Глава 8
Начальник отделения вернулся из Ленинграда к обеду. И все переиграл. Искать сотрудниц музея он отправил Ревякина, участковому же показал кулак и усадил переписывать квартальный отчет по профилактике нарушений социалистической законности.
– В Главке сказали – срочно! – Положив фуражку на стол, Иван Дормидонтович вытер со лба пот и принялся жадно пить прямо из графина. – Ну и жара-а… Игорь, ты там на профилактику больше налегай и на охрану общественного порядка. Всякие там рейды, туда-сюда, тыры-пыры… Бригадмильцев отметь… ну, этих – дружинников. Сроку тебе – до обеда.
– До обеда?! – нервно взвился Дорожкин. – Так, товарищ майор, полдень уже!
– Полдень? – Начальник удивленно посмотрел на часы – трофейные, швейцарские, они еще ни разу не ломались, а ведь с момента окончания войны прошло уже двадцать лет! – Ах да… Вот ведь время летит! Ладно – до вечера! Потом – в распоряжение следователя. Все ясно? Иди…
После ухода участкового Иван Дормидонтович посмотрел на инспектора:
– С бабами этими поскорее разберись. Ребят тебе дам – двух сержантов. Организуй поиски и сам быстро сюда. Бери в дежурке машину. До Валуи за полчаса доберетесь.
– До Валуи-то – за полчаса, – хмыкнул Ревякин. – А в Возгрино? На усадьбу? Музейщицы-то туда приехали, значит, оттуда и плясать! А там пешком только – болотина… Или…
Инспектор вдруг задумался и улыбнулся.
– Ты, Игнат, чего веселишься-то? – недоверчиво поинтересовался начальник.
– Да так… есть одна мыслишка…
Пообедав в рабочей столовой, Алтуфьев выпил компот и, громко поблагодарив персонал, вышел на улицу. Отделение милиции располагалось совсем рядом, через дорогу, однако следователь не торопился, наслаждаясь погожим летним деньком. Посмотрел на сахарно-белые облака, лениво плывущие в высоком ультрамариновом небе, на растущие вдоль тротуара березки, на куст рябины у дома напротив.
Полюбовался проходившими мимо девчонками в коротких крепдешиновых платьях, усмехнулся и лениво вытащил портсигар… Задумался – закурить прямо сейчас или все же дойти до лавочки у отделения? Все ж верно, лучше на лавочке, не торопясь…
На лавочке, кстати, уже сидел какой-то молодой парень – блондин в серой рабочей робе, с приставшими кое-где опилками и стружкой. Рядом стоял тяжелый мотоцикл с коляской – трофейный немецкий «БМВ». Еще ездили, еще трудились, работали…
– …Ждете кого? – Алтуфьев присел рядом.
Парень вздрогнул:
– Мне бы это… вот… – Дрожащими руками он вытащил из кармана спецовки повестку. – Следователь Алтульев А. В.
– Алтуфьев, – поправил Владимир Андреевич. – Это я и есть. А вы, значит, Потапов Юрий Ефимович?
Парень молча кивнул.
– Ну, заходите… Или сначала покурим?
– Мне бы это… скорее… – выдавил из себя Потапов.
– Ну, как хотите. – Пожав плечами, следователь бросил недокуренную сигарету в урну и поднялся на ноги. – Идем…
Парень резко вскочил, едва не потеряв равновесие.
«Пьяный, что ли? Или с похмелья? Так ведь не пахнет. Эх, Юра, Юра, что же ты так нервничаешь-то?»
– Вот сюда проходите… присаживайтесь.
– Я это… попить можно?
– Да пожалуйста! – Алтуфьев кивнул на стоявший на подоконнике графин. – Наливайте.
Стакан звенел – руки у Потапова дрожали!
– Напились?
– Д-да… Я это, признаться хочу…
– Признаться? В чем?
– Насчет Тамары Марусевич… Это я виноват… Я!
В Валую отправились кавалькадой: двое сержантов и шофер – на служебном тентовом газике, и инспектор уголовного розыска капитан милиции Ревякин – на старом «Ковровце». «Ковровец» Игнат попросил у Дорожкина – на время. Несмотря на десятилетний возраст, мотоцикл оказался резвым, так что Ревякин, шустро обогнав газик, наслаждался быстрой ездой и открыто посмеивался: ну, глотайте теперь пыль, ребята!
В Валуе, около автобусной остановки, милиционеров уже ждал тракторист – вихрастый молодой парень, непосредственный, так сказать, свидетель.
– Алексеев, Степан. – Тракторист поздоровался с инспектором за руку. – Я, это самое, им же наказал – меня дожидаться. Пришел по гати, а их нет! Это самое, походил вокруг, поискал, покричал даже…
– В болоте, может, утопли? – вслух предположил сержант.
Тракторист покачал головой:
– Сразу обе? Навряд ли. Скорее, это самое, заплутали.
– Охотник в деревне есть?
– Сейчас подойдет… Михеич. У него и собака…
– Это хорошо!
Потерев руки, Ревякин подозвал одного из сержантов:
– Иван! Дождетесь охотника – пойдете по гати. А я быстрее вас доберусь! Гляну, что там да как…
Поудобнее усевшись в седло, Игнат завел мотоцикл и, подняв тучи пыли, погнал на лесную дорогу.
– Не заблудитесь, товарищ капитан! – крикнул ему вслед сержант.
Как ни странно, Игнат окрик услышал. Услышал и усмехнулся: ну да, как же, заблудится он! Что он, тут на рыбалке, что ли, не был? На озере-то у Пильтена щук – море! А в ручье – форелька, налим, хариус…
Болота Ревякин вовсе не боялся. Что хорошо в легких мотоциклах – везде проедут, везде пройдут! Не мытьем, так катаньем – тихой сапой! И по лесной тропе (плохо только – ветки в глаза), и по болотной гати. Где на первой, а где пришлось и слезть, покатить, пойти рядом… И все равно быстро! Правы люди: лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
Пропустив промчавшийся мимо «Ковровец», из лесной чащи вышли на заросший лютиками луг двое парней. Один – длинный, нескладный, с вытянутым лошадиным лицом и узкими злыми губами – Митька Евсюков, Дылда. Второй – в брезентовом плаще с поднятым капюшоном.
– Ишь разъездились… – Евсюков прищурился и подозрительно посмотрел на луг и дальше – на деревню. Всмотрелся и выругался: – А у остановки-то – «козел» ментовской! Не тех ли баб ищут?
– А с чего бы их искать? – Тот, что в плаще, резко обернулся и нервно повысил голос: – Надеюсь, ты их не…
– …Да была нужда. Пальцем не тронул!
– Ну, хоть с этим здрасте-пожалста! Ладно, Митяй. Поспешим… Не нравится мне что-то все это.
– Тамара Марусевич? – негромко переспросил следователь. – Ну, и в чем ты виноват? Признание хочешь сделать?
Потапов сглотнул слюну:
– Так это… да. Давно хотел уже, как узнал только, да все некогда было. То одно, то другое, то командировка вот… Беременная она от меня… была!
– Беременная… ага… поня-атно…
– Понимаете, мы как-то в мае еще с ней… так, ночевали в одной компании, вино пили… вот и… как-то само собой вышло, Тамарка довольная осталась. Только потом в июне сказала обо всем. Сказала, аборт хочет сделать. – Вздохнув, Юрий развел руками. – Я не отговаривал – договорился с одним врачом в Ленинграде, через армейского дружка… Деньги приготовил… Вот в конце июня должны были ехать. А она… а ее… Эх-х…
– Да-а, нехорошо… – протянул следователь.
– Да чего уж хорошего! – Юрий развел руками. – Понимаете, я ведь не насильник какой…
– А билеты заранее покупали?
– Ну да, на автостанции, в кассе у нас. Они дома у меня, я принесу, если надо.
– Надо, Юрий, надо. Теперь мы будем вас проверять.
– Так проверяйте, конечно… Я в тот день как раз на танцы заезжал, на мотоцикле. С Тамаркой не говорил – рукой махнул только. Она кивнула – про аборт не забыла. А потом меня Толик Резников попросил довезти его соседа домой – Митьку Евсюкова – Дылду.
– Так-так… Куришь? – Алтуфьев как-то незаметно для себя перешел на «ты».
Потапов поднял глаза:
– Ну… если можно.
– Закуривай. Только у меня «Памир».
– Я лучше свои, «Беломор»… Спасибо.
Оба выпустили дым.
– Я, когда узнал, что Тамарку… ну, в общем, когда узнал, места себе не находил… Хотя мы с ней, с Тамаркой-то, и не дружили особо… Просто тогда, в мае, ну, вышло так… А потом и не продолжилось – у меня невеста есть, у Тамарки – жених, Котька Хренков… До сих пор ему в глаза смотреть стыдно.
– А с гражданином Резниковым ты, значит, близко знаком? С какого времени? – затушив окурок, уточнил следователь.
Потапов пожал плечами:
– Не так чтобы близко. Он, в апреле еще, свадьбу у приятеля моего снимал, с работы. А я там свидетелем был. Так и познакомились.
– А на танцах он как попросил? Что Дылду хорошо знает?
– Дак как не знать? Дылда у него сосед. Живут-то на одной улице… Окурок куда можно?
– Да вот сюда. – Алтуфьев подвинул пепельницу и тут же спросил про время: – Который час был, когда ты Дылду отвез? И куда?
– Отвез к дому его. Ну, он напротив старой школы живет, на Школьной. А когда отъезжали, времени было без пяти двенадцать.
– Откуда такая точность?
– Так, Толик, когда Евсюкова усаживал, на часы посмотрел. И громко так сказал: «Ого, уже без пяти двенадцать!» Похоже, торопился куда-то. Да и танцы еще не кончились – музыка играла вовсю.
– Ага… А на свои часы ты лично не посмотрел?
– Так я их редко ношу – не люблю наручные, об этом все знают.
– Так-так… – Владимир Андреевич задумчиво покусал губу. – А что за песня была, не помнишь? Ты же сказал – танцы еще не кончились. Значит, музыка играла? Какая?
– Ну-у… Я это, не знаю… не музыкант…
– Но танцуешь же?
– Современные, это да.
– Значит, слух есть! – усмехнулся Алтуфьев. – Вспоминай, может, быстрая песня была? Такой рок-н-ролл – бамм-бам-бам – бамм…
– Не! Точно не быстрая. – Потапов обрадованно заморгал. – Медленная. Я еще подумал, мог бы остаться да кого-нибудь пригласить.
– Ну вот, а говоришь – не помнишь! Теперь вспомни – какая медленная? Магомаев, Кобзон или, может, женщина какая пела, хор?
– Вот этого не помню… О! Иностранная! Да, не по-русски – точно!
Медленная иностранная песня оказалась знаменитой вещицей бельгийского шансонье Сальваторе Адамо «Томбе ля неже» – «Падает снег». Именно так пояснил по телефону завклубом Серей Валентинович. Пояснил не очень охотно, поскольку совсем недавно его вызывали в райком и пропесочивали за «засилье иностранщины в репертуаре».