Когда Элен стянула с него маску и перед моим взором открылось истинное лицо доктора Иноземцева, я ощутил то, что иные называют прозрением. Мгновенно картинка разрозненных событий стала одним целым.
И прежде чем вступить в разговор, я искренне пожалел юношу, который был столь привязан к Иноземцеву, что решил продолжить его жизнь в надежде, что тот действительно вернется, а общество, не заметив долгого отсутствия доктора, примет его с распростертыми объятиями, не как убийцу, неудачника, бомбиста, а как ученого, продолжающего совершать открытие за открытием. Давид работал не покладая рук, стараясь продолжить начатые труды доктора, довести их до безупречности и возвеличить славу приемного отца. Теперь мне стали понятны эти многочисленные эксперименты с имплантатами, с восковыми куклами, искусственной кожей и стальным скелетом, с возрожденным из небытия за короткий месяц электромобилем, который получил новое сердце благодаря еще одному применению выведенного Иноземцевым сорта грибов. Все это было сотворено, дабы с уст человеческих не сходило имя Иноземцева.
— Давид, позволь мне сказать, — попросил я. И, не встретив сопротивления, добавил: — Ваш отец погиб, об этом, к великому сожалению, говорят некоторые факты.
Выдержав паузу, дождавшись молчаливого согласия юноши, я продолжил:
— В тот день 13 марта 1905 года в его оранжерею никто из «Дженерал Электрик» не являлся. Доктор это выдумал. Он отослал вас подальше от опасности. Он задумал самоубийство, тщательно его спланировал, чтобы уничтожить не только себя самого, но и тех, кто пытался нагло использовать его.
— Человек из «Дженерал Электрик» был, — настаивал Давид.
— Вы его видели?
— Нет.
— Месье Эдисону совершенно незачем было отправлять шпиона в оранжерею доктора, поскольку они сотрудничали, ведь так? Я видел надпись на генераторе в заброшенной больнице. Машина была собрана у Эдисона.
— Но никто, кроме отца, не знал, как она действует в отношении человеческого организма. Каждый раз ее приходилось отстраивать заново. Всем хотелось знать, и Эдисон не исключение.
— Вам не приходило в голову, что и сам доктор не вполне понимал, как работают его дрессированные токи? Он мог ими пользоваться, подобно тому, как скрипач извлекает музыку из инструмента, подобно танцовщице, кружащейся в танце. Он мог управлять токами, но не мог объяснить, как он это делает. Попросите своего дрессированного ворона разложить процесс полета на алгоритм. Божественный талант порой необъясним. Ни один земной язык не способен описать иные чудеса.
Давид упрямо поджал губы, в очередной раз оттерев подбородок от крови, видно, извлеченные имплантаты оставили в его глотке глубокие и незаживающие раны.
— Месье Иноземцев, увы, был склонен к суициду, он имел чрезвычайно неустойчивую психику и предпринял за свою жизнь столько попыток самоубийства, что в конце концов одна из них стала последней. Мне очень жаль, что приходится говорить об этом вам, но порой лучше собрать все свое мужество и твердо глянуть правде в глаза, чем жить в иллюзиях, увязая в них точно в болоте. Терпению мадам Бюлов и Зои можно только позавидовать, вы едва не свели их с ума. Десятки раз на моих глазах вы заставляли их поверить в то, что внушили себе и во что верили, точно безумный.
— Черт возьми, Эл, — бросила Зои с плохо скрытой усмешкой. — Ты вспомнил свое адвокатское прошлое?
Она достала из кармана обломок фаланги указательного пальца из могилы с Вудлонского кладбища и застыла со слезами на глазах.
— Да, Зои, прах доктора нужно вернуть обратно.
— Господи, Герши, — проронила Элен, — как вы это узнали? Почему вы так в этом уверены?
— Потому что правда всегда ясна, как свет солнца. Ее нужно лишь увидеть, обозреть, обозреть панорамно, все детали захватить. Я должен был раньше догадаться, кто прячется под респиратором и очками. Но я не видел самого главного и самого очевидного. Не видел другую, совершенно иную за маской душу. Хотя все время ощущал несоответствие виденного и ощущаемого. Если б догадался сразу, — я горестно вздохнул, — смог бы предотвратить все эти приключения. — Я обернулся к Давиду: — Одно из ребер доктора наверняка хранит память ранения. Зоя рассказала мне о том, что месье Иноземцев перенес операцию по удалению части легкого. Я напомнил вам о нем неловко, и ваше лицо отразило затаенную горечь и грусть. Это было неоспоримое доказательство, что прах принадлежал доктору. И сдается мне, вы знали об этом и раньше… Но даже этот факт не убедил вас принять горькую правду. Просто принять правду! И Зои не пришлось бы изображать напускной кураж, дебоширкой себя выставлять, мадам Бюлов — организовывать свои похороны. Не приходилось бы им вдвоем силой выдавливать из вас признание. И мы не плыли бы сейчас из Сиэтла в Йокогаму. Одно неосторожное слово, действие или даже бездействие всегда влечет за собой уйму последствий. Моя история началась с того, что я когда-то приобрел билет до Петербурга. Не поехал бы я тогда вместе с вами, мадам, в Россию, не свел бы знакомства с Зои, не вернулся бы спустя семнадцать лет с мыслями об убийстве, не стал бы Давид держать меня как заключенного. Время тут вовсе не становится преградой. Мы творим свое колесо сансары сами. Так мой приезд был лишь одним из звеньев событий, а упрямство Давида — другим, и оно вело к третьему — к упрямству Зои. А уж упрямство Зои пострашнее, чем дрожь Кайласа. Вам, Элен, ничего другого не оставалось, как уравнять произошедшее, и вы старательно пытались это сделать. Только лишь вытянув юношу в люди, можно было заставить его прекратить жить чужой жизнью. Мадам Бюлов пыталась уговорить вас, Давид, на участие в гонках, чтобы, победив, вы открыли наконец всем свое инкогнито, свои таланты и, освободившись от оков прошлого, начали бы новую жизнь — собственную жизнь.
— Но тут вмешалась я, — сказала Зои.
— Да, вы, вмешавшись, вновь запустили колесо последствий. Выстрелили в собственную мать снотворными иглами. Но позабыли, что ваша родительница — непревзойденный мастер иллюзий. Она заставила вас поверить в то, что вы ее неосторожно лишили жизни, в надежде, что вас образумит ее смерть.
— Но не тут-то было, — вздохнула Элен.
— Зои безумно мечтала об участии в ралли. Но Давид, проявляя излишнюю заботливость, ни в какую не соглашался дать своего согласия на участие. И Зои вознамерилась нарушить данное прежде обещание во всем слушаться брата.
— Вы и об обещании знаете? — изумилась девушка.
— Тут несложно догадаться, что маска Давида и ваше служение этой маске было делом заранее обговоренным. К тому же вы часто упоминали какой-то уговор. Я понял, что ваши действия связаны словом. Зои как могла сопротивлялась, юлила, выбирала слова, чтобы не выдать тайну Давида, хотя всем сердцем была против его действий, его образа жизни.
— Он шантажировал нас, — выкрикнула Зои. — Он такой же слюнтяй, как наш папенька, да простит меня Господь! Сколько раз он лез в петлю и травился, Эл. Сущее наказание. И вроде бы не родные отец и сын, но Давид до безумия во всем ему старался подражать.
Давид забрался на высокую койку. Через мгновение он безжизненно опустился на подушку, прижал ладонь к щеке, подтянул колени. Его глаза сияли слезами обиды. Но лучше было, если бы он сейчас просмотрел эту синематографическую пленку собственных воспоминаний, чтобы, по-иному на них взглянув, принять решение, как быть дальше. Я должен был сыграть роль проекционного фонаря, осветившего все уголки его подсознания. Он помог мне прозреть однажды, теперь моим долгом было помочь ему. Закон кармы беспощаден.
— Похороны Элен можно было счесть удачными. Мисс Ли, ярая противница, как выразилась Зои, того, чтобы вы, Давид, во всем подражали отцу, помогла Элен с приготовлениями. Мисс Ли и меня пыталась предупредить о странностях хозяина оранжереи. Они вынесли из подвала одну из многочисленных кукол… Мне думается, это было тело той горничной, что не вынесла имплантированный сердечный электростимулятор и на которой вы тренировали свое умение пришивать восковые лица человеку. И в последнюю ночь перед похоронами заменили собой в гробу. Зои удалось застать Элен и мисс Ли врасплох.
— Эл, ты колдун! — рассмеялась Зои. — Ты говоришь так, словно был там и видел все своими глазами. Давид в горе и печали закрылся в своем кабинете. Моя мать — неподражаемая Элен Бюлов, пролежав сутки недвижимым мертвецом в гробу, едва пустеет зал, встает. Затем входит мисс Ли, и обе, как две хитрые лисицы, крадутся в подвал, подхватывают бедную Сезерину — да, Эл, это была та самая горничная, механическое сердце которой, простучав двое суток, замерло навсегда, — одна за ноги, другая за руки, по-прежнему крадучись, возвращаются и кладут ее заместо моей неподражаемой маменьки на смертный одр. Я же, боясь, как бы что Давид в очередной раз с собой не сделал, пыталась проникнуть к нему в кабинет через одно из зеркал и видела, как мимо меня прошли мисс Ли и моя мать, неся свою драгоценную ношу. Они меня не видели, а я их — презамечательно. Как вы догадались, что мисс Ли помогла?
— А кто же еще? — ответил я. — Одной бы Элен на этот раз было не справиться. Не стала бы она сама звонить в похоронное бюро.
— Еще как бы стала, — отозвалась Зои. — Но с мисс Ли было проще, да. Она умеет хранить тайны.
— Но когда вы узнали, что мать жива…
— Клянусь, была на седьмом небе от счастья. Я, глупая, поверила в ее смерть. И глядела сквозь зеркало с раскрытым от удивления ртом. Она проплывала мимо, перешептываясь с моей учительницей, а я разревелась даже, ей-богу.
— И тогда планы поменялись, — подхватил я. — Смерть Элен не имела никакого нравоучительного веса в отношении вас, Зои. Зато можно было ее использовать, чтобы проучить вас, Давид.
Давид прикрыл глаза, слушал молча, не шевелясь.
— Но опять осечка. Элен и Зои готовили некий сюрприз, когда вам вдруг стало известно, что похороны были инсценировкой. Зои вся отдалась подготовке к гонкам. Ее задачей было привести вас в Оклахому. А уж в заброшенной больнице Элен устроила бы вам трепку. Но и вы, Давид, застали мадам в перекрестии зеркальных коридоров оранжереи. Элен нужно было вынести оттуда старые пленки доктора и аппарат синематографа. Я прав?