– Из «вальтера»? – удивленно переспросил следователь. – А может, это «наган» был или «ТТ»?
Евсюков с презрением прищурился:
– Слушай, начальник… Я, по-твоему, совсем дурак? «Вальтер» от «нагана» не отличу? Да тут таких «вальтеров» по лесам с войны еще… Ну, видно же – ствол торчит из кожуха… Да не знаю я, что Толик искал, не видел. Говорю же, сокровища! Из-за них и… Ух, гадина! Знать бы раньше, давно бы в милицию сдал.
– Значит, «вальтера» ты у него раньше не видел?
– Да говорю же – не знал! Ой… устал я чего-то… устал…
В палату вошла Валентина, сделав знак рукой, чтобы заканчивали. За ее спиной вдруг замаячил парнишка – Коля, сынок… Любопытствуя, мальчик заглянул в дверь… и резко отпрянул. Правда, никто этого не заметил – ни следователь Алтуфьев, ни докторша… ни Дылда. Тот вообще уже закрыл глаза, давая понять, что на сегодня разговор окончен.
– Мам, я ключи забыл… – уже в коридоре произнес Коля.
– Господи! – Валентина всплеснула руками. – Вот ведь раззява! Обед на плитке – разогреешь. Там котлеты. И суп. Суп чтоб съел, я проверю!
Парнишка склонил голову:
– Мам… а я это… А дядя Игнат к нам сегодня зайдет?
– Сегодня – вряд ли, – неожиданно отозвался Алтуфьев. – Сегодня у него работы много.
Вернувшись в отделение, Алтуфьев вплотную занялся Резниковым. Разложив на столе листочки бумаги, выписал, систематизировал все, что уже знал о кружководе.
Бусы! Дылда… Тамара Марусевич? Усадьба. Холсты? «Вальтер»… Резников и Дылда… Резников и Профессор… Резников и бусы…
Заново передопрошенный несовершеннолетний Симаков Павел припомнил, что, когда он повстречал Резникова («дяденьку из Дома пионеров»), тот вроде как уже выходил со двора Коськовых… А завидев Пашку, поздоровался и снова зашел, но уже как бы вместе. Может быть, специально для того, чтобы незаметно подбросить, а потом тут же «найти» янтарную бусину?
Может быть, и так…
Профессор Арнольд Отто Янович…
И Резников… Так куда ж он… А пожалуй, тут может помочь Игнат! Вдвоем-то всяко сподручнее законы нарушать!
Подумав так, Владимир Андреевич хитро улыбнулся, вышел из кабинета и решительно заглянул к Ревякину. Слава богу, инспектор оказался у себя и вовсю толковал с тем самым парнишкой, Колей, сынишкой докторши Валентины.
– Володь, помнишь, я про нападение на Колю рассказывал? – Игнат вскинул глаза. – Ну, у Сярг-озера, на болоте, так в деле есть.
– Ну-ну? – насторожился следователь.
– Так Коля нападавшего-то узнал – сегодня в палате увидел. Случайно.
– Евсюков?! – Взяв свободный стул, Владимир Андреевич присел рядом с мальчиком. – Что ж ты, Коля, сразу-то не сказал?
Парнишка опустил голову и покраснел:
– Я это… Я дядю Игнату хотел. Вот пришел…
– Молодец! – похвалил Алтуфьев. – А это точно он? Ну, тот дядька, что на кровати?
– Да он! – Коля вскинул голову и сверкнул глазами. – Я его рожу на всю жизнь запомнил! Гнался за мной, фотик отобрал, а меня – в болото! Если б не Лиина-эстонка, не знаю, как бы и выбрался!
– Спасибо, Коля. – Пожав мальчику руку, Владимир Андреевич поднялся со стула. – Ты это все на очной ставке повторить сможешь? Ну, прямо в лицо.
– Да знаю я, что такое очная ставка! Читал. – Махнув рукой, парнишка тряхнул челкой. – Конечно, смогу! Что я его, боюсь, что ли? Пусть он меня теперь боится.
– Вот это молодец! Вот это правильно!
Простившись с отважным школьником, приятели расслабленно закурили. По радио передавали какой-то телеспектакль. По Гоголю, что ли… Ну да, «Ревизор»!
– До старой школы прогуляемся? – быстро предложил Алтуфьев. – И еще кое-куда. Нет-нет, без мотоцикла и без машины. Светиться не будем…
– Как скажешь, – взяв со стола потертую кожаную папку, усмехнулся Ревякин. – Ты же следователь, тебе виднее.
В старой школе уже никого не было. Конюх, он же и сторож, дядя Федя Шалькин пояснил, что экспедиция уже уехала.
– Ишшо третьего дня! Вечером, к ночи ближе… Ну, чтоб скорее домой поспеть. Вещички в грузовик покидали и съехали.
– Вот этого не видали? – Ревякин вытащил из папки фотографию Резникова, зернистую, увеличенную – уж какая нашлась. Вернее, как смогли переснять с того снимка Жени Колесниковой.
– Не, не видал… Постой-ка! – Шалькин прищурился и все же узнал. – Так это ж Толик, из Дома пионеров. К профессору как-то заходил пару раз. Но в тот раз не было.
– А профессор?
– А профессор с бумагами каким-то задержался. У него же своя машина, шофер.
– Так, получается, ближе к утру уехали? – уточнил Алтуфьев.
– Ну да, ближе к утру. Часа, наверное, четыре было, может, полпятого – светало уже. – Припомнив, конюх неожиданно улыбнулся. – Я ведь их и провожал. Профессор еще со мной попрощался – за руку. До свидания, говорит, Федор, спасибо за работу. Вот ведь поди ж ты – профессор, а простого человека жалует. На остановке вон кого-то подобрал…
– На остановке? На какой? – на это раз вопрос задал опер.
Пожав плечами, Шалькин показал рукой:
– Да эвон, в конце улицы… За Домом пионеров уже.
– Так, если они в Ленинград и дальше, к себе в Эстонию, как-то не с руки получается… – негромко протянул Игнат. – Выходит, профессор специально к остановке подъехал кого-то взять?
– А выходит, так. – Конюх согласно кивнул и попросил угостить папироской.
– У меня «Памир», – вытащив портсигар, честно предупредил Владимир Андреевич.
Федор махнул рукой:
– А ниче! «Памир» дак «Памир» – у меня все одно папиросы кончились, а магазин далеко.
Простившись со сторожем, приятели спустились с пригорка и направились в сторону улицы Советской. Там, у поворота, в одном из двухэтажных деревянных домов квартировал кружковод Анатолий Иванович Резников.
– А мы к Резникову, что ли, идем? – догадался инспектор. – Так его же нет. И спросить не у кого – соседи-то, наверное, на работе.
– А нам, Игнат, соседи-то пока что и не нужны.
С хитрым прищуром Алтуфьев огляделся вокруг и, решительно толкнув дверь, направился на второй этаж. Еще и громко этак спросил:
– Эй! Есть кто дома? Похоже, что нет никого, Игнат… – Понизив голос до шепота, следователь обернулся. – Замочек сможешь открыть?
– Этот-то? Да на раз! – Хмыкнув, Ревякин вытащил из папки обычную канцелярскую скрепку. Повозился секунд десять с замком…
– Прошу! Я так понимаю, мы нынче без санкции.
– Так это и не обыск! Просто вот… поглядим.
Квартира Резникова не то чтобы носила следы поспешного бегства, но было все-таки видно, что человек собрался куда-то далеко, и не на один день. Распахнутые дверцы шкафа, отсутствие предметов одежды и документов.
– Гляди-ка, и с керогаза керосин слил, – вышел из кухни Ревякин. – Ну, точно на рыбалку рванул.
– А вот и не на рыбалку! – Следователь кивнул на спиннинг, одиноко притулившийся в уголке у двери. – Это он просто так всем сказал. А для правдоподобности еще и спиннинг у начальника своего, Говорова, попросил. Ладно, потом отдадим…
– Хитрый, – протянул опер.
Владимир Андреевич согласно кивнул:
– Все они тут хитрые. И профессор этот… Интересно, зачем он к остановке подъезжал? Зачем вообще было в ту сторону ехать? Чтобы потом возвращаться?
– Есть у меня там один человечек, – что-то вспомнив, вдруг протянул Игнат. – Одна бабушка-старушка, еще при Александре Третьем родилась… У нее цейсовский бинокль, немереное любопытство, бессонница и куча свободного времени.
– А! – Спускаясь по лестнице, Алтуфьев радостно потер руки. – Так я ее знаю. Ну, заочно… как-то по делу проходила свидетелем. Как раз с биноклем, ага… Думаешь, кого-то могла разглядеть?
– А что гадать? Зайдем! Чем черт не шутит?
– …когда Бог спит, – хмыкнув, продолжил поговорку следователь.
Старушка с биноклем – гражданка Каштанкина, одна тысяча восемьсот восемьдесят девятого года рождения, уроженка города Ревель, Эстляндской губернии, беспартийная, вдова – оказалась дома и незваным гостям обрадовалась!
– А, товарищ старший лейтенант! Давненько, давненько не заглядывали! Об участковом уже и не говорю. А между прочим, нехристи малолетние опять всю остановку изрисовали! Почти каждый вечер костер там жгут. Котька Елисеев, Вовка Ворочкин и этот еще с ними, малой… Сорокин!
– Здравствуйте, Ираида Степановна! – расплылся в улыбке Ревякин. – А я уж теперь капитан.
– Да ну? Мои поздравления! Это что ж, штабс-капитан, если по-старому… Пустой погон!
– Не, Ираида Степановна. Нынче не пустой – нынче четыре звездочки!
– Ну, красиво, чего уж! Да вы проходите, не стойте. К столу! Сейчас и чайку… Ах, когда я была в десятом году в Париже, там давали такое представление в Гранд-опера! Да вы садитесь…
Ираида Степановна – сухонькая юркая старушка – была одета вполне модно и почти по-современному: синий спортивный костюм с эмблемой «Динамо», а поверх него – красный мохеровый халат.
– Садитесь, садитесь… Вот чай… Я его со смородиновым листом! Помнится, точно такой же заваривала моя старшая сестра Агнесса на день тезоименитства государя императора Александра Александровича… Впрочем, нет – уже был Николай Александрович, который Николай Кровавый. Знаете, и ведь за дело прозвали!
Усевшись за стол, гости украдкой переглянулись: похоже, бабушку они навестили зря… Хотя раз уж явились…
Поставив чашку, Игнат снова заулыбался и начал задавать вопросы. Вскоре к нему примкнул и Алтуфьев – вот чай только допил. И в самом деле вкусный. Такой и впрямь только на тезоименитства государей императоров подавать!
Гражданка Каштанкина отвечала на вопросы охотно, правда, не все помнила и кое-что уже не слишком могла сообразить.
– Да, в пять утра я уже не сплю, молодые люди. Иногда и раньше встаю. Ну, как развиднеется. Ложусь-то рано, да и не спится, бывает. Что? Автомашина? Легковая? «Москвич», хм… Я в марках-то нынешних не разбираюсь. Раньше вот, помнится, был «Руссо-Балт»… и еще «Илья Муромец»! Хотя нет, «Илья Муромец» – это аэроплан. А какой он огромный! Мы как-то были в Гатчине, на летном поле… Кажется, в шестнадцатом году… или уже в семнадцатом, не помню. Помню, что было лето. Так вот… А? Что? Автомашина… Да-да, была какая-то, легковая… Светлая такая, блестящая… Точнее цвет не скажу – на рассвете-то все одинаковым кажется. Но автомашина была, да… Говорю же, легковая. Красивенькая такая, ага… Что интересно – подъехала к остановке, кто-то в нее сел, и она сразу же раз