— Как жизнь, Джо? — спросил его Бенкс, шутливо дав локтем под ребра.
Лифтер Джо покосился на бродяжьего вида паренька, то есть на Зои, и насилу удержался, чтобы его лицо не потеряло почтенно-безразличного выражения.
Зои Габриелли в таком наряде, без диадемы, без двух толстых кос, голубого сари никто, несмотря на заверения Бенкса, не узнал. Девушку приняли за паренька, механика, каких с момента объявления о заезде заходило в редакцию немало.
И она осталась дожидаться меня в коридоре.
Я вошел к мистеру Оксу без предупреждения, растолкав ожидающих аудиенции, потому что девушка, перед тем как ее нога ступила на этаж, сказала, что, если я не попаду к мистеру Оксу быстро и не раздобуду бланк участника, она достанет пистолет и начнет палить в воздух и что ей это сойдет с рук, а меня и Бенкса задержат полицейские.
— Ты предатель, — горестно шепнула она напоследок. — Ты сразу к журналистам пошел, а я тебе верила.
И тут я неожиданно почувствовал острое негодование. Она так глянула на меня, будто и вправду верила, а я — подлый искориотский змей — предал ее высокие порывы и чаяния. Отчасти это было правдой, потому как в мыслях моих не было намерений скрывать о своих приключениях в оранжерее доктора. И чувство ярости, захлестнувшее меня, толкнуло в кабинет с силой столь неистовой, что оставалось лишь только удивляться, откуда она взялась у человека, семнадцать лет укрощавшего чувства, характер и другие эмоции.
Я не подозревал, что у меня просто лопнуло терпение.
— Гуд морнинг, сэр, — сказал я довольно резко и одновременно захлопнул дверь кабинета перед самым носом секретаря.
Тот бежал за мной в надежде предупредить неминуемую катастрофу: никто не должен был нарушать распорядка дел мистера редактора.
Но катастрофе положено было случиться — я забаррикадировался стоявшим рядом креслом. Почему-то мне показалось, что единственно эта бумажка, которую Зои так страстно желала получить, вернет мне вдруг пошатнувшееся душевное равновесие. Я хотел непременно швырнуть бланк маленькой гадкой шантажистке в лицо. Раздражение забурлило в крови еще пуще, кулаки против воли сжались, захрустели костяшки. Как бы не надавать редактору оплеух, не покалечить его. Помнил я о сломанных ребрах доктора — тогда ведь только легонько дернул локоть назад, помнил о поломанной решетке, к которой чуть коснулся, а уже снял с петель.
— Гуд морнинг, мистер. Но кто вы? Вам назначено? — вымолвил тот, вставая и с удивлением глядя, как я перенес кресло от стены к двери. Высоколобый, темноволосый, с проседью мужчина лет пятидесяти грозно вырос из-за горы бумаг, коими был завален его рабочий стол, с видом человека, оторванного от дела и ничего не понимающего в происходящем.
— Для тех, кто готов подать заявку на участие в заезде, двери редакции «Нью-Йорк Таймс» всегда открыты, так было сказано в одном из ваших номеров, — глухо проронил я.
— Вы собираетесь принять участие?
— Да.
— Тогда зачем было врываться ко мне как ураган? И к чему эти баррикады? Мой секретарь займется вами через минуту, — сказал мистер Окс. Но тут его профессиональное чутье подсказало, что я не вполне обычный автогонщик. Хотя пахло от меня бензином и моторным маслом на милю.
— Позвольте узнать ваше имя, — проронил он, прежде чем я успел вернуть пресловутое кресло на место, обрадованный, что дело удалось уладить с помощью двух фраз.
Мое имя? У меня их было два. И всегда я пользовался удобством называть себя французом, когда того требовала необходимость, но порой я произносил и русский вариант своей фамилии. Однажды это спасло мне жизнь. В тот тяжелый год, который я провел у стен монастыря в ожидании, когда Ринпоче смилуется надо мной и примет, мне пришлось отбиваться от каких-то британских агентов. Возможно, наставник втихаря пожаловался английским друзьям, и те выслали своих людей, чтобы разобраться со мной. Мне пришло в голову сказать, что я русский, я даже наговорил кучу русских слов, которые были не связаны между собой смыслом, но остались недоступными пониманию британского сознания, однако произвели на них большое впечатление. Меня тотчас оставили в покое, видимо предпочтя не связываться с представителем столь загадочной и опасной расы.
Но сейчас, стоя в кабинете штаб-квартиры редактора популярнейшей американской газеты, этот трюк не сработал бы. В моем кармане покоились документы французского поданного, хотя я страстно тяготел выставить на капоте «Форда» русское знамя. Да к тому времени я столь сильно втянулся в игру, что не только хотел присутствовать при том, чем все это закончится, я уже видел себя участником гонки.
— Емельян Гершин, — не удержался я.
Глаза главного редактора сузились.
— На чем вы собираетесь принять участие в заезде? — быстро, словно хлыстом щелкнул, спросил он.
— Мой автомобиль стоит под вашими окнами, там внизу, — сказал я.
Не отрывая от меня подозрительного прищура, мистер Окс выполз из-за своего, заваленного бумагами, стола и, подняв вверх створку рамы, выглянул наружу. Ярко-красная кожа кресел «Форда» Зои подействовала на него, словно красная тряпка на быка, он даже стукнулся затылком об оконную раму, возвращая голову в кабинет.
— Что это, черт возьми, значит? Взбалмошная девчонка решила воспользоваться услугами какого-то бездомного, чтобы, несмотря на запреты родителя, попасть на заезд?
— Ну да, — ответил я просто, — все так.
— Этому не бывать, — отрезал редактор. — Убирайтесь к черту. А я телефонирую доктору, поведаю, где сейчас стоит автомобиль его дочери. Между прочим, этот «Форд» покалечил немало человек и сотворил множество разрушений в городе. Молодой артистке все сходит с рук только благодаря ее популярности и популярности ее отца.
Он бросился к белому с медью телефонному аппарату, стоящему на углу широкого стола, расшвырял по сторонам бумаги и схватился за трубку.
— Алло, барышня… — успел сказать он, но я вырвал из его рук трубку и аккуратно вернул ее на место.
— Послушайте, мистер Окс, — вкрадчиво начал я, приближаясь к нему все ближе и ближе и не отрывая взгляда от его черных недоуменных глаз. — Мистер Окс, вы не правы. Ни о каком докторе не может быть речи. И о его дочери, мистер Окс.
Я взял его за плечо, подвел к креслу и усадил. Мистер Окс мгновенно стал послушен, ослаб и устало повел бровями. Этому искусству внушения я обучился у одного индийского факира. Но пользовался им не часто, только когда видел перед собой произвол, учиняемый некоторыми работодателями, не желающими платить по счетам. Достаточно назвать человека по имени несколько раз и нажать на особую точку в основании шеи, и он станет послушным. Кроме того, мой внушительный вид и крепкое нажатие на плечо, изобличающее мою силу, довершили дело — редактор обмяк.
— Зои Габриелли не может участвовать в гонках, — слабо возразил он, — ей нет восемнадцати. Кроме того, она женщина.
— Она и не станет участвовать.
— Но внизу автомобиль, принадлежащий ей.
— Верно. Я выкупил его у доктора Иноземцева.
— Не может такого быть!
— Да, именно по той причине доктор продал мне этот «Форд», что боялся увидеть свою дочь в числе участников гонки. Что неприемлемо. Будьте любезны бланк участника, я хотел бы заполнить его.
— Но участие в заезде возможно только на автомобиле собственной конструкции или с согласия производителя, а «Модал Кей» принадлежит компании «Форд Мотор Компани».
— Ведь легко внести поправки в условия игр, вы же их учредитель. — Моя наглость перешла всякие границы. Но я не знал, что ответить, как не знал и о том, что на своем «Форде» Зои, если и примет участие, но вряд ли победит. Победу будут оспаривать владельцы этой самой «Форд Мотор Компани», да и русское знамя над американским авто уже не развесишь — получится конфуз и моветон. Мой маленький план потерпел фиаско.
Редактор протянул мне лист бумаги, который вынул откуда-то из вороха бумаг, я уселся на соседнее кресло заполнять заявку.
— Все-таки это крайнее неудобство. Доктор будет негодовать, что автомобиль его дочери встанет в один ряд с его электромобилем, — проронил вдруг редактор, все еще пребывая в состоянии замешательства.
Я медленно поднял голову. Его слова доплывали до моих ушей точно ватные кораблики по желейному пространству.
— Доктор собирается принять участие?
— Он подал заявку вчера вечером, примерно между восемью и девятью часами.
Тут я вспомнил о пари, которое по неосторожности заключил с Элен Бюлов. Неужели, несмотря на мое заточение в подвалах доктора, череду минувших дней, более того — ее смерть, спор все же состоится?
— Сам явился?
— Нет, его сын. Сам он телефонировал и, коротко оповестив, чтобы я принял мистера Дэвида, тотчас же отключился. Доктор немногословен до дикости.
— Откуда был сделан звонок? Это можно узнать?
— С Лонг-Айленд, — пожал плечами Окс. — С острова картофельных магнатов и придурковатых ученых.
Кажется, редактор начинал выходить из транса. Но я все же оставил заявку незаполненной, поднял трубку телефона и, невзирая на возмущенный возглас редактора, попросил барышню, сидевшую на коммутаторе, дать мне информацию о звонке с Лонг-Айленда. «Таймс» могла себе позволить эту маленькую роскошь.
— Люсиль, — раздалось на том конце линии, — ты вчера соединяла мистера Окса и мистера Иноземцеф.
— Да, в четверть девятого.
— Благодарю, — сказал я, положил трубку и невозмутимо вернулся к своей заявке.
Мистер Окс проводил меня огромными, как кофейные чашечки, глазами, но не смог и слова вымолвить, возмущение захлестнуло все его существо. Я спокойно докончил свою работу, положил перед ним заполненный лист. Редактор нехотя поставил свою подпись, шлепнул печать. А я, отодвинул от двери в сторону кресло, служившее мне запором, вышел в коридор. Зои тотчас же подскочила ко мне прямо на глазах у удивленной публики, собравшейся под дверьми кабинета редактора, какое-то время пребывавшего у меня в заложниках, и повисла на шее.