, — пояснил сомнения Воронов.
— Так с подводами-то их тащить еще тяжельше, — усмехнулся Федор. — Соображай, Москва.
— То есть ты думаешь, они ящики и мешки сюда перенесли?
— Да, получается, что сюда, — признал Федор и сказал, как близкому другу, — мы ведь тут да столько-то лет все перерыли, всюду искали. А в прошлом году Клевцов что-то узнал…
— Ты чего тут язык распустил? — донеслось сзади.
— Так ты же сама сказала, что его потом…
Ирма подошла и улыбнулась:
— Вот дурак…
37
Гридин, едва проснувшись, стал одеваться, чтобы выйти к столу.
Пожилой человек, почти всю жизнь проживший одиноко, он сейчас совершенно неожиданно стал ощущать радость, видя накрытый стол и людей, сидящих возле стола. Даже если он просыпался очень рано и выходил, когда все еще спали, он садился к столу в радостном ожидании.
На этот раз за столом уже сидел Сава. Впрочем, к нему Гридин обращался именно так, как тот представился — Всеволод Аркадьевич.
Судя по тому, что тарелки перед ним были почти пустыми, он заканчивал завтрак. Да и вид у Всеволода Аркадьевича был другой, нежели вчера весь день. Скорее экипировка путешественника, может быть, грибника.
— Неужели в таком виде вы приметесь за ремонт забора? — усмехнулся Гридин, поздоровавшись.
— Не примусь, — согласился Сава. — Дела у меня сегодня другие.
Гридин поинтересовался из любопытства:
— Помощь понадобится?
— Понадобится, но, извините, вас беспокоить не стану, — с нотками извинения ответил Сава.
— А что случилось? — опять-таки из вежливости спросил Гридин.
— Алексей пропал, — ответил Сава просто.
— Как пропал?
— Простите, кто пропал? — донесся от крыльца голос Скорнякова.
Сава подождал, пока и он приблизится к столу, и повторил:
— Пропал Алексей. Наш Алексей.
— Ну… возможно, кто-то позвонил и вызвал его в Город, — предположил Скорняков.
— Алексей бы хоть кому-то из нас сказал об этом, — отозвался Гридин.
Сава кивнул.
— Может, вызвали, конечно. Я уже позвонил, попросил проверить все его концы… Мало ли что… Всякое бывает…
Помедлил, потом поднялся:
— Вот, смотрите, — он указал на пространство между домом и столом.
Все подошли ближе. Сава ткнул пальцем вниз:
— Видите спичку? Вы оба — курильщики. Можно было прикурить, если она только начала гореть? Нельзя, согласен. Идем дальше.
Он зашагал дальше.
— Вы знаете, что у дома мы не курим.
Это была чистая правда: возле дома не курили после ворчания Нателлы: дескать, весь дым в избу идет, а потом и вовсе наметили единственное место, где можно курить. Ну, чтобы окурки по двору не валялись.
— Вот, смотрите.
Банка, в которую сбрасывали окурки, была пуста.
— Я ее вечером опорожнил, — сказал Гридин.
— Точно, я же рядом был, — подтвердил Сава. — Значит, Воронов и здесь не курил.
Он повернулся от пустой банки к собеседникам:
— И что это значит?
— Алексей вышел покурить, зажег спичку, но не закурил. И исчез. М-да… — высказался Гридин.
Скорняков кивнул и спохватился:
— И что теперь?
— Есть у меня мысль, — признался Сава. — Вот и собрался ее проверить.
— Один? — упавшим голосом спросил Гридин.
Сава сперва отвернулся, помолчал, потом повернулся и сказал виновато:
— Мужики, мне одному проще будет, честное слово.
Помолчал, глядя на обоих, и добавил:
— Без обид, а?
— Куда же вы пойдете? — спросил Скорняков, понимавший, что в тайге лично он — Скорняков Михаил Иванович — мало пользы принесет, а потому решение Всеволода Аркадьевича считал правильным.
— К вчерашнему месту вернется, — ответил за него Гридин.
И обратился к Саве:
— Ты вот что… Мы, конечно, обуза, согласен… Но только в движении. Мы с Михал Иванычем тут покумекаем и, если мысли будут, как-то с тобой свяжемся. И… это… мы без обид… А, Михал Иваныч?
— Совершенно правильно! — прижал руки к груди Скорняков.
— Оружие-то есть? — уточнил Гридин.
— Ножи у Нателлы Иосифовны восхитительные! — искренне восхищенно ответил Сава.
— А хватит ножей?
— Ну… посмотрим… На рожон-то я не полезу…
38
Идти Воронову совершенно не хотелось, но его и не спрашивали.
— Встаем и идем, — велела Ирма и поднялась.
Федор тоже поднялся, рывком поднял Воронова и, протянув веревку, связывавшую руки, между ног Воронова назад, толкнул его вперед:
— Шагай, а то на веревке поволоку.
И засмеялся, видимо, представив себе эту картину.
Ирма шла быстрым шагом, хорошо ориентируясь в темноте. Видно было, что она совсем недавно прошла этим путем.
Подошли к какой-то старой постройке. Именно такая была во дворе дома, поставленного еще прадедом на окраине Курска. Этакий треугольник, будто торчащий из земли, состоящий из двери и открывающий путь к лестнице. А уж лестница эта вела в ледник, где в теплое время года хранили то, что сегодня называют «скоропортящимися продуктами».
Воронов вспомнил и дверь ту, и лестницу, и весь домик, куда его привозили на все лето… «Ну что Леша петля времени затягивается», — подумал он.
— Открывай, — велела Ирма.
— А то что? — спросил Воронов, но в ответ Федор ударил сзади в область почек.
— Ты аккуратнее, — попросил Воронов, когда боль чуть утихла. — А то начну мочиться тебе на сапоги.
— Погоди, — сказала Ирма ему за спину.
Видимо, Федор решил повторить.
— Леша, открывай, это же несложно.
— Ты про взгляд медузы Горгоны слышала?
— Ты о чем?
— Сама знаешь. Я же вижу, — Воронов повернулся к Федору, будто призывая его в свидетели. — Гомеровский сюжет. Медуза Горгона убивала взглядом, поэтому… кто там… не помню…
— Ну, не помнишь и не надо, — перебила Ирма. — Открывай.
Воронов подошел вплотную к двери и начал ее осматривать.
Повернулся к Федору:
— Ты веревку-то ослабь, мне тут потрогать все надо.
— А что тут трогать? — возмутилась Ирма. — Тебе что сказано?
— Слушай, ты, коза, — медленно и с наслаждением сказал Воронов. — Если ты меня решила тут оставить, то какое мне дело до твоего недовольства?
Он повернулся к ней и сделал шаг вперед:
— Решила? Кончай! И сама открывай!
Так же резко повернулся к Федору:
— А ты учти — меня кончит, о тебе задумается!
И снова встал лицом к двери.
— Ладно, отпусти слегка, — велела Ирма.
Веревка ослабла, и Воронов принялся изучать дверь.
Он изучал ее долго, досконально, высматривая каждый квадратный сантиметр.
Ирма не выдержала, усмехнулась:
— Ты будто хочешь попросить именно на ней тебя и похоронить.
Воронов посмотрел на нее:
— Вот что, шутница… Хотя откуда у тебя…
— Что «откуда»?
— Да, мне бы увеличительное стекло…
— А котлету «де-воляй» ты не хочешь?
— На кой черт мне твоя котлета? Мне все тут изучить надо!
Он снова встал на колени и пару минут вглядывался в порожек и землю перед ним.
— Вы мне вот что скажите, следопыты хреновы: после того мужика, что в войну тут пропал, еще что-то подобное бывало?
— В смысле? — удивилась Ирма.
— Ну, в том смысле, что человек сюда пошел и не вернулся, пропал.
— Да вроде не было… А, Федя?
— И я не слышал, — подтвердил Федор. — А я бы знал, я же тутошний…
— Ну, ладно, — согласился Воронов. — После него не было… А до него?
— Мы-то откуда знаем? — кажется, слегка растерялась Ирма и сразу же спохватилась. — Тебе какое дело? Ты двери открывай! Тебя для того и привели…
Воронов выпрямился, приник к двери. Потом резко повернул массивную железную скобу, висящую на двери.
Постоял, прислушиваясь.
Потом, будто только сейчас дошел смысл сказанного Ирмой, пробормотал:
— Так ведь двери-то любой мог открыть, а ты меня аж из Первопрестольной притащила…
— Откуда? — приблизился Федор.
И в этот момент Воронов резко рванул скобу на себя, оставив Федора в проеме двери.
Из проема вылетели два языка пламени.
Грянули два выстрела.
Федор рухнул с простреленной грудью.
Ирма же, будто этого и ждала, схватила веревку, вытащила из-за спины пистолет и навела на Воронова.
— Немного ты выиграл, Воронов. Зато сейчас, если что, я на него все свалю…
39
— Ну ты жук, Воронов, — почти восхищенно сказала Ирма, прикрепив веревку так, что Воронову пришлось приподняться на цыпочки.