– Уместное беспокойство, но у нас еще много дел перед сном.
– У всех нас есть дела, инспектор. – Сестра величественно изогнула бровь. – У меня с собой список пациентов, которых мне особенно хотелось бы навестить.
Она сунула руку в карман и вытащила сложенный листок бумаги, который Аллейн вежливо, но проворно тут же забрал у нее со словами: «Спасибо, сестра».
Сестра Камфот поджала губы, будто он был исключительно трудно воспитуемым выздоравливающим, которого она собиралась отчитать за дерзость, но затем, заметив некий особенный блеск в его глазах, передумала и просто добавила:
– Если вы мне не доверяете и не хотите отпускать одну обходить палаты, то можете меня сопровождать – при условии, что будете вести себя тихо и не станете тревожить ни персонал, ни пациентов.
– Э-э, но в этом нет необходимости, сестра, – вставил Бикс. – Я сопровождал доктора Хьюза, пока он проверял всех, и мы только что закончили. Он тоже волновался о полуночном обходе. Там все сладко и крепко спят.
Аллейн кивком поблагодарил Бикса и улыбнулся сестре Камфот:
– Думаю, нашему славному сержанту можно доверять – в данный момент там все хорошо. Если позже вы вновь захотите в этом убедиться, мы с вами сможем обойти палаты вместе. А пока, как вы сами сказали, не надо лишний раз никого тревожить. Верно?
Он кивнул Биксу, который поспешно встал, не оставив сестре Камфот иного выбора, кроме как позволить сопроводить себя обратно в транспортный отдел. Аллейн подождал, пока за ними закроется дверь, и развернул листок бумаги, взятый у сестры. Он уставился на буквы, словно не мог разобрать, что там написано, затем кивнул, сложил листок и надежно спрятал в карман – к трубке и письму со стола главной медсестры, которое взял ранее.
Открыв дверь, инспектор глубоко вдохнул сладкий ночной воздух. В лесной чаще к северу от третьей военной палаты заухала сова – там заканчивалась территория больницы и природа вступала в свои законные права. Аллейн слышал шум поднявшейся реки, представлял воду, бурлящую под старым мостом, и ветер, с силой налетающий на неровные доски, пока одна из них не оторвалась, сделав мост непроходимым. Иногда достаточно одной детали, чтобы все остальное начало обретать смысл.
С улыбкой на губах Аллейн ловко спустился во двор по хлипким деревянным ступенькам. Внезапно он ощутил такую бодрость, которой не мог добиться весь вечер.
Глава 18
Розамунда Фаркуарсон внимательно изучала инспектора Аллейна, сидя на своем обычном месте в регистратуре. Она последовала за ним на допрос, полная решимости не дать ему поставить ее в невыгодное положение, расположилась за столом и приняла уверенную позу. Хотя прошло уже несколько часов с тех пор, как она делала прическу, Розамунда прекрасно знала, как лучше всего подчеркнуть свое волевое красивое лицо, и привычным движением головы добилась того, что ее локоны кокетливо рассыпались по плечам. Затем она откинулась на спинку кресла и обратила все внимание на детектива. По опыту она знала, что мужчины воспринимают такой откровенный взгляд либо как обезоруживающий, либо как совершенно очаровательный. Поскольку он собирался ее допрашивать, ей хотелось начать разговор, получив как можно больше информации о детективе. Безусловно, инспектор Аллейн – красивый мужчина, в этом нет никаких сомнений, пускай его суровый вид кажется чересчур монашеским на ее вкус. У него речь хорошо образованного человека, очевидно, он весьма умен, это ясно и по его манере разговаривать с солдатами – достаточно тепло, чтобы вызвать их симпатию, достаточно командирским тоном, чтобы добиться уважения, и в то же время с должной скромностью, благодаря чему даже вечно недовольный Боб Поусетт не слишком разозлился на то, что инспектор взял управление в свои руки. Розамунда также уловила наличие чувства юмора – и ей хотелось знать, в каком направлении оно обычно проявляется. Тем не менее, хотя она считала себя тонким знатоком мужчин, ей не удавалось до конца его раскусить. Детектив обладал той утонченностью некоторых кембриджских выпускников, которых она знала до войны, но в нем, похоже, напрочь отсутствовал снобизм, который обычно проявляли эти парни, особенно англичане, стоило лишь девушке в разговоре высказать свое мнение. Судя по тому, как решительно он только что влетел в транспортный отдел, у него не было намерения тянуть волынку. Глоссоп вновь начал ныть, что все устали и им не помешало бы выпить по чашке чая, сестра Камфот стенала, что за дежурными сиделками нужен надлежащий присмотр, а иначе больница к утру превратится в руины, но инспектор все это проигнорировал. Он вежливо улыбнулся, оставив без внимания их жалобы, и изысканным тоном предложил Розамунде пройти с ним в регистратуру – будто осведомлялся, что она предпочитает из полуночного меню «Кафе де Пари».
– Вы хотите что-то обо мне понять, мисс Фаркуарсон?
– Розамунда. «Мисс» звучит как обращение к какой-то сварливой старой деве, а я горжусь тем, что умею со всеми ладить.
– Хорошо. Розамунда.
– Спасибо. И да, инспектор, я довольно внимательно к вам присматриваюсь.
Розамунда Фаркуарсон показалась инспектору не лишенной проницательности, и он быстро принял решение. Если спросить ее о чем-то помимо кражи – она наверняка что-то замечала. Совершенно ясно, что она очень хорошо знает солдат и персонал больницы. Если он позволит ей перехватить инициативу в разговоре – возможно, у нее найдется что сказать, и это может пролить свет на то главное дело, которое он вообще-то должен расследовать прямо сейчас.
– И что вы во мне увидели? – спросил Аллейн.
– Вы не похожи на детектива.
– Мне так многие говорили.
– И главное, – продолжала Розамунда, – вы явно из тех, кого дома называют «джентльменами». Готова поспорить, что вы настоящий аристократ голубых кровей.
– Удивительно слышать, что вы называете Англию «домом», – спокойно произнес он, игнорируя ее попытки обсудить его родословную.
Розамунда усмехнулась такому уходу от темы, слегка наклонив свою изящную головку.
– Обычно я так говорю, когда хочу позлить других новозеландцев, – весь вечер изводила этим старину Глоссопа. Да, поколение моей матери называло Англию домом – они искренне считали, что так и есть. Те, кто приехал оттуда, я имею в виду. А особенно те, у кого были деньги, чтобы время от времени возвращаться и навещать родных.
– Но не ваше поколение?
– Мое поколение – новозеландцы до мозга костей, соль земли, трудяги, которые гордятся тем, что живут в Божьей Стране. Кстати, мы все большие шутники. Вам достаточно полчаса посидеть в пабе «Бридж-отеля», чтобы понять, о чем я говорю.
– Не уверен, что найду на это время.
– Ну, вот вам пример. Неделю или две назад я сильно огорчила Сноу Джонсона. Это его паб, и он совсем рядом. Туда ходят только местные жители, в здешних краях это заведение считается самым похожим на настоящий бар. Все, что я сделала, – это попросила «портвейн с лимоном и льдом, как подают в Лондоне». Слышали бы вы отповедь, которую я получила в ответ!
Аллейн приглашающе повел ладонью, предлагая продолжать.
– О да, длинную лекцию о том, что мы так много дали Англии, и Англии пора бы давать в ответ, а не как всегда. Что мне повезло жить здесь, повезло быть новозеландкой, и вообще мне не следовало уезжать. И так далее, и так далее, и так далее… – Розамунда пожала плечами. – Конечно, я горжусь своей страной…
– И все же уезжали?
– Вы даже не представляете, как раздражает жизнь в маленьком городке, особенно когда ты выделяешься среди остальных. Я права, инспектор?
– Вы только что сделали вывод, что я не типичный полицейский.
– Да, так и есть. В общем, я просто знала, что уеду, еще с тех пор, как маленькой девочкой училась в начальной школе. – Розамунда наклонилась ближе к инспектору, увлекшись своим рассказом. – Знаете, новозеландцы осуждают тех, кто уезжает. Это все прекрасно – путешествовать, чтобы повидать мир, но после возвращения от нас ожидают, что мы покаемся и принесем торжественную клятву, что больше не уедем. Будто нам предначертано уехать лишь для того, чтобы по возвращении еще сильнее закрепить в душе нации веру, что Новая Зеландия – лучшее место на земле, где каждый может только мечтать оказаться.
– Каждый, но не вы, Розамунда?
Она нахмурилась:
– Мне всегда хотелось чего-то большего: огромного, шумного, быстрого. Возможно, это мой недостаток – жизнь в маленьком городке не по мне.
– В Англии множество маленьких городов.
– Да, но от них легко добраться на поезде до Лондона, где огни и шум. Самое большее – день пути до баров, которые открыты всю ночь, до танцев, галерей, театров и… – Она запнулась и покачала головой. – Что толку говорить? Я вернулась, и тут ничего не поделать.
– Возможно, вы привыкнете?
– Придется приспосабливаться, как ожидает от меня главная медсестра… извините, как ожидала. Буду подгонять себя под обстоятельства. В конце концов, идет война – будто об этом можно забыть.
– Вы скучаете по Лондону?
– Безумно!
В это единственное слово она вложила огромную страсть, и у Аллейна возникло странное ощущение, что он наконец-то видит настоящую молодую женщину, скрывающуюся за этим эффектным платьем и темно-красной помадой, за тщательно завитыми локонами и старательной маской безразличия и гордости. На краткий миг Розамунда выглядела совсем девчонкой, а потом внезапно будто опустились ставни, и она вновь стала той хрупкой, искусственно созданной Розамундой, вернувшись к прежним манерам.
– Все говорят, что за время моего отсутствия там случилось несколько, скажем так, «передряг», но я все равно тоскую по Лондону, как мотылек по пламени. Мне невыносимо думать о том, что происходит с этим прекрасным городом, пока мы торчим здесь, жалуясь на карточную систему – хотя это ерунда по сравнению с тем, что творится там. Пока мы получаем новости с опозданием на несколько дней или недель, опасаясь вторжения, которого никогда не случится.
Аллейн отметил про себя, что страх перед вторжением гораздо более обоснован, чем она полагает, но ему очень хотелось продолжать беседу с этой девушкой, открытой и доверчивой, поэтому он натолкнул ее еще на одно воспоминание: