— Нежелание ваше я могу объяснить лишь двумя причинами. Первая — вы не любите свою жену и не дорожите ее здоровьем. Вторая — у вас нет средств. Первую причину я не допускаю, ибо не любить графиню нельзя. Что касается второго обстоятельства, то тут есть выход: я дам вам необходимую сумму.
Граф нахмурился, а доктор продолжал:
— Не хотите брать у меня денег, тогда продайте монету Константина этому американцу, мистеру Блэйку. Он за ценой не постоит, вы только сумму назовите.
— Брать в долг, доктор, согласитесь, мне не пристало, — возразил граф, — а что касается монеты, то хочу уведомить вас, что продавать я ее не собираюсь ни за какие деньги, ибо она принадлежит России, является частью ее истории и должна находиться на родине.
— Ложные понятия, — заключил тогда доктор, — имеют то неудобство, что требуют много времени, дабы себя изжить. Вы еще не скоро поймете, как неверно сейчас поступаете. Но в одном хочу вас заверить: нет и не может быть монеты, которая стоит дороже жизни. Дай бог, чтобы я ошибся и графине не понадобилось больше никакого лечения. Будьте счастливы, граф. С вашего позволения я навещу вас в Одессе...
Звонок застал Андрея в коридоре: он уже собирался выходить. Открыв дверь и впустив гостя, он крикнул: «Дед, к тебе пришли!», — и убежал. Зарецкий вышел в коридор и, увидев Носова, едва скрыл свое недовольство.
— Я к вам, уважаемый Александр Васильевич, на минуточку. Проходил мимо и вот... Если позволите, — почти нараспев рокочущим баском проговорил Носов.
— Прошу вас... — В голосе профессора звучал холодок. Жестом он пригласил Носова в столовую. Зарецкий понимал, что Носов пришел вовсе «не по пути» и «не на минуточку». Гость последовал за хозяином в столовую, подошел к журнальному столику и молча положил маленький пакетик.
— Что это? — спросил Зарецкий, не приглашая гостя сесть.
— Это вам, уважаемый Александр Васильевич, — Носов довольно потирал руки. — Новейшее средство от стенокардии. Импортный препарат. Изоланид. Между прочим, только-только поступил в мизерном количестве, — он выразительно обозначил пальцами мизерность этого количества. — Но для вас...
— Благодарю. Сколько я должен?
— Что вы! Что вы! — протестующе замахал руками Носов.
— Простите, но в таком случае я не могу этого принять.
— Ох, уж эти ваши принципы, уважаемый Александр Васильевич. Если вы настаиваете, то я скажу, сколько я уплатил за него.
Зарецкий хорошо знал: сумма, которую назовет Носов, раз в десять превысит стоимость лекарства. Таков Носов. И профессор не ошибся: Носов остался верен себе.
Алексей Михайлович Носов относился к неотмирающей категории нужных людей. «Деловой», — обронил как-то Барабанов, когда речь зашла о Носове.
— Вы не заметили, — спросил тогда Зарецкий, — что в понятие «деловой человек», которое еще сравнительно недавно означало трудолюбие, добросовестность, если хотите, — талант, мы сейчас вкладываем не совсем то, а вернее — совсем не то содержание? Сегодня «деловой мужик» — это делец, проныра, пройдоха. И виной тому — мы сами, наше равнодушие, философия «моя хата с краю», нежелание во что-либо вмешиваться.
Способность Носова все достать, уладить любое дело дважды по достоинству была оценена Фемидой. К сожалению, это не помогло. Девиз Носова — делать деньги — основывался на тонком и точном проникновении в психологию людей. Он умел появиться именно тогда, когда в его услугах особенно нуждались. Ненавязчиво, но достаточно убедительно Носов давал понять, что без его помощи не обойтись, и он действительно совершал невозможное. В самых сложных жизненных ситуациях находил он пути их разрешения. Все упиралось лишь в одно: сколько это будет стоить. В стремлении достигнуть желаемого те, кто прибегал к его помощи, обычно не замечали, а скорее предпочитали не замечать противозаконность избираемых Носовым путей. Важен был результат. За Носовым укрепилась прочная репутация «делового» человека. Выйдя последний раз из колонии, он устроился экономистом (помог диплом финансово-экономического института) в аптекоуправление и продолжал делать деньги всеми дозволенными и недозволенными способами.
Обо всем этом Александр Васильевич не знал, но Носова тем не менее не жаловал. Познакомились они в обществе коллекционеров: Носов оказался нумизматом. Периодически он обращался к Александру Васильевичу за консультацией, и профессор при всей своей антипатии не мог ему отказать. Правда, вскоре он обратил внимание на то, что Носов в коллекционирование вносит коммерческий расчет, но посчитал бестактным сказать ему об этом. Зарецкий в общем-то не скрывал своей антипатии к Носову, но тот не обращал на это никакого внимания.
— Я опять к вам с просьбой, уважаемый Александр Васильевич. Не откажите в любезности, просветите невежду. — Носов положил перед профессором монету.
— Что же, давайте посмотрим. — Зарецкий достал лупу и стал внимательно рассматривать монету. — Так-так... Монета достаточно древняя... 832 год хиджры.
— Это как? — не понял Носов.
— По нашему летоисчислению 1428 год. Эпоха Улугбека. Выпущена она Бухарским монетным двором. Вот сюда посмотрите, Алексей Михайлович. — Зарецкий протянул ему лупу. — Здесь видите знак?
— Да, да, вижу.
— Знак этот обозначает, что монета бухарского чекана. В то время медные деньги чеканили одновременно на многих монетных дворах — в Бухаре, Карши, Самарканде, Термезе, Шахрисабзе — и каждый имел свой знак.
— Значит, монете этой больше пятисот лет? — в голосе Носова звучали нотки торжества.
— Совершенно верно.
— А стоимость ее? — не смог удержаться, чтобы не спросить, Носов.
Зарецкого покоробило.
Носов понял, что допустил промах и, желая исправить положение, вынул еще одну монету.
— Милейший Александр Васильевич, посмотрите, пожалуйста, вот эту...
Зарецкий снова взял лупу.
— Вы что, клад нашли? — спросил он. Носов довольно рассмеялся, но на вопрос не ответил. — М-да, — оживился Зарецкий, — эта монета чуть-чуть постарше — 1420 год. Выпущена Самаркандским монетным двором. — Он отложил лупу и откинулся в кресле.
— Очень вам благодарен, милейший Александр Васильевич. Вы воистину старейшина нумизматов. Какие знания! А что, рубль Константина, — без всякого перехода, хитро прищурившись, спросил Носов, и профессор настороженно посмотрел на него, — есть у кого-нибудь из наших коллекционеров?
— Если хотите приобрести, не тешьте себя надеждой, — язвительно заметил Зарецкий.
— Почему вы так считаете? — сверкнул улыбкой Носов.
— Думаю, что нашим нумизматам вряд ли это по карману.
— Эх, — мечтательно вздохнул Носов. — Если бы раздобыть его, то можно было бы приличного покупателя найти. Не обязательно из наших.
— Вы... вы... — задохнулся от негодования профессор, — вы из-за наживы готовы наше национальное достояние...
— Что вы, уважаемый Александр Васильевич, — испуганно возразил Носов, — вы меня неправильно поняли. Я имел в виду коллекционеров нашего города. — Носов поспешно откланялся. — Еще раз огромное вам спасибо. Я, с вашего позволения, пойду.
— Не смею задерживать.
Закрыв за Носовым дверь, Зарецкий прошел в столовую, сел в свое любимое кресло, устало откинул голову на спинку и закрыл глаза.
«Больше века существуешь ты, рубль Константина, — подумал он. — Сколько алчущих, а порой и грязных рук тянулось к тебе...»
— Идея! Сделаем деду сюрприз, — обрадованно воскликнул Андрей, когда вместе с Ниной они поднимались по лестнице. — Он обожает вареники с вишнями.
— Я не умею делать вареники, — с грустью призналась Нина. — Но я их тоже обожаю.
— Это ерунда. Налеплю сам. — Андрей открыл входную дверь, пропустил девушку. — Надеюсь, косточки из вишни вынимать ты умеешь? А я пока замешу тесто. Дед должен знать, что вареники сделала ты, тогда успех обеспечен. — Он чмокнул ее в щеку. — Дед считает: жена должна уметь все.
— Жена? Насколько мне известно, мы еще не женаты.
— Если ему не понравится твоя, то есть моя, кухня, то браку не бывать. Так что мне придется постараться. Что-то муторно у меня на душе, — вдруг пожаловался Андрей. — Ты не знаешь, к чему бы это? — Он сел на тахту.
— Яснее ясного. — Нина подошла к нему, села рядом, поджала ноги, поправила ему воротник рубахи, на секунду задержала руку на его плече. — Все правонарушители испытывают нечто подобное, называется это — угрызение совести. Меня радует, что и ты — не исключение. Значит, тебя еще можно перековать в положительного. Ну, а если по-серьезному, то груз с души можно снять, если чистосердечно мне все расскажешь.
— Мне нечего рассказывать, — оборвал ее Андрей. — Что вы все ко мне пристали?
— Ладно. Не рассказывай, раз не хочешь. Как тебе моя блуза? Неужели не впечатляет? А в университете есть жертвы: несколько человек свалились с лестницы, пока я поднималась.
— Во всех ты, душечка, нарядах хороша, — продекламировал Андрей и попытался поцеловать ее, но Нина ловко спрыгнула с тахты и убежала в столовую.
— Между прочим, Андрей, ты, кажется, говорил, что твой дед собирает монеты?
— Собирает монеты? — усмехнулся Андрей. — Он ну-миз-мат, — четко, по слогам произнес он. — Понимаешь, нумизмат в самом высоком значении этого слова. У него знаешь какая коллекция? Закачаешься.
— Я познакомилась недавно с одним ну-миз-ма-том, — она произнесла это слово так же четко, как он, — постоянный покупатель нашего магазина. Он еще и книголюб, поэтому всегда просит иметь его в виду. Носов его фамилия. Алексей Михайлович Носов.
— Тоже мне нашла нумизмата! Да он бизнесмен от нумизматики.
— А он рассказывал мне, что есть такая монета — рубль Константина, и стоит она ужас сколько. Неужели бывают такие монеты?
Андрей подошел к стоявшей неподалеку тумбочке, вынул из нее коробочку, открыл ее и небрежно произнес:
— Можешь посмотреть, вот она.
— Андрюша, неужели? Вот здорово! — Ее глаза заблестели, она разглядывала монету то с одной, то с другой стороны, беспрестанно повторяя: — Кто бы мог подумать. Да ты же, Андрюша, богач.