Ему показалось, что где-то поблизости раздались осторожные шаги. Не в силах уже соображать, позабыв о фонаре, судорожно зажатом в руке, Шаротка бросился прямо, не разбирая дороги. Впереди мелькнуло пламя спички, осветившее лицо Кушара.
— Что случилось со светом? — послышался раздраженный голос.
— Труп... труп... там лежит, — выдавил Шаротка дрожащим голосом.
— Это вы, пан Анзельм? Где вы?
— Здесь!
— Почему вы не зажгли фонарь?
— Я боялся, там в коридоре лежит чей-то труп.
— Что вы такое говорите?!
— Лежит там, в нише! — упирался пан Анзельм, еще не совсем придя в себя, но уже с раздражением, обиженный легкомысленным отношением к его словам.
— Кто такой? Где? — Кушар как будто очнулся.
— Человек, который был за окном... убит... — Шаротка чувствовал, как наступает реакция после пережитого: от волнения ему хотелось плакать.
— Зажгите же, наконец, этот проклятый фонарь! Пошли туда! — приказывал Кушар.
Это приказание, однако, было излишним — в это мгновение загорелся свет.
Кушар бросился в коридор, Шаротка за ним. Когда они оказались на месте, пан Анзельм онемел от изумления. Стоял, оглядываясь вокруг, в совершенной растерянности.
Да, это было то самое место, но труп исчез.
— Ну, где же ваш покойник? — насмешливо спросил Кушар.
Дрожь испуга пробежала по спине пана Анзельма.
— Не знаю... Исчез, — пробормотал он беспомощно. — Лежал именно здесь. Эту нишу в стене я хорошо помню.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Кушар. — Вот что может наделать страх! Вам попросту померещилось! А ниша — это ведь выход трубы, ведущей в камин. Ха-ха-ха!..
— Прекратите этот идиотский смех. Он лежал здесь у стены.
— И кто это был?
— Не знаю. Мужчина с черными бровями.
— Какой мужчина? Какие брови? Что вы болтаете?
— Ну тот, который был за окном.
— Ничего не понимаю!
Шаротка только теперь сообразил, что Кушар не знает о приключении, случившемся в первую ночь.
— Хватит об этом, — сказал он, — достаточно того, что я видел труп неизвестного мужчины.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно! И кроме того, вы ведь говорите, что из этой ниши в камин ведет труба. А разве мы вместе не слышали криков о помощи? Вы сами сказали тогда, что голос идет из подвала, так? — атаковал молодого человека Шаротка.
— Ну, так. Голос голосом, а труп — это совсем другое дело. Не поддались ли вы воображению?
Шаротка, почувствовав в голосе Кушара иронию, рассердился всерьез:
— О чем вы говорите? Я утверждаю со всей ответственностью, что так было. Надо немедленно разбудить всех мужчин и еще раз обыскать эти проклятые подвалы! Во всяком случае с меня хватит! Иду к Хемпелю, а он знает, как поступить!
— И что вы ему скажете? — улыбнулся Кушар. — «Я видел покойника, но он убежал»? Вот тогда вы попадете на язык всем. Я представляю Иоланту! Уж она-то этим воспользуется.
Кушар невольно попал в больное место. Подавленный такой перспективой пан Анзельм озабоченно начал чесать ухо.
— Что я видел, то видел, — буркнул он упрямо. — А кроме того, голос мы слышали оба.
— Э! Я уж теперь и сам не знаю... могло нам показаться. Иногда ветер, завывающий в камине, может вызвать совершенно неожиданные акустические эффекты.
Он немного подумал и добавил примирительно:
— Впрочем, вы правы. Надо об этом рассказать. Я, однако, хочу пойти спать, а вы поступайте так, как считаете нужным.
Он двинулся к выходу. Шаротка устремился за ним, стараясь не отстать далеко.
Через несколько минут они были наверху. В коридоре Кушар протянул руку пану Анзельму.
— Я иду спать. Если буду нужен, разбудите меня. И прошу, не обижайтесь.
Шаротка пожал ему руку, но, рассерженный легкомысленным отношением к трагическому происшествию, ничего не ответил.
Через минуту он уже стучал в комнату Хемпеля.
Дрожащим еще от волнения голосом пан Анзельм рассказал обо всем происшедшем. Хемпель, уже окончательно проснувшийся, слушал внимательно, время от времени задавая ему вопросы.
Когда Шаротка закончил свой рассказ, журналист встал с постели и надел домашние туфли.
— Мы должны пойти вниз и все подробно исследовать на месте. А потом уже решим, что делать.
— Я тоже? — испуганно спросил пан Анзельм. — Ни за что! Я не хочу знать этого дома, его подвалов, с меня хватит этих историй! Заявляю вам, что завтра же отсюда уезжаю. Спасибо за такой отдых!
— Значит, вы не покажете мне дороги и места, где лежал труп?
— Я ведь описал вам все подробно. Вы сами прекрасно справитесь... Я ни в коем случае туда не пойду! — в голосе Шаротки начали звучать истерические ноты. Хемпель почувствовал, что у его ночного гостя нервы напряжены до предела, и больше не настаивал.
— Хорошо, — сказал он коротко. — Я пойду один. Вы правы, конечно, все подробности я знаю. А вам я даю совет такой же, как и в прошлую ночь, — лечь и заснуть. Это поможет. Завтра мы встретимся и вместе подумаем обо всем.
— Завтра утром я отсюда уеду! — упрямо повторил Шаротка.
— Ну не торопитесь. Ведь не откажетесь же вы участвовать в выяснении этой истории, — спокойно сказал журналист, направляясь к выходу.
Пан Анзельм умолк, почувствовав меткость этого замечания. Уехать и оставить нерешенной такую загадку? Несмотря на все события, это было выше его сил.
В столовой был полумрак. Хемпель тихо двигался по комнатам первого этажа. Осторожно прикрыл за собой двери служебного коридора и, не зажигая света, двинулся вперед, короткими вспышками фонаря освещая себе дорогу. Однако этим он предупредил о своем присутствии человека, который пробирался со стороны лестницы, ведущей в подвал. Заметив свет фонаря, тот укрылся в нише коридора и, прижавшись к стене за поворотом, ждал, затаив дыхание.
Хемпель, проходя мимо ниши, был от него на расстоянии вытянутой руки, но ничего не заметил. Он снова зажег фонарь и в его свете увидел вход в подвалы.
Свет на лестнице не был погашен. Он, впрочем, этому не удивился, думая, что Кушар, а тем более Шаротка были слишком поглощены случившимся, чтобы об этом помнить.
Осторожно ступая, шаг за шагом журналист начал спускаться по лестнице. Он был в домашних туфлях, и потому звуки его шагов не были слышны на каменных ступенях. Хемпель дошел до первого помещения, остановился и осторожно выглянул из-за стены. И здесь горел свет. Стояла полнейшая тишина.
Хемпель осмотрелся. Вход в правый коридор был освещен, зато левый зиял непроницаемой чернью. Он вздрогнул, припомнив рассказ Шаротки, и невольно почувствовал уважение к этому старому боязливому человеку, решившемуся на такой смелый для него поступок и сумевшему подавить страх, который он, несомненно, должен был чувствовать сильнее других.
Хемпель понял это отчетливо еще и потому, что сам он должен был сдерживать нервы, чтобы исследовать эти подвалы, молчащие и пугающие своей безжизненностью.
Он углубился в правый освещенный коридор. Сделал всего несколько шагов, как вдруг ему показалось, что в одной из ниш в нескольких метрах перед ним произошло какое-то движение. Звук был коротким и неясным, но совершенно отчетливым.
Спустя мгновение Хемпель увидел узкий сноп электрического света, направленный на каменный пол. В ту же секунду он укрылся за выступом стены. Некоторое время стоял не дыша и вслушивался. Кто-то находился на том месте, где, по словам Шаротки, лежало тело.
Журналист высунул голову, чтобы увидеть таинственного пришельца.
Когда наконец он смог увидеть коридор, то тут же заметил человека, склонившегося над полом. Поблизости висела лампочка, и в свете ее Хемпель узнал этого человека.
Он вышел из-за стены и начал тихонько подкрадываться к нему. Когда их разделяло всего несколько метров, журналист остановился и некоторое время смотрел, что делает этот человек, а потом внезапно спросил:
— Вы что, собираетесь здесь редис сажать?
— А вы пытаетесь меня напугать, пан Хемпель? — голос Броны был тихий и спокойный.
Журналист, который надеялся, что его внезапный вопрос заставит Брону вскочить и вскрикнуть, был удивлен холодным спокойствием того.
— Восхищаюсь вашей выдержкой, — бросил он насмешливо, но сквозь иронию пробивалось искреннее удивление.
— Ха! — Брона поднялся, стряхивая с пальцев пыль. — Я заметил вас, еще когда вы спускались с лестницы, — добавил он с легкой улыбкой.
Хемпель молча закусил губу. Посмотрел на Брону и снова повторил вопрос:
— Ну и все-таки как? Сажаем редис, или, может быть, здесь будет плантация хмеля?
Брона окинул его сонным взглядом и ничего не ответил.
— Что? Вы раздумываете, как бы все это объяснить? — в голосе журналиста появились угрожающие нотки.
— Что именно?
— Как это что?!
— Что именно объяснить?
— Свое присутствие на месте, где недавно лежал труп.
Брови Броны слегка дрогнули.
— О чем вы говорите? — сказал он спокойно. — Я обдумываю скорее другое.
— Что? — настойчиво спросил Хемпель, раздраженный спокойствием Броны.
— Что вы делаете здесь в такое время и в домашних туфлях?
— А что вам не нравится в моих туфлях?
— Собственно в ваших — ничего. Но я вообще не люблю домашних туфель.
— Вот тебе раз! А почему же?
— Они позволяют тихо подкрадываться.
— Знаете что? Не валите с больной головы на здоровую. Это плохая тактика.
— Тактика? А зачем она мне?
— Чтобы не отвечать на мои вопросы.
— Какие именно?
— Что вы делаете на месте, где недавно лежал труп?
— А, действительно, вы меня уже раз об этом спрашивали. Я ничего не знаю ни о каком трупе. А чей?
— Неизвестного человека.
— Кто его видел? Вы?
— Нет. Шаротка.
— И он лежал на этом месте?
— Ну хватит! — обозлился не на шутку Хемпель. — Вы у меня спрашиваете, не ответив на мой вопрос!
— Не будем торговаться, кто должен кому отвечать и в какой последовательности, — голос Броны внезапно стал твердым. — Здесь я у себя дома. Мне неприятно это подчеркивать, но сделать это меня заставляет ваша настойчивость. Прошу мне рассказать, что за история с этим трупом.