Тайна священного колодца — страница 2 из 6

…Индейцы научили европейцев, как жить в Новом Свете, а те отплатили им тем, что отобрали у них этот Свет.

Герберт Аптекер

ВМЕСТО ПРОЛОГА

Второй день мы едем к далекому и таинственному Юкатану. Монотонно гудит мотор. Дорога серой шуршащей лентой бежит под колесами автомобиля.

Остались позади перевалы Центральной Мексики с красивыми заснеженными вершинами. Некоторое время дорога пролегает вдоль берега моря, а потом начинаются джунгли. Они подступают к самой обочине, и кажется, хотят поглотить асфальт.

Но серая лента убегает. Она, как спасительная артерия, проносит нас через тропические болота, где торчат из воды почерневшие стволы деревьев, где высоко в небе, раскрыв крылья, вьется в поисках падали черные сопилото[9].

Иногда на асфальте попадаются раздавленные кобры. Наверное, рядом с дорогой в зеленой болотной трясине ползают они, чуть приподнимая свои плоские головы и разглядывая мчащиеся машины.

И снова высокий тропический лес. Деревья переплетены лианами. С разных сторон слышатся крики птиц, обезьян, рев ягуаров. Кажется, выйди из машины, шагни с дороги — и путь назад будет отрезан.

Трудно представить, что в этих диких местах когда-то на заре человечества родилась высокая цивилизация индейцев майя. Каменными топорами индейцы вырубали гигантские деревья, расчищали землю под посевы маиса, строили города. И города, построенные ими пятнадцать–семнадцать веков назад, сохранились до наших дней. Ни ураганы, ни тропические ливни не смогли разрушить их.

Семнадцать веков! Я ловлю себя на том, что не ощущаю меру этого времени. Я представляю семнадцатый век, семнадцатый год, семнадцать лет тому назад. Но семнадцать веков…

Хочется усомниться во всем. Однако стоит в своей неувядающей красоте город Паленке. В центре города — удивительный храм Солнца с причудливыми каменными узорами на стенах, большой дворец с высокой башней, где когда-то заседали жрецы-астрономы. На каменных стенах дворца высечены нефритовыми резцами барельефы — воины с копьями в руках, сановники в головных уборах из перьев редких птиц.

Неподалеку от Паленке находится другой город индейцев майя — Бонампак. На внутренних стенах одного из дворцов сохранилась красочная роспись: процессия роскошно одетых жрецов и вождей, битва с вражескими армиями, праздник, в котором участвуют танцоры в красочных нарядах.

Мы едем на северо-восток к великой столице индейцев майя Чичен-Ице.

Чем ближе Чичен-Ица, тем плотнее становится поток автомобилей. В древний город всегда едет много людей — иностранцы и мексиканцы. Едут целыми семьями. Из окошек автомобилей выглядывают любопытные мальчишки и девчонки.

Дорога становится ýже. Машины идут медленнее. Каждый холм у дороги притягивает взгляд, — может, там скрыт дворец знатного воина, может быть, пирамида.

Наконец за поворотом открывается Чичен-Ица. На главной площади — ступенчатая пирамида Кукулькана с ровной площадкой наверху, где стоит храм. На фоне голубого неба с белыми пушистыми облаками пирамида смотрится естественно и спокойно. Кажется, будто ты уже видел ее. Будто она твоя старая знакомая. И если бы ты попытался представить ее другой, ты бы не смог сделать этого.

И совсем она не давит своим величием. Скорее, она приподнимает тебя и отрешает от всего, что час назад волновало.

Ко мне подходит мексиканец. У него чуть раскосые глаза, волосы черные как смоль, кожа с бронзовым отливом. Как похоже его лицо на те, что я видел высеченными на каменных стенах древних дворцов в Паленке и Ушмале.

— Меня зовут Исидро, — представился мексиканец. — Если угодно, мы сначала поднимемся на пирамиду Кукулькана.

Мы шагаем вверх по каменным ступеням. Ступень узка, лестница почти отвесна. Страшно взглянуть назад.

На каждой стороне пирамиды 91 ступень. Если сложить число ступеней, выйдет 364 число, равное числу дней в году. Площадка наверху пирамиды дополнит это число до 365. Поэтому ученые считают, что пирамида Кукулькана имеет не только религиозное значение.

Отсюда, с высоты пирамиды, открывается весь древний город Чичен-Ица. Вдалеке круглая башня обсерватории. Ученые древности наблюдали за движением Солнца и планеты Венера, они определяли по звездам время сбора и посева маиса.

Виден храм со множеством колонн, который называют Храмом воинов. На верху храма из камня высечен бог Чак-Мол. Он полулежит, голова его резко повернута, в руках он держит блюдо, на котором разжигали жертвенный огонь.

И делаю первый шаг по ступеням пирамиды вниз. У меня захватывает дух. Лестница кажется почти отвесной. Но я вижу, как мой проводник идет, твердо ступая по ступеням и глядя куда-то вдаль. Я пытаюсь идти так же, как он. И вдруг неожиданно для себя я ощущаю прелесть этой страшной ходьбы, ее таинство. Ты не видишь лестницы перед собой и как будто спускаешься с неба. С каждым шагом все ближе и ближе зеленая, коротко подстриженная лужайка. Я еще раз смотрю на пирамиду, которая вознесла меня, испугала и порадовала…

Мы шагаем к Священному колодцу. Но проводник вдруг останавливается и раскуривает трубку.

— Прежде чем идти к колодцу, сеньор, — говорит Исидро, — давайте присядем.

Мы сели на квадратный отесанный камень, давно вросший в землю. Индеец курил трубку и неторопливо рассказывал удивительную историю Священного колодца, без которого нельзя представить жизнь индейцев Чичен-Ицы.

НАРЕЧЕННАЯ БОГУ

Это было в месяц Кайяб, когда обычно начинается период дождей. Давно индейцы подготовили землю для посева, отобрали лучшие зерна маиса. А дождя все не было. Земля была сухая, похожая на пепел.

С рассветом индейцы приходили сюда, к пирамиде Кукулькана, приносили жаровни с углями и жгли священный копаль[10]. Дымок вился над жаровней, распространяя благовония. Индейцы сидели на корточках вокруг жаровни и смотрели на восток, откуда надвигался свет нового дня. Этот свет для них был таинственным. Индейцам казалось, что черный бог ночи покидает землю и звезды уходят вслед за ним, потому что они его стражи.

На землю приходит другой бог — светлый бог дня. Индейцы пристально смотрели на яркую полоску, которая занималась на востоке. Может быть, там промелькнет фигура светлого бога, может, удастся увидеть его лицо? Хмурое оно сегодня или радостное?

А свет становился все ярче. И наконец показывалось солнце. Будто настороженный огненный глаз, оно выглядывало из-за края земли. «Берегитесь, люди! — предупреждало оно. — Я могу все сжечь».

Индейцы крепче прижимались друг к другу и смотрели на небо. Оно было голубое. Без единого облачка. «Значит, бог дождя разгневан на нас! Значит, солнце, как и вчера, будет сжигать землю».

Индейцы чувствовали себя песчинками в этой огромной вселенной, где такое большое небо, бескрайняя земля, где такое яркое солнце и такая далекая луна. Все для них было полно таинственного смысла: смена ночи и дня, дождь и гром, рождение ребенка и сама смерть. «Мы во власти богов, — причитали индейцы, — а с ними могут общаться только верховный правитель Халач-Виник и жрецы».

Взгляды индейцев были прикованы к храму, который высится на огромной ступенчатой пирамиде. Там восседает Халач-Виник и жрецы. Они говорят с богами. Они узнают, за что разгневан на людей бог дождя Юм-Чак и какие дары люди должны преподнести ему, чтобы землю оросил дождь.

Халач-Виник сидел на большой шкуре ягуара. Его лицо было раскрашено красной, черной и голубой краской. Длинные волосы завязаны на затылке красной лентой. Голову, как корона, украшал наряд из разноцветных перьев. Плечи верховного правителя покрывала дорогая тонкая накидка.

Халач-Виник возносил к небу руки, перехваченные браслетами из нефритовых камней. Он закрывал глаза, и губы его что-то шептали…

А рядом с ним в раскрытой каменной пасти ягуара пламенели угли. Жрецы подбрасывали на угли священный копаль, и благовонный дымок поднимался к небу. Он должен был донести молитвы Халач-Виника до самого бога.

Индейцы не спускали глаз с храма. Они ждали, может быть, час, а может, еще больше. Солнце поднялось высоко и жгло спину, как пламя костра.

И, наконец, на верху пирамиды появился Халач-Виник в сопровождении жрецов. Он в головном уборе из разноцветных перьев. На плечах красная накидка, в правой руке жезл, украшенный хвостами гремучих змей.

Халач-Виник поднял жезл, и музыканты, которые давно ждали знака правителя Чичен-Ицы, ударили в барабаны. Заиграли трубы, сделанные из больших морских раковин, засвистели свистульки, затрещали трещотки. «Собирайтесь. Будет говорить Халач-Виник — верховный правитель индейцев майя!»

С разных сторон бежали к пирамиде люди. Из хижин на окраине города, с каменоломен, со строительства нового храма. Все хотели знать, что скажет Халач-Виник.

А он стоял на верху пирамиды и смотрел на свой город, где все ему подвластно. Одно его слово — и будут уничтожены эти дворцы и храмы, одно ого слово — и будут построены новые… Он властитель великого города!

Взгляд правителя упал на Храм воинов. Множество колонн подпирали его крышу. Его белоснежные стены украшены каменными узорами, вырубленными нефритовыми резцами. Особенно красив храм сейчас, когда солнце в зените.

Над вершинами тропического леса видна круглая башня обсерватории, где восседают жрецы-астрономы. А дальше — Храм ягуаров, платформы для танцев, стадион для ритуальной игры в мяч…

Люди бегут к пирамиде — они хотят услышать, что скажет он, вождь Халач-Виник.

Халач-Виник поднял жезл, украшенный хвостами гремучих змеи, и музыка смолкла. Теперь ничто не нарушало торжественной тишины.

— Бог дождя Юм-Чак разгневался на вас, люди, — словно гром разнеслись над площадью слова Халач-Виника. — Если бог будет гневаться впредь, то все погибнет на земле — деревья, птицы, звери. Останутся только горы и небо.

Халач-Виник сделал паузу и посмотрел на людей своим ястребиным взглядом. Даже отсюда, с высоты пирамиды, он видел страх, которым объяты все эти люди. В глазах у них покорность и мольба к нему, верховному правителю:

— Скажи, что делать! Скажи! — кричали люди.

— Чтобы бог Юм-Чак был милостив к вам, люди, — громко крикнул Халач-Виник, — вы должны отдать ему самую красивую девушку!..

Радостным криком индейцы встретили эти слова. «Значит, бог согласился принять от нас девушку. Значит, он смилуется и пошлет на землю дождь!»

Ударили барабаны, заиграли трубы, засвистели свистульки, затрещали трещотки. Казалось, земля гудела от этой радостной музыки. Индейцы плясали. И каждый из них хотел отдать свою дочь. Но нужно, чтобы это была самая красивая девушка племени.

Из толпы вышел индеец Холон. Кто не знает в Чичен-Ице высокого и сильного индейца Холона! Кто может сравниться с ним в силе и выносливости! Его руки, грудь и даже щеки украшает татуировка. Его уши надрезаны. Кровью он не раз мазал лицо каменного идола.

Холон остановился у первой ступени лестницы, которая вела на верх пирамиды.

— О, о! Великий правитель! — воскликнул Холон и упал на колени. — Люди знают, что моя дочь Сквик самая красивая девушка Чичен-Ицы.

Пронесся гул одобрения.

— Пусть она отправится к богу Юм-Чаку, — сказал Холон, — и вымолит у него милость для нашего народа.

К Халач-Винику наклонились жрецы и что-то шепнули ему. Халач-Виник поднял свой жезл и несколько раз ударил им о каменные плиты пирамиды.

— Богу Юм-Чаку будет отдана дочь Холона, — разнеслись над площадью громовые слова Халач-Виника.

Опять заиграла музыка. Индейцы плясали, а верховный правитель неподвижно стоял и смотрел на торжество народа. Потом он вдруг резко повернулся и ушел в храм. Задумчиво сидел он на шкуре ягуара и смотрел на дымящийся копаль, который подбрасывали в каменную пасть ягуара услужливые жрецы.

Смолкли барабаны, трубы, свистульки и трещотки. Толпа расступилась, и индеец Холон пошел к своей хижине. Он не видел людей, он не видел дворцов и храмов. Перед его глазами была маленькая Сквик.

Это было шестнадцать лет назад. Холон хорошо помнил тот день. Жена лежала в своем гамаке, и он привел в дом колдунью. Она принесла скульптуру богини деторождения Ишь-Чель, вырезанную из дерева, что-то пошептала, стоя около гамака жены, и положила идола на землю, под гамак.

Колдунья села на полу, поджав под себя ноги, постелила перед собой белый платок и бросила на него зерна кукурузы. Затем собрала их, несколько штук отложила в сторону, потом снова бросила, шепча заклинания… Вскоре в хижине Холона раздался детский плач.

Колдунья обмыла девочку и уложила ее в кроватку, сделанную из прутьев. Затем вытащила из-за пазухи две дощечки из пальмового дерева. Одну поместила девочке под затылок, другую на лоб и начала сдавливать ее голову. Потом крепко связала дощечки веревкой. Голова девочки должна быть сплющенной — это считалось признаком красоты.

Холон так отчетливо представлял тот день, будто это было не шестнадцать лет назад, а вчера. И он был счастлив.

Он не хотел, чтобы кто-то перебивал его воспоминания. Он пытался не замечать толпу людей, которая шагала вслед за ним. Ведь теперь жизнь всех зависит от его дочери. Завтра она встретится с самим богом Юм-Чаком…

Холон вспомнил, как он впервые надел своей дочери тоненький поясок, на котором висела красная ракушка — символ девственности.

О, о! Его дочь Сквик всегда была очень скромной девушкой. Она не поднимала глаз на мужчин. Не то что ее сверстницы, которых матери в наказание щипали за уши, за руки или натирали их бесстыжие глаза перцем. Если Сквик подавала мужчине пить, она отворачивалась от него, чтобы не рассматривать тело мужчины.

Жрецы и чиланы[11] заметили красоту Сквик и ее скромность еще во время обряда совершеннолетия. Это происходило в доме покровителя. В тот день помощники жреца чисто подмели двор и устлали его свежими листьями. В жаровнях задымился священный копаль. Появился жрец в черном одеянии. Он начал свой обряд… Он изгонял злых духов. После этого снова подметали двор и разбрасывали свежие листья, стелили на землю циновки.

Жрец снял с себя черную накидку, облачился в яркий праздничный наряд и надел на голову убор из разноцветных перьев. Он взял кропило для разбрызгивания святой воды.

Жрецу помогали четыре почтенных старца — чаки[12].

Он приказал подросткам сесть на свежие листья, которыми был устлан пол. Чаки покрывали головы юношей и девушек белыми платками, и жрец благословлял каждого. Потом подходил покровитель обряда и дотрагивался до головы подростка особой священной костью девять раз, смачивая при этом священной водой его лицо, пальцы ног и рук.

Когда были сняты белые покрывала, жрец подошел к мальчикам и отрезал у них привязанные к волосам белые бусинки. Взрослые дали мальчикам курительные трубки, чтобы они затянулись по одному разу. К девочкам подходили матери и развязывали поясок с ракушкой. Теперь юноши и девушки могли вступать в брак.

Холон хорошо помнит, как на том празднике к его дочери подходили юноши. Среди них был Мугукут. Они предлагали себя в мужья. Сквик скромно опускала свои большие, как миндалины, глаза и говорила «нет». Может быть, она уже тогда знала, что будет наречена самому богу.

Хижина Холона была уже близко, до нее оставалось не больше двух полетов стрелы. Сейчас Холон объявит и дочери и жене о великом празднике в их доме.

А весть о том, что Сквик наречена богу, уже облетела весь город, все хижины, стала известна и в доме Холона.

Как только он подошел к хижине, жена низко поклонилась ему, а Холон поклонился дочери. Теперь она для него была святой. Люди, которые сопровождали Холона, тоже низко поклонились его дочери.

Холон сел на циновку и осмотрел свою хижину: стены из прутьев, крыша из пальмовых листьев. Наверное, у бога дождя Юм-Чака — огромный каменный дворец, больше, чем у верховного правителя. Его дворец там, наверху, на белых облаках, которые плывут над землей. Он видит из своего дворца всю землю, всех людей; конечно, он видит и свою нареченную Сквик. Она сидит сейчас на циновке, опустив глаза. Она — сама покорность. Мысли ее заняты встречей с богом.

Жена поставила на землю глиняные чашки, в которых был напиток, приготовленный из размолотых плодов какао. Его подают по праздникам.

Они сидели и пили сладкий напиток. Отец и мать с благоговением смотрели на дочь… Когда скрылось солнце, мать постелила в гамаке постель для Сквик и отвела ее спать…

Сквик закрыла глаза и пыталась вообразить, какой он, бог Юм-Чак! Наверное, такой же огромный, как тот каменный, что стоит в храме. Она не могла представить бога живым. Живым она хорошо видела Мугукута. Его хижина стоит неподалеку. Он влюблен в Сквик, он уже не раз искал встречи с ней. Но ей страшно было решиться на это. А теперь! Теперь уже никогда не будет свиданья. Сквик знала, что нареченная богу должна проститься с этой жизнью, с хижиной, с отцом и матерью, с любимым попугаем — он так смешно говорит «Ск-вик!». Надо проститься с подругами и, конечно, с Мугукутом. Наверное, он знает, что Сквик наречена богу…

Для всех людей города Чичен-Ицы эта ночь прошла незаметно, в ожидании следующего, великого дня. И как только на землю пришел рассвет, индейцы уже сидели на корточках неподалеку от пирамиды. Они подбрасывали в жаровню шарики священного копаля. Они ждали выхода жреца, которого назначил Халач-Виник для проведения торжества. Жрец появился на верхней площадке пирамиды Кукулькана. Заиграли музыканты. Он неторопливо спустился по крутым ступеням. Жрец одет в огненно-красную мантию, на голове его пышный убор из голубых перьев птицы кетсаль[13], в руках жезл, украшенный перьями. На ногах сандалии с разноцветными камушками.

У подножия пирамиды жреца ожидали чиланы и чаки, которые тоже одеты по-праздничному. Музыканты раскрасили свои тела голубой, красной и черной краской.

Звуки свистулек, трещоток, труб и барабанов оживили город. Люди вышли на дорогу, чтобы увидеть процессию. Все знали, куда направляется жрец, — к хижине индейца Холона.

Сквик давно проснулась. Она сидела на кровати, и мать старательно расчесывала ее длинные черные волосы. Сделав посредине головы пробор, мать заплела волосы в тоненькие косички и связала их колечком на макушке.

Старуха колдунья подпиливала Сквик особым волшебным камнем зубы, чтобы они были остроконечные, как у рыбы, — это понравится богу.

Холон стоял у входа в хижину вместе с соседями, пристально вглядывался в конец ровной и длинной улицы, откуда должна появиться процессия во главе с жрецом.

Каждый, кто выходил на дорогу, кланялся Холону. Всем хотелось увидеть Сквик, и, конечно, больше всех ее хотелось увидеть юноше Мугукуту.

Но Сквик не выходила из хижины. Она сидела на циновке. Мать и старуха колдунья натирали ее тело благовонными мазями.

Наконец появилась торжественная процессия, и все расступились, освобождая путь жрецу и его свите. Когда жрец был совсем близко, Холон, кланяясь, вышел на дорогу.

Жрец остановился возле хижины Холона. От гордости за свою дочь у матери выступили на глазах слезы. Жрец взял Сквик за руку, вывел ее на дорогу. Жрец шел впереди. За ним Сквик. Чаки и чиланы шагали вслед за ней. Потом шли музыканты, тела которых так ярко раскрашены. Шествие становилось все многолюднее. Каждый, присоединяясь к толпе, молил бога дождя сменить гнев на милость, не дать палящему солнцу погубить все живое на земле.

Жрец вел людей в селение, которое было неподалеку от города. Пусть все видят, какую девушку жрецы нарекли богу дождя Юм-Чаку. Пусть все жители селений придут сегодня на праздник к пирамиде Кукулькана.

Солнце поднималось все выше. Оно жгло спины людей. Но люди шагали вслед за жрецом: они верили, что, когда Сквик встретится с богом, будет дождь. Сквик так хороша, она самая красивая девушка племени, она не может не понравиться богу.

За поворотом дороги показались хижины. На небольшой площади — люди. Они приготовили кушанья: теплый напиток с перцем, куски мяса тапира[14] с тушеными овощами.

Процессия остановилась. Старейшина подошел к Сквик с глиняным сосудом, в котором был теплый напиток с перцем. Сквик сделала несколько глотков.

Другой человек поднес Сквик глиняную плошку, в которой было масло, сделанное из плодов какао и кукурузы.

Сквик брала маленькие кусочки масла, клала их на маисовые лепешки и неторопливо жевала. А чаки по команде жреца освобождали площадь. Загремели трубы, барабаны, затрещали трещотки, и засвистели свистульки. В круг вышли танцоры — самые сильные, самые ловкие юноши племени майя. Среди них Мугукут. Какое стройное у него тело, как красиво татуирована его грудь! На ней изображены идолы с огромными носами и скошенными лбами.

Мугукут неистово пляшет, взмахивая руками, откидывая голову назад, изгибая свое стройное тело. Он пляшет отчаянно, бросая взгляды на Сквик. С того дня, когда у Мугукута жрец отрезал белую бусинку, привязанную к волосам, а у Сквик сняли красную ракушку, висевшую на поясе, юношу не покидала мечта о том, что Сквик станет его женой.

Мугукут неистово извивался в танце.

Сквик видела танец Мугукута. Но она отдана самому богу. «Танцуй, Мугукут! Никогда больше ты не встретишь меня, и никогда я не смогу улыбнуться тебе…»

Жрец вел Сквик в другое селение. По сторонам высокий тропический лес. С диким криком встречали процессию обезьяны. Они раскачивались на гибких лианах и с любопытством смотрели на Сквик. Казалось, что и они знали, куда ее ведут. Они тоже хотели, чтобы землю оросил дождь.

Не было такой хижины, не было дворца, где бы не знали, что девушка Сквик будет отдана сегодня богу дождя.

Ждал прибытия торжественной процессии и Халач-Виник. Он стоял на верху пирамиды в своей самой дорогой накидке, сделанной из разноцветных перьев. Он стоял неподвижно, как статуя. Ему была видна вся округа. Он видел, как процессия во главе с жрецом подходила к городу, как люди стекались с разных сторон на площадь. С высоты пирамиды люди казались маленькими, как букашки.

Уже доносились звуки барабанов. Процессия все ближе. Она пройдет сначала около рынка. Здесь собралось много народу, но никто сегодня не думает о торговле. Нет! Сегодня великий день! Торговцы оставили товары дома и пришли сюда, чтобы увидеть нареченную богу дождя Юм-Чаку. Ведь если будет дождь, значит, товаров будет больше, торговля пойдет лучше.

Чем ближе пирамида, тем сильнее волнение Сквик. В городе она была всего несколько раз. Зачем девушке ходить сюда? Когда здесь бывают большие праздники, то их посещают только мужчины.

Сколько знатных людей на ступенях Храма воинов! Взгляды всех прикованы к Сквик. Девушка чувствовала эти тысячи устремленных на нее глаз. Она улыбалась, румянец проступал на ее щеках. Ей было радостно от этих взглядов и в то же время страшно.

Она видела перед собой затылок жреца и его широкую квадратную спину в красной мантии. Процессия двигалась мимо Храма воинов.

На верхней площадке храма каменный бог Чак-Мол. Он полулежит, держа двумя руками на своем животе жертвенное блюдо. Если бы Сквик выходила замуж за Мугукута, она пришла бы сюда, принесла дары богу Чак-Молу и села бы рядом с ним в такой же позе. Это приносит счастье в замужестве.

Жрец повернул к пирамиде Кукулькана, и перед глазами Сквик возникла каменная громада, на верху которой стоял сам Халач-Виник. Сквик никогда не видела его. Но хорошо помнила, с каким благоговением отец рассказывал о нем.

Жрец остановился у подножия пирамиды, где хищно распахнули свои огромные каменные пасти «пернатые» змеи. Жрец не спускал глаз с Халач-Виника. И наконец тот дал знак.

Жрец взял за руку Сквик и повел ее вверх по ступеням. Тысячи людей, собравшихся на площади, следили за каждым ее шагом. Следили напряженно, до боли в глазах. В толпе стояли Холон и Мугукут. Они тоже смотрели на Сквик. Но она уже не принадлежала им.

А Сквик поднималась все выше. У нее захватывало дух от высоты. Ей казалось, что она поднимается к самым облакам. Далеко было видно все вокруг — леса, поля, хижины. Где-то возле ее родной хижины стоит мать. Женщины не могут прийти на праздник…

Когда они поднялись наверх, Сквик замерла перед испытующим взглядом Халач-Виника. В этот момент к ней подошел жрец, расстегнул ее юбку, которая обтягивала бедра, и юбка упала на каменный пол.

А Халач-Виник продолжал пристально смотреть на девушку, нареченную богу, будто он хотел определить, понравится она богу или нет. Халач-Виник не сказал ни слова. Он взял глиняный сосуд с лазурью, кисточку из перьев и помазал лазурью грудь Сквик и бедра. И тогда другие жрецы взяли кисти и стали мазать лазурью все тело Сквик…

Сквик смотрела на каменного идола.

Халач-Винику поднесли драгоценности, и он стал надевать их на Сквик. Он надел ей дорогое ожерелье, на руки браслеты из золота с нефритовыми камнями и бирюзой. Уши украсил серьгами из горного хрусталя.

Сквик вывели на край пирамиды. Справа от нее стоял Халач-Виник, слева жрец, назначенный для проведения торжества. И опять загремела музыка. Все, кто собрался на площадь, начали праздничный танец. Они плясали, но глаза их были прикованы к Сквик, которая стояла обнаженной на краю пирамиды, и голубое тело ее сливалось с небом. От нее зависит их судьба.

Жрец взял Сквик за руку, и они пошли по ступеням пирамиды вниз.

…Только три полета стрелы отделяют пирамиду Кукулькана от Священного колодца. Индейцы, не прекращая танца, расступились, давая дорогу Сквик. Она по-прежнему шагала за жрецом, а чиланы, чаки и колдуны плясали перед Сквик, расчищая дорогу к колодцу и изгоняя злых духов.

Сквик никогда не видела этого колодца. Она знала, что там, внутри, бог Юм-Чак встречает своих жен. Сквик помнит девушку Чомига, которая тоже была наречена богу и ушла к нему в этот колодец несколько лет назад. Отец говорил тогда, что она встретилась с богом и он унес ее наверх, на облака. И конечно, Сквик тоже скоро увидит голубое небо.

Священный колодец все ближе. Чиланы, чаки и колдуны изгоняли злой дух с каменной площадки на высоком краю колодца. Они плясали, их длинные тени отражались на гладкой поверхности воды.

Индейцы окружили огромный колодец со всех сторон, оставалась свободной только площадка на отвесном краю. На нее ступила Сквик.

Она взглянула на святую обитель бога Юм-Чака. Колодец был огромный. От одного берега до другого было расстояние, равное броску камня. Внизу зеленела вода. Когда смотришь на нее, видны все, кто стоит на краю колодца.

Как только Сквик ступила на каменную площадку, индейцы стали смотреть в сторону пирамиды, на которой величественно стоял Халач-Виник. Он поднял над головой свой жезл, украшенный хвостами гремучих змей…

Жрец в красной мантии, назначенный для проведения торжества, подошел к Сквик и легонько толкнул ее в спину. Она покорно сделала один шаг к краю колодца, другой и, как-то неловко взмахнув руками, как подбитая птица полетела вниз, в таинственные воды Священного колодца. С ее уст сорвался крик. Был это крик радости или отчаяния? Крик полетел по стенам колодца вверх, к людям.

Сквик сильно ударилась о воду и скрылась под ней. Черная как ночь темнота охватила ее, и руки сделали невольное движение, чтобы выбраться на поверхность. Вот он, спасительный воздух и свет! Она взглянула наверх и увидела круг неба и людей, склоненных к воде. Люди кричали. Как громко они кричали! Их крик наполнял колодец. Он был подобен небесному грому. Но Сквик не понимала слов. Она еще раз ударила руками по воде и хлебнула живительного воздуха.

А люди продолжали кричать, и этот крик обрушивался на нее. Руки Сквик уже не в силах ударить по воде. Черная как ночь темнота охватывала ее тело и увлекала туда, где живет всемогущий бог Юм-Чак.

Индейцы напряженно смотрели на воду, по которой расплывались круги. Наконец вода успокоилась и стала по-прежнему гладкой.

Жрец дал сигнал, и забил барабан. Его дробь летела по земле, вызывая людскую радость. Потом забили другие барабаны, заиграли трубы, засвистели свистульки, затрещали трещотки. Жрец направился к пирамиде, чтобы оповестить Халач-Виника о встрече девушки Сквик с богом. Он поднялся по крутым ступеням на верх пирамиды, а тысячи индейцев стояли внизу на площади.

Откликнется ли бог Юм-Чак, встретив самую красивую девушку индейцев майя?

Все смотрели на небо. Солнце уже скрылось. Но от его угасающих лучей еще розовел небосклон. А где-то уже блеснула первая звезда, за ней появилась вторая. Огромное вечернее небо и тысячи глаз, прикованных к нему. Может, скажет Юм-Чак свое слово, может, прогремит гром и упадут спасительные капли дождя?

Небо молчало.

Тревога была в глазах людей. Но Халач-Виник верит, что дождь будет. Ученые жрецы по звездам и солнцу высчитали, что должен, обязательно должен начаться сезон дождей. Халач-Виник молил бога, он молил всех богов о том, чтобы был дождь. Ведь он сам передал людям волю бога. И если не будет дождя — померкнет слава верховного правителя.

А ночь все плотнее окутывала своим черным покрывалом Чичен-Ицу. Жрец приказал зажечь костры. Днем были принесены сюда дрова и связанные в пучки прутья.

Пламя взлетело вверх, освещая пирамиду. Пусть видит бог Юм-Чак людей, ожидающих его милости.

Быстро горят сухие дрова. Погас огонь костра. Гора пылающих углей осталась на том месте.

Жрец раскидывал длинной палкой угли по земле и давал знак всем, кто собрался на площади.

Люди сбрасывали сандалии из тростника и проходили по горячим углям босиком. «Смотри, бог Юм-Чак! Мы на все готовы! Сверши милость! Ниспошли дождь!»

Вдруг где-то на востоке прогремел гром. Туча скрыла мерцающие звезды. Она все ближе. Ну конечно, вот она идет к ним, на их земли, на великий город Чичен-Ицу! Там, на этой черной туче, произошла встреча Сквик с богом Юм-Чаком.

«Слава тебе, девушка Сквик, слава тебе, Халач-Виник! Мы и впредь будем слушать тебя и жрецов. Будем строить храмы и дворцы, только не лишай нас своей мудрости».

Первая крупная капля упала с неба, за ней вторая…

Дождь! Дождь! — безумно кричали тысячи индейцев.

МИРНЫЙ ДЕНЬ ВЕЛИКОГО ГОРОДА

Рано утром, когда пробудились птицы в лесу, крестьяне наполнили мешочки зернами маиса, хорошо заострили палки и пошли к своим участкам земли. Холон тоже взял мешочек с семенами маиса и отправился на поле. Поле у него небольшое: четыреста ступней в длину и четыреста в ширину.

Холон шагал по дороге и посматривал на небо — оно было пасмурное, затянутое тучами. Холон был уверен, что его дочь наблюдает за ним оттуда, с высоты. Она видит всех людей на земле. И наверное, радость озаряет сейчас ее лицо.

Холон пришел к своему полю и взял горсть земли. Земля была влажная. Он сильно сжал ее в кулаке, и она просочилась сквозь пальцы. Холон смеялся от счастья. Он вспомнил дочь. Он опустился на колени и поклонился ей.

Холон начал сажать маис. Острой палкой он делал углубление в земле, бросал туда несколько зерен, пяткой заравнивал ямку и шел дальше…

Дождь оживил всех. С самого раннего утра на городском базаре было шумно. Женщины приходили с корзинами. На их груди большие ожерелья из ракушек, в мешочке на поясе — плоды какао. На них можно купить любой товар: маис и перец, мед и перья редких птиц, ткань для покрывала, маленького деревянного идола. Раб стоит сто бобов какао, заяц — десять.

Дождь вдохновил всех жителей Чичен-Ицы, даже рабов на каменоломне. Они бьют молотом по зубилу из нефрита, не жалея сил. Трудно вырубить из скалы огромный камень для строительства храма. Сначала на склоне горы вырубают ровную площадку. Потом обрубают ее с трех сторон. Лишь после этого подрубают камень снизу. От скалы отделяется огромная каменная глыба. Сотни людей сдвигают ее на катки и затем, впрягшись в лямки, тянут в город на строительство.

Еще один храм будет воздвигнут в городе. Город станет краше. Умелые руки каменотесов превратят каменную глыбу в изящную колонну, украшенную замысловатыми барельефами, иероглифами и календарными датами.

В переднем углу будет установлена статуя бога. Запылает уголь на жаровне, и задымится священный копаль. Людям нельзя жить без храмов. Здесь они говорят с богами, здесь они исповедуют свои грехи. Тот, кто украл, тот, кто убил, тот, кто совершил плотский грех или дал лживые показания, идет в храм. Дурные поступки и грехи причиняют болезни и страдания, и поэтому надо поскорее исповедаться.

Грешник-индеец стоит перед идолом и кается в своем грехе. Потом он вынимает из набедренной повязки острую рыбью кость и прокалывает себе язык. После этого индеец берет соломинку, запихивает ее в дырку, проколотую костью, и так стоит, глядя на идола. Кровь капает в раскрытые ладони. Этой кровью индеец и помажет лицо идола.

Другие храмы, которых так много в Чичен-Ице, тоже не пустуют: в одном из них жрец учит детей знатных людей Чичен-Ицы. Он объясняет им сложную науку письменности. Они должны знать, как на длинной полосе бумаги, сделанной из коры фикуса, написать знаки, из которых образуются слова.

Дети знатных людей должны будут сменить своих отцов, они должны уметь властвовать и управлять народом. Для этого надо знать таинства звездных систем, движение планет Венеры и Солнца, календарь, по которому можно точно определить время начала сезона дождей, время посева и сбора маиса.

А маленький храм, у входа в который замерли вырубленные из камня головы «пернатых» змей, находится во власти лекарей и колдунов. Здесь готовятся лечебные снадобья для исцеления больных. На длинных веревках сушатся травы, листья. На полках разложены осиные гнезда, перья попугаев. На глиняной жаровне — черные бобы. Приходите, больные! Колдуны дадут вам таинственное зелье, которое уничтожит болезнь.

Неподалеку от пирамиды есть святилище, куда никто не может войти, кроме ученого жреца. Он приходит сюда рано утром, раздувает угли в жаровне, бросает в них шарик копаля.

Жрец уже стар. Много лет он приходит в этот храм и пишет историю «Судьбы майя». Вот и сегодня жрец открыл небольшое окно, прорубленное в каменной стене, и присел на скамейку перед гладкой каменной плитой, на которой лежит книга. Эта книга была исписана только наполовину. А сколько уже законченных книг лежат на полках святилища! Их писали и пятьдесят, и сто, и двести лет назад. Их писали другие ученые жрецы. Их писали еще в прежней столице индейцев майя, в Городе змей, шесть веков назад. Потемнели переплеты тех книг, но бумага, сделанная из коры фикуса, навечно сохранит записи ученых жрецов того далекого времени.

Есть книга, в которой писал сам великий правитель и верховный жрец Города змей. Это в его правление Город змей превратился в столицу могучего государства майя.

Великий умер. Он был похоронен в глубине высокой пирамиды Надписей. Неширокая труба выходит из его склепа и заканчивается на верху пирамиды в храме. Нужно отодвинуть камень в стене, и тогда видна эта труба. О ней знал только верховный жрец — наследник духовной власти великого правителя. Когда верховный жрец терялся в догадках и не мог решить судьбу своего народа, он отодвигал потайной камень и говорил в трубу о своих сомнениях и надеждах, как будто перед ним был сам великий правитель.

В трубе что-то гудело. Верховному жрецу казалось, что это голос великого правителя. Так разрешались все его сомнения.

Сегодня ученый жрец напишет еще одну страничку о девушке Сквик и о благодеянии бога дождя Юм-Чака.

Жрец раскрыл книгу на том месте, где была чистая страница. Поставил перед собой глиняный горшочек с краской и окунул в нее кисточку, сделанную из тончайших перьев. Старательно вывел на бумаге: «2 мулук II Во. В этот день наш верховный правитель разговаривал с богом дождя Юм-Чаком. Народ выполнил волю бога и отдал ему самую красивую девушку Сквик. Бог отблагодарил людей влагой, посланной на землю».

Эти слова ученый жрец писал долго, может быть, три часа или четыре. Каждая буква, каждое число или название месяца — это рисунок, тончайший, как паутинка.

Кончив свой труд, он обмакнул кисточку в настой из трав, вытер ее и положил рядом с книгой.

После этого, подбросив на угли шарик священного копаля, встал на колени и начал молитву.

ПЕРВАЯ ВЕСТЬ О ЧУЖЕСТРАНЦАХ

Боги были милостивы к индейцам майя. Они не обрушивали на их земли ураганы и тропические ливни, которые уносят плодородный слой земли. Они не посылали народу майя болезни, от которых умирают дети…

Боги были милостивы, и поэтому земли майя становились богаче, все выше поднимались храмы и пирамиды. Теперь на земле майя был уже не только город Чичен-Ица. Появились города Майяпан и Мани, где тоже были пирамиды, стадионы, дворцы и великолепные храмы.

Умирали верховные правители. Их хоронили с почестями. Для них строили гробницы. Чтобы никто не потревожил их покой, жрецы убивали несколько сильных и ловких юношей, а тела их клали перед входом в гробницу.

На ступени пирамиды поднимался новый Халач-Виник. На нем был тот же пышный наряд из перьев редких птиц и жезл, украшенный хвостами гремучих змей.

Все было по-прежнему. По-прежнему вымаливали прощение индейцы за свои грехи. По-прежнему трудились каменотесы и лекари, а жрецы усердно обучали наукам детей знатных лиц.

Может быть, так продолжалось бы вечно, и, может быть, еще могущественнее и краше было бы государство майя… Но однажды чилан Ах-Камбаль из провинции Титуль Шиу сделал предсказание. Чиланы для того и существовали в государстве майя, чтобы предсказывать судьбу племени. Они могли заглянуть в следующий год и определить, будет он урожайным или нет. Но чилан Ах-Камбаль предсказал другое. «Наш народ будет покорен чужестранцами, — сказал он, — которые принесут своего бога, обладающего большей силой, чем наши боги».

Поначалу многие не придали значения этому предсказанию. Какие могут прийти чужестранцы, если земля майя с одной стороны омывается водами бесконечного моря, а с другой — закрыта непроходимыми лесами и болотами?

Прошло время — может быть, год, может быть, пять лет, прежде чем люди вспомнили предсказание чилана Ах-Камбаля. Во время торжества по поводу сбора урожая в столицу майя пришли жители прибрежных городов. Они сказали, что видели людей с белой кожей. И даже ели их мясо.

Бледнолицые приплыли на своем каноэ откуда-то с края света. Они сошли на берег и упали без сил. Вождь приказал пятерых из этих людей отдать в жертву богу. Их положили на жертвенный камень, каждому распороли грудь и вырвали сердце. Потом тела их сварили, и всем досталось по кусочку.

Восемь оставшихся в живых чужестранцев вождь приказал запереть в доме и откормить их, чтобы они еще больше понравились богу. Но чужестранцы сломали дверь дома и бежали в леса. Может быть, их уже съели звери, а может, они еще и живы.

Наверное, сбывается предсказание чилана Ах-Камбаля. Верховный правитель и жрецы терялись в догадках. Кто эти люди? Они не знали, что это были испанцы, что их корабль потерпел крушение недалеко от Ямайки. Лишь двадцать человек спаслись на лодке. Они плыли по морю тринадцать дней без продовольствия и воды. Многие из них погибли. Оставшиеся в живых увидели берег Юкатана и причалили к нему. Это были самые первые люди Старого Света, которые ступили на землю великого государства майя.

«Может быть, это бледнолицые боги — дети Кесалькоатля, — думали индейцы, — может, они спустились с неба?»

Но это были не боги. Испанцы мчались на своих кораблях по морям Нового Света, мечтая открыть новые земли, прибрать к рукам золото индейцев. На Кубе, которая так близко от Юкатана, уже восседал наместник короля Испании, на землях Нового Света — губернатор Диего Веласкес.

Он мечтал покорить всех жителей Нового Света, отобрать у них богатство. Ради этого он не жалел матросов. Гибли одни, он снаряжал в плаванье других.

Новые корабли плыли к полуострову Юкатан. Индейцы увидели их. Из прибрежного селения был послан гонец к верховному правителю майя.

Халач-Виник подал знак телохранителям, и гонец вбежал по крутым ступеням пирамиды.

— О, о великий правитель! — воскликнул гонец и упал на колени перед Халач-Виником. — Когда солнце было еще высоко, в море появились три огромные горы под шапкой белых облаков. Они увеличивались и скоро превратились в большие корабли. На берег сошли люди с белой кожей и бородами цвета солнца. На них железная одежда. В руках трубы. Бледнолицые не боятся наших идолов. Они подошли к богине деторождения Ишь-Чель, трогали ее грудь руками и смеялись. Они взяли золото, которое мы положили к ее ногам в знак благодарности. Бледнолицые сели на корабли и поплыли вдоль берега в ту сторону, где скрывается солнце.

Халач-Виник наклонил голову, давая понять, что гонец может идти.

Жрецы расположились напротив Халач-Виника. Они держали совет. Они говорили мало. Им было ясно, что на их землю надвигается гроза и что предсказания чилана из провинции Титуль Шиу сбываются. Они решили собрать войска во главе с прославленным наконом[15] Тепеухом и послать их в город Чампотон, в сторону которого двинулись корабли чужестранцев.

Забили барабаны, заиграли трубы. Далеко были слышны эти тревожные призывные звуки. Индейцы потянулись на площадь к пирамиде Кукулькана. Все шли сюда — воины, наконы, чиланы, каменотесы, художники.

Барабаны били до тех пор, пока площадь не заполнилась пародом. На верхней площадке пирамиды появился Халач-Виник.

— К нашей земле, — громовым голосом сказал Халач-Виник, — приближаются чужестранцы. Они насмехаются над нашими богами. Они уносят драгоценные дары, которые вы даете богам. Пусть армия нашего великого города во главе с наконом Тепеухом отправится в Чампотон, и если эти люди снова сойдут на землю, то наши воины вместе с жителями Чампотона вступят в бой.

Халач-Виник кончил речь. Он опять поднял и опустил жезл, и на площади зазвучала музыка. Наконец Тепеух поднялся на несколько ступеней пирамиды и приказал воинам выстроиться. Кроме воинов након хотел отобрать несколько десятков самых сильных людей города. С высоты ступеней пирамиды он видел индейцев. Он показывал своим помощникам рослых и сильных людей, и те приводили их. Након пристально оглядывал человека, трогал его мускулы и указывал место в строю.

Вот предстал перед наконом Холон. Кто не знает в Чичен-Ице Холона — отца самой красивой девушки Сквик, которая смогла вымолить дождь у бога Юм-Чака.

Рядом с Холоном был Мугукут. Многие могли бы позавидовать его силе и ловкости.

Когда након набрал людей, он приказал им разойтись по домам, надеть стеганые куртки, которые предохраняют тело от стрел, и взять оружие.

Вскоре отряд накона был готов к походу. Впереди отряда стоял индеец со знаменем, сплетенным из перьев. Четыре воина держали на своих плечах носилки, на которых восседал након. А за ним ряды воинов. В руках у них копья, луки, стрелы, дубинки.

Через джунгли по диким тропам двигались воины к Чампотону. А в это время три корабля плыли неподалеку от берега. Испанцы не знали о существовании Чампотона. Они удивленно глядели на дикий берег, поросший тропическим лесом.

Шел март 1517 года. Командир корабля испанец Франсиско Эрнандес де Кордоба отправился в плавание с Кубы не ради развлечения. Он хотел добыть новых рабов, которые могли бы работать на рудниках по добыче золота и меди. Случайно испанские корабли обнаружили землю Юкатана. Храм, в котором стояла богиня Ишь-Чель, поразил испанцев своей монументальностью. И конечно, их воображение было потрясено золотом, которое лежало у ее ног. Просто так лежало — без присмотра и охраны, будто это не золото, а никому не нужные камни.

Испанцы плыли на приспущенных парусах, внимательно разглядывая таинственный берег, надеясь встретить другие храмы.

Но, кроме тропического леса, ничего не было видно на берегу. И вдруг вахтенный закричал: «Слева по борту!»

Все увидели странное здание, которое возвышалось недалеко от берега, может быть, в ста метрах от него. Здание было квадратное и ступенчатое — оно было похоже на пирамиду. На верхней площадке был виден каменный идол с двумя свирепыми животными, которые пожирали его бока. Длинная и толстая каменная змея глотала ягуара.

Молчали моряки. Молчал капитан Франсиско Эрнандес. В подзорную трубу он внимательно оглядывал берег. Никого не было видно. Но люди, конечно, где-то неподалеку.

Корабли продвигались вдоль берега, и вскоре опять послышался голос вахтенного: «Слева по борту!»

Испанцы увидели город. Это было как сон. Дворцы и храмы из белого камня возвышались среди вечнозеленых тропических деревьев. Испанцы думали найти хижины, в которых живут их будущие рабы, а встретили дворцы. «Но что за люди живут в этих дворцах?»

Франсиско Эрнандес приказал спустить на воду шлюпки. Отборные солдаты с мушкетами в руках сели в них. Весла дружно ударили по воде, и шлюпки направились к незнакомому и таинственному городу.

Испанцы, конечно, не знали, что весть об их появлении уже давно долетела до Чампотона. Правитель этого города воинственный Моч-Ковах созвал своих воинов. Сюда уже прибыл отряд из Чичен-Ицы во главе с наконом Тепеухом.

Правитель Моч-Ковах и након Тепеух ждали приближения чужестранцев. Шлюпки ткнулись носом в песок, и рослые бородатые чужестранцы, у которых были железные шлемы, непробиваемые доспехи и мушкеты в руках, ступили на землю индейцев.

Франсиско Эрнандес сделал несколько шагов по направлению к Моч-Коваху и остановился, потому что увидел стройные ряды индейских лучников. Он улыбнулся своей дерзкой мечте набрать рабов на этой земле.

Правитель Чампотона Моч-Ковах будто понял эту улыбку, будто он знал, зачем прибыли эти люди на его землю. Он требовал, чтобы Франсиско Эрнандес посадил своих людей в шлюпки и убирался с его земли.

Но испанец, околдованный видением белокаменного города, мечтой о сокровищах, которые находятся здесь, не мог покинуть этот берег. Пушки на кораблях заряжены и ждут взмаха его руки. Он знал силу пороха, который еще не известен индейцам. Франсиско Эрнандес обернулся к солдатам и приказал построиться в боевой порядок.

Тысячи индейцев смотрели на бледнолицых с бородами цвета солнца. Они были так непохожи на них, индейцев! Может быть, они боги! Может, они пришли покарать их за какой-то неведомый грех.

Но правитель Чампотона решил не уступать ни пяди своей земли. Он снова поднял руку и сделал угрожающий жест. Но конкистадоры не думали уходить.

Моч-Ковах бросил воинственный клич: «Калачуни!» Он первым натянул тетиву и пустил стрелу в испанцев.

Пронзительный клич Моч-Коваха сломил страх индейцев перед чужестранцами. Тысячи стрел и копий полетели в них.

В ответ Франсиско Эрнандес крикнул только одно непонятное индейцам слово — «Огонь!». Мушкеты вздрогнули, изрыгнув из себя дым. Град пуль полетел в индейцев. Многие упали.

Странно было смотреть индейцам на бездыханные тела своих собратьев. В груди у них не торчали стрелы. Они не были пронзены копьями, их головы не были разбиты. Только маленькая, чуть заметная дырочка в груди, из которой сочилась кровь. «Какие-то удивительные неведомые стрелы у этих бледнолицых людей!»

Правитель Чампотона продолжал пронзительно кричать: «Калачуни! Калачуни!»…

Самые храбрые бойцы, среди них Холон и Мугукут, вторили Моч-Коваху и, держа копья наперевес, бросались в атаку на испанцев.

«Калачуни!» — кричали тысячи воинов и шли вслед за храбрецами. Тысячи людей теснили испанцев. Многие падали от пуль, но следующие шли вперед. Нет, нельзя убить всех индейцев. Испанцы отступали. Они добрались до шлюпок и спешно отчалили.

Двадцать убитых испанцев остались лежать на берегу. Двоих индейцы взяли в плен. Они стояли, окруженные индейцами, с тоской глядя на удаляющиеся шлюпки. Индейцы рассматривали их, трогали бороды.

Все было странно в этих людях. Голубые, как небо, глаза. Будто кто-то взял и намазал их лазурью.

Моч-Ковах приказал раздеть пленных. Были сняты с них железные шлемы и доспехи. Обнажилось белое тело.

К испанцам подошли жрецы и стали раскрашивать их голубой лазурью. На ее фоне еще голубее стали глаза бледнолицых, еще золотистее казались их волосы и бороды.

Тревожно забили барабаны. Жрецы повели испанцев к пирамиде, которая возвышалась в центре города. Она была не так велика, как пирамида в Чичен-Ице. Наверху не было храма. Там была статуя идола и рядом с ней круглый камень.

Испанцы покорно шли за жрецами. Они удивленно смотрели на дома, на дворцы, на пирамиду.

И вот уже первая ступень пирамиды, вторая. Жрецы подталкивают в спину. Все выше… И все более прекрасное зрелище открывается взору испанцев. Белоснежные каменные дворцы и храмы, стены которых украшены резьбой по камню. Огромные тропические деревья, с которых свисают неведомые плоды. И море, бирюзовое море. И где-то на горизонте три родных корабля…

Жрецы хватают своими цепкими руками первого испанца и кладут его спиной на округлый камень. Грудь выгнута. Жрец выхватывает из-под мантии обсидиановый нож и ловко наносит удар чуть ниже левого соска, под ребро, тут же запускает в рапу руку и вырывает трепещущее сердце. Этим живым сердцем он трет лицо идола и затем бросает сердце к его ногам.

Индейцы, стоящие внизу у пирамиды, начинают торжественный танец. Они размахивают луками и стрелами и радостно кричат. Они клянутся богу войны, что всегда будут храбрыми, всегда будут захватывать пленных и поить бога их кровью.

«Калачуни! Калачуни!» — пронзительно кричат индейцы, и барабаны вторят этому воинственному кличу.

Бездыханное тело испанца уже катится вниз по крутым ступеням пирамиды. Жрецы хватают второго испанца, и снова удар ножом.

Торжественно спускаются по ступеням жрецы. Головы их высоко подняты. А у подножия пирамиды услужливые чиланы уже сдирают кожу с убитых испанцев.

Один жрец сбрасывает мантию, на которой видны пятна свежей крови, и чиланы накидывают на его бронзовое тело белую кожу испанца. Индейцы, продолжая плясать, не спускают глаз со жреца. Они освобождают ему круг, и жрец, придерживая на себе белую кожу испанца, неистово пляшет, изгибая свое тело, взмахивая головой, вставая на четвереньки, поднимаясь и снова отбивая ногами ритм барабанов.

«Калачуни! Калачуни!» — пронзительно кричит жрец, и его крик подхватили тысячи индейцев. Кажется, что все содрогается от этого могучего воинственного крика: дворцы, храмы, пирамиды.

Поздно ночью, когда кончилось торжество, након Тепеух собрал своих воинов. При свете факелов он построил их в колонну. Он по-братски обнялся с правителем Чампотона Моч-Ковахом. Он сел в носилки, и четыре сильных воина подняли их на плечи. Отряды двинулись в столицу.

ИГРА, ЗА КОТОРУЮ ОТДАВАЛИ ЖИЗНЬ

В столице государства майя ожидали возвращения военных отрядов во главе с наконом Тепеухом. Индейцы шли на площадь к пирамиде. Тела их были празднично раскрашены в синий, красный, черный цвета, в руках разноцветные перья. Они шли один за другим — так ходят индейцы издревле. Вереницы шагающих людей напоминали ручейки, которые стекались к каменной громаде.

И хотя с каждым часом людей на площади становилось все больше, здесь царила тишина. Всем хотелось поскорее услышать победный гром барабанов…

Вскоре до слуха собравшихся долетели эти радостные звуки. На дороге, ведущей к пирамиде, появился знаменосец с огромным знаменем из разноцветных перьев. Следом за ним плыли носилки накона Тепеуха. Након был в красной накидке. Его голову украшал убор из разноцветных перьев птицы кетсаль.

За носилками стройными рядами шли воины с копьями и луками в руках.

— Громче трубите, трубачи, и бейте в барабаны, барабанщики. Након Тепеух возвращается с победой.

Знаменосец подошел к пирамиде и склонил знамя.

У первой ступени пирамиды телохранители опустили носилки, и након Тепеух стал подниматься по ступеням вверх — туда, где его ждал Халач-Виник.

Након Тепеух встал на колени перед верховным правителем. Халач-Виник дал знак, и жрецы подняли накона. Халач-Виник подарил накону ожерелье из драгоценного нефрита и пообещал новые земли и рабов.

Тысячи пар индейских глаз пристально наблюдали за своим вождем, не пропуская ни одного его движения.

Халач-Виник подошел к краю верхней площадки пирамиды и громовым голосом объявил:

— В честь победы над бледнолицыми жрецы воскурят священный копаль, потом начнется игра в мяч между защитниками бога дождя и бога ветра.

Над пирамидой взвились струйки белого дыма. Они поднимаются к голубому небу.

А на поле стадиона уже вышли игроки: защитники бога ветра в красных набедренных повязках, защитники бога дождя — в синих. На руках у игроков браслеты из сушеных плодов. На коленях — кожаные подушки. Тяжелый круглый мяч лежит на поле стадиона. Его сделали из «белых слез», которые роняет священное дерево, если его ранят.

Игроки пока не трогают мяч. Они бегают по полю. Встав на колени и локти, они прыгают как лягушки. Среди них два лучших игрока индейцев майя — Синтейют и Шимчах.

Когда жрецы кончили раскуривать священный копаль, музыканты ударили в барабаны, затрещали трещотки, засвистели свистульки, заиграли трубы. Халач-Виник, опираясь на свой жезл, начал спускаться с пирамиды.

Девяносто одна ступень пирамиды отделяет верховного правителя от народа. Индейцам казалось, что там, наверху, Халач-Виник рядом с богом. Он говорит с ним, узнает, как жить индейцам на земле.

Шаг! Еще шаг! Легкая накидка Халач-Виника скользит по каменным ступеням. Позади идут жрецы — его верные советники и након Тепеух. А внизу, где раскрыли свои пасти огромные каменные головы «пернатых» змей, телохранители уже держат в своих могучих руках носилки верховного правителя, сплетенные из разноцветных прутьев.

Халач-Виник садится в носилки, ставит меж колен свой жезл. Воины поднимают носилки и, мягко ступая по земле, направляются на стадион. По обе стороны длинного поля высокие каменные стены. На каждой каменное кольцо. На северной стороне стадиона трибуна Халач-Виника. Она больше похожа на храм. Под мощной крышей из тесаных каменных плит стоит только одна скамейка.

На стадионе каждый знает свое место. Чиланы, чаки, жрецы садятся на ступени Храма ягуаров, который возвышается на восточной стороне стадиона. Художники, мастеровые, лекари идут на южную трибуну. Простой люд размещается на западной трибуне.

Носилки Халач-Виника замерли перед каменной скамейкой трибуны.

— Защитники бога дождя и бога ветра, — над стадионом разнеслись слова Халач-Виника, — вы начинаете священную игру в мяч. И пусть каждый из вас честно отдаст свои силы и ловкость этой священной игре, и тогда мы будем знать, какую судьбу нам готовит будущее.

Халач-Виник склоняет голову, и люди замирают на трибунах. Ветерок ласково треплет разноцветные перья пышного головного убора Халач-Виника.

Взгляд верховного правителя нацелен на Синтейюта, главного игрока команды защитников бога дождя, и на Шимчаха, главного игрока команды защитников бога ветра.

— Вы должны драться за победу, не жалея сил, — снова прогремел голос Халач-Виника. — Жизнь главного игрока побежденной команды будет отдана богу.

Минуту молчал стадион. Минуту стояли в оцепенении игроки, и вот главный игрок команды защитников бога дождя Синтейют мгновенно подбежал к мячу и, по-змеиному изогнув тело, ударил его локтем. Другие игроки стали бить мяч коленями, бедрами, локтями, стараясь попасть в каменное кольцо.

Нелегко сделать это. Кольцо по диаметру только чуть больше мяча. А тому, кто коснется мяча кистью руки или стопой, грозит смертная казнь.

Индейцы напряженно смотрят. Ведь игра определит судьбу племени на следующий год. Дождь или ветер!

Мяч у команды защитников бога ветра. Они все ближе к каменному кольцу. Затихли зрители. Их взгляды прикованы к мячу, который летит от одного игрока к другому. Мяч у главного игрока команды защитников бога ветра Шимчаха. Он высоко прыгает и коленом точно бьет мяч. Но Синтейют ждал этого удара. С разбегу он прыгает к кольцу и, высоко подняв локоть правой руки, закрывает мячу путь к цели.

На мгновенье взгляды Синтейюта и Шимчаха встретились. Два решительных взгляда, в каждом уверенность в победе. И все-таки кто-то из них должен будет сегодня отдать свою жизнь богу.

Быстрые, как молнии, защитники бога дождя гонят мяч к кольцу противника. Синтейют совсем близко от кольца. Он с силой бьет локтем мяч, но мяч пролетает мимо.

И опять атакуют защитники бога ветра. Ну кто же забьет мяч в кольцо? Скорее решите судьбу племени!

Шимчах впереди. Резкий удар локтем… Мяч ударяется о каменное кольцо и отскакивает к игрокам команды защитников бога дождя…

Шимчах с отчаянием сжимает кулаки. Так близка была победа… Он должен был забить этот мяч! Но через минуту Шимчах уже снова в решительной схватке за мяч. Он не дает Синтейюту прорваться к кольцу…

Атаки игроков следуют одна за другой. Уже потерян счет времени. Увлеченные игрой зрители не замечают, что солнце опускается все ниже. Какое людям дело до времени и до солнца! Ритуальная игра может кончиться лишь тогда, когда игроки забьют в кольцо мяч и жизнь главного игрока побежденной команды будет отдана богу.

Защитники бога дождя атакуют все настойчивее. Кажется, они лучше сумели сохранить свои силы. Словно молнии, защитники бога дождя проносятся по стадиону. Точными движениями они передают мяч друг другу. Уже совсем близко кольцо противника. Но защитники бога ветра во главе с Шимчахом неприступной стеной стоят вокруг своего кольца. Они отбивают мяч. И уже заметна радость на лицах защитников бога ветра. Но вдруг среди игроков мелькнуло тело Синтейюта, он бьет мяч коленом вверх и в то же самое мгновение, будто подброшенный пружиной, устремляется вслед за мячом и локтем правой руки забивает мяч в кольцо.

— Победа! — гремит стадион.

На суровом лице Халач-Виника мелькнула улыбка.

Игроки несут Синтейюта на руках к трибуне Халач-Виника. Синтейют вырывается, сам бежит к трибуне и падает ниц перед верховным правителем. Халач-Виник снял с правой руки дорогой браслет, украшенный бирюзой, и бросил его Синтейюту.

Зрители поднялись со своих мест и стали бросать защитникам бога дождя драгоценности.

А защитники бога ветра во главе с Шимчахом стоят, прислонившись спиной к каменной стене. На их лицах печаль. Сейчас они простятся со своим лучшим игроком.

Жрец вынул из-под красной накидки большой обсидиановый нож, похожий на секиру. Он торжественно идет по полю стадиона, держа нож в вытянутых руках. В центре поля, где лежит мяч, жрец остановился и подозвал лучших игроков команд — Шимчаха и Синтейюта. Жрец вручил нож Синтейюту и дотронулся до плеча Шимчаха. Тот встал на колени, склонив голову.

Синтейют смотрит на небо, будто ищет глазами бога, которого он защищал. Сейчас Шимчах будет принесен ему в жертву, кровь оросит землю, и земля даст людям больше плодов и маиса.

Синтейют поворачивается к Шимчаху. Взмах секиры, мгновенный удар — и голова Шимчаха падает.

Синтейют схватил голову Шимчаха, высоко поднял ее и побежал по стадиону, показывая голову всем: простолюдинам, жрецам, колдунам и самому Халач-Винику.

Барабаны снова гремят, свистят свистульки, трещат трещотки, протяжно тянут свои мелодии трубы. Радостны лица жителей столицы. Снова на поле летят драгоценности.

Телохранители поднимают носилки Халач-Виника. На лице Халач-Виника гордость, на лице его уверенность в том, что следующий год будет счастливым для его государства.

Снова Халач-Виник шагает по крутой лестнице пирамиды. За ним следуют жрецы и након.

Люди смотрят на этих всесильных посланцев бога, удаляющихся от земли. Сейчас они сядут на шкуры ягуаров, бросят на угли комочки священного копаля. Ароматный дымок потянется к небу, к богу. Наместники бога на земле произнесут молитву.

Пока великие говорят с богами, индейцы по приказу знатных воинов и жрецов уже несут на площадь огромные сосуды с балче[16]. Каждому будет выдан хмельной напиток. Он обожжет кровь, помутит сознание и сделает все вокруг еще радостнее.

Герой сегодняшней игры Синтейют стоит в окружении юношей. Они награждают его восторженными взглядами. С разных сторон ему несут сосуды с хмельным напитком. Синтейют сильнее всех. Синтейют может выпить больше других индейцев.

Чем больше выпито хмельного напитка, тем радостнее гул на площади. Индейцы пьют за победу над бледнолицыми, они пьют за победу команды защитников бога дождя. И только когда кончилось балче, индейцы вышли на платформу Ягуаров и Орлов, которая сложена из камня напротив пирамиды, и начали танец. У одних в руках копья. У других древко с флажками…

Танец напоминает боевые упражнения. Шаг вперед, взмах копья, сандалии стучат по каменным плитам в такт барабану.

Жрецы танцуют на каменных террасах пирамиды. Их красные накидки огненно горят в лучах заходящего солнца.

Танец будет продолжаться долго, пока темное покрывало ночи не скроет великий город индейцев майя.

ХРИСТИАНСКИЙ КРЕСТ ПОДНЯЛСЯ НАД ЗЕМЛЕЙ

Индейцы праздновали победу.

А испанские солдаты во главе с Франсиско Эрнандесом прямым курсом плыли на Кубу. Нет, нелегко завоевывать новые земли. На корабле слышались стоны раненых. Кто мог оказать им помощь? А тропическое солнце, казалось, хотело сжечь корабль, уморить бледнолицых людей. Многие раненые моряки находили могилу в голубых водах моря.

Те, кто остался в живых, по крохам делили продовольствие, по каплям воду и мечтали лишь об одном — поскорее добраться до своих.

Прибыв на Кубу, Франсиско Эрнандес доложил губернатору Диего Веласкесу об удивительной земле, на которой есть прекрасные дворцы и храмы, где живет храбрый народ, где есть золото.

Золото воспламеняло фантазию испанцев, прибывших в Новый Свет с мечтой о богатстве. Золото нужно было королю Испании Карлу V, золото нужно было придворным, золото открывало любые двери.

Наместник короля на землях Нового Света губернатор Диего Веласкес решил во что бы то ни стало завоевать вновь открытые земли. Он снарядил одиннадцать кораблей и назначил во главе экспедиции испанского идальго Эрнана Кортеса, который славился дерзостью своего характера. Кортес, имя которого навсегда будет связано с Мексикой, поклялся: «Завоевать вновь открытые земли для бога, для короля, для себя и для своих друзей».

Пятьсот солдат, лошади, пушки и фальконеты, ядра и порох были погружены на корабли.

На мачте флагманского корабля Кортес водрузил знамя христианской церкви. Кортеса уже не остановят стрелы и копья индейцев: огнем и мечом он сокрушит их языческий мир, превратит в осколки их каменных идолов, в руины — их храмы, дворцы и пирамиды.

И опять корабли испанцев приближаются к земле индейцев майя. Испанцы дают залп из орудий и спускают на воду большие шлюпки. В шлюпках не только люди, но и «огромные звери на четырех ногах с большой головой и красным языком»[17].

Кортес вышел из шлюпки, обнажил шпагу и ударил ею по огромному дереву сейба.

— Именем короля Испании Карла Пятого, — крикнул Кортес, — отныне я, Эрнан Кортес, властвую над этой землей.

Со шпагой в руке он переступил порог индейского храма и, увидев каменного идола, на лице которого была запекшаяся кровь жертв, приказал разбить идола и вынести вон. На его место было поставлено знамя с крестом, на котором слова: «Братья, последуем кресту. Имея веру, сим знаком победим».

Закованные в латы испанские конкистадоры уже скакали по селению. Индейцы с ужасом смотрели на чудовищ, веря, что человек и животное — это одно целое. Испанцы врывались в храмы, вытаскивали идолов и разбивали их.

А потом они ловили индейцев, ставили их на колени перед христианским крестом и через переводчика Мельчиора обращали в христианскую веру.

Через этого же переводчика Кортес узнал, что на земле майя живут два человека с белой кожей. За вознаграждение индейцы согласились отнести этим людям записку Кортеса. Вот что писал Кортес: «Благородные сеньоры, я отправился с Кубы с эскадрой в 11 кораблей и 500 испанцев. Я прибыл сюда, на Косумель, откуда пишу вам это письмо. Жители этого острова уверили меня, что в стране есть двое бородатых людей, во всем похожих на нас; они не могли мне дать или описать другие приметы, но я догадываюсь и считаю несомненным, что вы испанцы. Я и эти идальго, которые пришли со мной населить и открыть эти страны, очень просим вас в течение шести дней после получения этого письма прийти к нам без отсрочки и оправданий. Если вы придете, мы все будем признательны и вознаградим вас за большую помощь, которую получит от вас наша эскадра».

Кортес был человек дерзкий и рожденный под счастливой звездой. Много раз судьба спасала его от гибели, от злой воли губернатора Диего Веласкеса, и на этот раз судьба дала ему человека, знающего эти земли, обычаи индейцев, их язык. К нему пришел испанец Агиляр. Агиляр рассказал, как восемь лет назад их корабль потерпел крушение, как они добрались до этой земли и многих из них индейцы принесли в жертву богам. Оставшиеся в живых бежали, но все погибли, кроме двоих — Агиляра и Герреро. Но Герреро отказался идти к испанцам.

«Брат мой Агиляр, — сказал Герреро, когда узнал о письме Кортеса. — Я женат на индеанке, у меня трое детей, вождь призывает меня руководить войсками, когда начинаются сражения. Да ты посмотри на меня… Тело мое татуировано, уши надрезаны. Что скажут испанцы, увидев меня?»

Герреро навсегда остался у индейцев. Агиляр пришел на службу к Кортесу. Он открыл Кортесу главную дорогу к богатству и славе. Там, в центре Мексики, есть огромная земля ацтеков со столицей Теночтитлан. Там главное богатство мексиканской земли.

ГИБЕЛЬ ВЕЛИКОГО ПЛЕМЕНИ

Древняя легенда гласит, что Теночтитлан родился по велению бога.

Индейцы ацтеки жили на севере нынешней Мексики. Они пасли скот, сеяли маис, воспитывали детей. Может быть, так продолжалось бы вечно. Но однажды под покровом ночи на них напали индейцы другого, более могущественного племени. Ацтеки вынуждены были покинуть родные места.

Они шли на юг по знойной пустыне, встречая на пути лишь серые камни да низкорослые колючие кактусы. Люди погибали от жажды и голода, и тех, кто умирал, хоронили тут же, у дороги, в раскаленном от зноя песке. Людей в племени оставалось все меньше, а впереди была все та же пустыня, и никто не знал, встретится ли когда-нибудь плодородная земля. Ацтеков охватило отчаяние. Женщины плакали, мужчины громко кричали, вознося руки к небу. Они молили всемогущего бога Уитсилопочтли спасти их.

И вдруг с неба прогремел голос бога: «Вы должны идти вперед до тех пор, пока не увидите сидящего на кактусе орла, в когтях у которого змея. Там вы должны основать свою столицу».

Слова всемогущего бога придали силы ацтекам. Они снова двинулись в путь. Все зорко смотрели по сторонам. Но на пути встречались лишь орлы, парящие в небе, и змеи, бесшумно уползавшие под серые камни. То, что повелел бог, ацтеки не встречали.

Позади ужо осталась Центральная Мексика. Вдалеке, в голубоватой дымке, показались горы. Кто знает, что скрывается за этими горами. Но вожди племени шагали вперед и вперед.

Поднявшись на перевал, ацтеки увидели большую долину, окруженную плотной стеной гор. В долине — болота, поросшие камышом, и острова. Внимательно смотрели ацтеки, и вдруг кто-то радостно воскликнул: «Вижу, орел!»

На кактусе сидел орел, и в когтях у него была змея.

Ацтеки плясали, громко били в барабаны. Они хотели, чтобы их услышал всемогущий Уитсилопочтли. Но этого им показалось мало. Они избрали самого красивого, стройного и сильного юношу и под ликующие крики принесли его в жертву богу.

Проходили годы. Ацтеки строили свою столицу, названную именем вождя Теноча — Теночтитлан. Но они никогда не забывали милости бога Уитсилопочтли и в знак благодарности каждый год в один и тот же день приносили ему в жертву самого красивого юношу племени.

В этот день, о котором пойдет речь, по улицам Теночтитлана медленно двигалась процессия. Впереди шел человек в красном одеянии, с большим кривым ножом в руке. Голова его гордо поднята, взгляд устремлен вперед, и по всему было видно, что он готов выполнить свой великий долг.

За ним следовал юноша Хиконтекотл. Он родился в счастливый день — так гласила Книга судьбы. Он был самый красивый юноша племени индейцев ацтеков. На Хиконтекотле дорогие одежды и венок из разноцветных перьев диковинных птиц. В одной руке зеркальце — лучшие мастера сделали его из вулканического стекла, в другой дудочка, похожая на флейту. Но сейчас он не играл на дудочке. Он смотрел по сторонам и улыбался людям, стоящим вдоль улицы. Его не смущало, что позади со строгим лицом шли жрецы.

Улица, по которой вели юношу, была длинная и прямая как стрела. По сторонам возвышались дома из белого камня. Некоторые покрашены в кроваво-красный цвет и поэтому очень выделялись на фоне яркой зелени. На фасадах многих домов и особенно храмов вылеплены человеческие головы, змеи, орлы.

Кое-где улицу пересекали голубые каналы. Через них перекинуты ажурные деревянные мосты. По каналам плыли индейцы на своих маленьких пирогах, сделанных из тростника и коры дерева. Увидев процессию, они останавливали лодки и с благоговением смотрели на юношу, которого вели жрецы. Все знали, что юноша скоро, очень скоро встретится со всемогущим богом Уитсилопочтли.

Юноша приветливо кивал всем, кто встречался на пути. Но жрецу, идущему позади, не нравилось это. Он внушал Хиконтекотлу:

— Люди не должны волновать тебя… Смотри на небо и готовься к встрече с богом.

Хиконтекотл смотрел на голубое небо. Но оно было пустынно. И юноша опять думал о людях. Он вспоминал веселый базар в Тлалтелолко, куда он каждое утро бегал с мальчишками. Там было так много народу!

На базар ходят все. Конечно, знатного воина можно отличить от простолюдина. На нем дорогая одежда, и идет он в сопровождении рабов.

Каждый уголок базара — это свой особый мир. В одном месте продают фрукты — спелые плоды разложены на циновках. В другом торгуют разноцветными перьями птиц — они тоже выставлены напоказ. Хиконтекотл всегда так мечтал иметь хоть одно перышко! Он вспомнил это и улыбнулся. На его голове венок из дорогих перьев, которые есть только во дворце вождя. Перышки эти так дороги, что на каждое из них можно выменять любой товар.

В те времена в империи ацтеков не было денег. Все приобреталось путем обмена. Десяток стручков красного перца можно было получить за мешочек с плодами какао, коврик из волокон магэя[18] — обменять на одеяние, сделанное из разноцветных перьев птиц. Если продавец не соглашался на обмен, покупатель доставал из кармана небольшой мешочек и отсыпал продавцу немножко золота, мелкого, как песок.

Но Хиконтекотл больше любил другой базар. Точнее, другую половину того же самого базара. Там продают птиц — самых необыкновенных, самых красивых птиц, которые обитают на их земле. Здесь можно купить кроликов и горных орлов. На этом рынке продают удивительных животных — ацтекских собак. Кожа как у свиньи, голова как у собаки; небольшой тонкий хвост, на конце которого пучок длинных волос. Мясо этих собачек очень вкусно, его едят только в домах знатных воинов или во дворце верховного правителя.

Базар — это центр всей жизни Теночтитлана. Знатные воины произносят здесь речи. Мальчишки не раз слышали о том, какой была жизнь ацтеков прежде и какой она стала. Теперь она намного лучше…

На базаре знатные воины вершили правосудие. Если кто-то украл вещь, то его убивали тут же, а тело увозили в горы и бросали на съедение хищным зверям. На базар приводили предателей, лжецов и даже тех, кто ругался плохими словами. Предателей убивали по единодушному требованию толпы. У лжецов отрезали губы. А языки тех, кто ругался плохими словами, кололи листьями кактуса.

У кого рождался ребенок, шли к жрецу и стучали в дверь его жилища. Они хотели поскорее узнать, в какой день по Книге судьбы он родился.

Жрецы дают ответ не сразу. Они обращаются к богу воздуха Кетсалькоатлу. Проходят четыре томительных дня, прежде чем отец получит ответ. Если ребенок родился в счастливый день, ему давали имя прославленного воина, к девичьему имени обязательно прибавляли слово «цветок».

Хиконтекотл родился в счастливый день. Поэтому ему дали такое славное имя, поэтому в честь его рождения был устроен праздник. Собрались родственники и пили хмельное пульке, играли на барабанах и танцевали.

О детях, родившихся в счастливый день, заботились жрецы. Никто не мог наказывать ребенка, пока ему не исполнится девять лет. Воспитывали только внушением — так гласил закон жрецов.

Это было очень счастливое время для Хиконтекотла. Он бегал вместо с другими ребятами на базар. Сколько бы ни было шалостей, никто не мог наказать его. Ему делали внушение.

После девяти лет жрецы разрешали наказывать ребят. Острыми листьями магэя кололи они руки Хиконтекотла. Но если проступок был более серьезным, мальчика раздевали догола и заставляли идти среди зарослей колючего кактуса. Когда Хиконтекотл снова нарушал правила, его отправляли голым на всю ночь в горы, где так холодно и бродит так много хищников.

И наконец Хиконтекотлу исполнилось пятнадцать лет. Жрецы отправили его в дом юношества. Здесь обучали ремеслам, рассказывали о религии и всемогущем боге Уитсилопочтли, учили обрабатывать землю.

Пять лет жил Хиконтекотл в доме юношества. Он был самым сильным среди своих сверстников, он лучше всех играл на барабане и танцевал, хорошо знал, как обрабатывают землю и как молятся всемогущим богам. И еще он был красивее всех! Сколько девушек мечтало о нем! Ведь в двадцать лет ацтекские юноши заканчивали обучение в доме юношества, и им разрешалось жениться. А Хиконтекотлу было именно двадцать лет.

Но девичьи мечты не осуществились. Ровно год назад был большой праздник. На площади около пирамиды собрались все юноши Теночтитлана. Они принесли с собой луки, стрелы, копья.

Жрецы сели на ступени пирамиды, и среди них — верховный жрец, в красной мантии, тот самый, что идет сейчас впереди процессии. Но в руках он тогда держал голубое перо красивейшей птицы кетсаль.

Каждый юноша должен был показать перед жрецами свою силу и ловкость.

Весело забили барабаны. На арену выбежал Хиконтекотл с копьем в руке. Против него встали двое, тоже с копьями. Но разве они могли победить его, Хиконтекотла! Несколько ловких и сильных движений, и Хиконтекотл выбил копье из рук юноши. Другой тоже сдался.

Верховный жрец взмахнул голубым пером. Это означало, что он признает победу Хиконтекотла. К юноше подошли слуги верховного жреца и дали ему лук и стрелу. Теперь он должен был попасть в сопилото — большую черную птицу, которая кружилась высоко в небе. Он вскинул лук. Пронзенная стрелой птица упала на землю.

Когда все юноши прошли испытания, опять загремели барабаны. Жрецы торжественно спустились с каменных ступеней пирамиды. Верховный жрец подходил к каждому юноше, пристально смотрел на него своим ястребиным взглядом и шел дальше. Потом жрецы собрались на совет.

Хиконтекотл был признан самым красивым, самым стройным и ловким юношей племени ацтеков. Верховный жрец повел Хиконтекотла к пирамиде и поставил его рядом с собой на каменную ступень. Это означало, что Хиконтекотла отдадут в жертву богу Уитсилопочтли.

Целый год жрецы готовили юношу к встрече с богом. Каждое утро его обливали настоями из душистых трав и лепестков цветов. Четыре самые красивые девушки империи стали его женами. Хиконтекотла вместе с женами поселили во дворце. Его могучие стены украшены изображением орла, в когтях которого извивающаяся змея. «Это знак победы Добра над Злом» — так сказал великий Уитсилопочтли.

Юноша бродил по комнатам дворца, играл на дудочке, иногда смотрел на себя в зеркальце — ведь ему все время повторяли, что он самый красивый юноша племени ацтеков. Жены занимались рукоделием. Но когда к ним приходил муж, они откладывали работу и развлекали его.

После полудня по голубой глади канала к дворцу подплывала лодка, украшенная гирляндами цветов. Под охраной жрецов юноша вместе с женами садился в лодку. Лодка бесшумно передвигалась по каналу, и жители Теночтитлана радостно приветствовали избранника. А может быть, многие и завидовали ему, потому что он в их глазах был почти богом.

Но год прошел. Теперь все земные радости остались позади. С каждым шагом пирамида становилась все ближе. Юноша смотрел на ее каменные ступени с волнением. Только избранные могут подняться на них. Процессия остановилась. Народ торопливо заполнял площадь. Жрецы подвели к Хиконтекотлу его жен. Он простился с ними. С Хиконтекотла сняли дорогие одежды и корону из разноцветных перьев — пусть все видят, как красив юноша, которого отдают богу.

Жрецы подтолкнули юношу, и его голая нога почувствовала каменную ступень пирамиды. В сопровождении жрецов Хиконтекотл поднимался все выше и выше. Дойдя до середины, он остановился. Он сломал дудочку, на которой играл своим женам, разбил о каменную ступень зеркало — оно ему тоже было не нужно.

Теперь взгляд юноши был прикован к громадной черной статуе бога Уитсилопочтли. Ему казалось, что именно на него смотрят пустые глазницы бога, что именно ему он улыбается своей страшной улыбкой. Хиконтекотл поднялся на самый верх пирамиды, оттуда видна вся столица: прямые как стрелы улицы, каналы, в которых вода голубая и гладкая, как стекло. Но юноша не видел этого. Он продолжал смотреть на повелителя, которому обязан был отдать свою жизнь.

Толпа на площади молчала. Люди верили, что именно в эту минуту происходит самое главное — разговор бога с нареченным сыном своим. Но жрецы уже не раз видели встречу жертвы с повелителем. Они подошли к юноше, бесцеремонно подняли его и, положив на черный мраморный стол, крепко прижали к столу его руки и ноги. Но Хиконтекотл и не думал сопротивляться. На его лице было блаженство. Широко открытыми глазами, с улыбкой он смотрел на голубое небо, и ему казалось, что он уже возносится на это небо и что скоро, очень скоро увидит самого Уитсилопочтли.

Верховный жрец поднял над головой нож. Юноша видел поблескивающее на солнце лезвие из вулканического стекла и руку жреца. И юноша верил, что только после удара ножа начнется настоящая жизнь.

Одним ударом верховный жрец вспарывает грудь юноши, быстро запускает свою цепкую руку в рану, откуда хлещет горячая кровь, вырывает из груди Хиконтекотла еще живое, трепещущее сердце и, подняв его над головой, бросает к ногам всемогущего Уитсилопочтли.

Взрыв радости на площади. Гремят барабаны, люди неистово пляшут. Свершилось! Свершилось! Бог получил новую жертву, и теперь снова будет радость и процветание на ацтекской земле.

Пять жрецов в черном одеянии оттаскивают в сторону окровавленное тело самого красивого, самого сильного и самого счастливого юноши племени ацтеков. Под гром барабанов жрецы спустились по каменным ступеням пирамиды и направились к дворцу. Толпа расступилась. Люди не сводили глаз с верховного жреца, который шел впереди, гордо подняв голову. В руке его по-прежнему был нож, на котором запеклась кровь Хиконтекотла.

Праздник на площади продолжался. Он был не только на площади, но и во дворце правителя.

В честь великого дня жертвоприношения верховный правитель Монтесума устроил торжественный обед. Знатные люди собрались в его дворце. На галереях дворца замерли воины с луками в руках.

Все ждали верховного жреца. И наконец он появился. Подойдя к верховному правителю, он поднял над головой окровавленный нож — торжественный обед начался.

Приглашенные расположились в главном зале дворца. На лице каждого — достоинство и высокомерие: ведь их пригласил сам Монтесума. Он щедро одаривает их благами, хотя эти блага по его же велению могут быть отобраны, а вельможа принесен в жертву одному из многочисленных богов.

Гости сидели на полу, устланном лепестками цветов и душистыми травами. Прежде чем начать пиршество, слуги принесли серебряные сосуды с водой — в них приглашенные вымыли руки. Потом на больших золотых блюдах слуги принесли уток, завернутых в листья магэя. Утки жарились в земле среди раскаленных камней. Потом появились большие, хорошо зажаренные индейки со сладким соусом и овощами. В золотых кубках подают пульке, несут душистый шоколад, который так любит правитель Монтесума. Но куда же ушел он? Почему пир происходит без него?

Гости не должны видеть вождя за столь прозаическим занятием, как еда. Он пирует один в маленькой комнате, ему прислуживают несколько самых знатных людей Теночтитлана. Насытившись, он выходит в зал, поднимается на трон и приказывает разнести гостям трубки, в которых набит табак и ароматные травы.

Вождь делает знак, и в зале появляются балерины, акробаты, танцоры и шуты. И всем радостно, что сегодня бросили сердце юноши к ногам всемогущего бога и что поэтому можно прийти во дворец правителя и показаться ему на глаза.

Вождь изредка хлопает в ладоши, иногда обращает свой взор на кого-нибудь из приближенных, и это служит высшей наградой тому. Другие с завистью смотрят на счастливчика.

Шуты продолжают кривляться, но Монтесума уже устал. Он покидает зал. Гости направляются в зоологический сад, в котором собраны диковинные звери и птицы. Они привезены сюда издалека. А гигантский кондор прислан со снежных гор. Его подарил Монтесуме вождь другого могущественного племени — инков.

Монтесума в сопровождении верных телохранителей идет через анфиладу комнат, доходит до спальни двух своих жен. Спальня украшена золотом и дорогими камнями. Жены сидят у окна и смотрят на площадь, где искусно делают упражнения молодые воины. Стража остается у входа. Монтесума величественно приветствует жен и проходит дальше, в следующую комнату, за ней еще одна, и, наконец, потайная дверь — она ведет к сокровищам.

Здесь собрано все, что захвачено в боях ацтекскими воинами и сделано самыми искусными мастерами племени. Дорогие каменья волшебного цвета, на стенах щиты, инкрустированные золотом, ожерелья, которым никто не знает истинной цены, мантии из перьев самых редких птиц, ковры из волокон редких растений.

Монтесума садится на высокий стул и оглядывает свои сокровища. Он горд. Он знает, что двести лет назад его народ был нищ, скитался по дорогам в поисках обетованной земли и, наконец, нашел эту землю. Предсказания всемогущего бога Уитсилопочтли сбылись.

Монтесума закрывает глаза и видит бога Уитсилопочтли. Бог держит на ладонях трепещущее юное сердце и смеется. Смеется! Значит, бог доволен! Значит, еще год, до нового дня жертвоприношения, в империи будет мир и процветание.

Монтесума в этот час еще не знал, что на его земле появились испанские конкистадоры, мечтающие завоевать Теночтитлан и захватить сокровища ацтеков. Командира конкистадоров Кортеса не смущало, что в империи было больше двух миллионов жителей, а у него всего-навсего пятьсот восемь солдат. Кортес верил в успех своего дерзкого плана, и, чтобы никто из его воинов не мог думать об отступлении, он приказал сжечь корабли.

В середине августа, оставив на берегу небольшой гарнизон, завоеватели двинулись в глубь неведомой страны. По узкой дороге, извивавшейся среди джунглей, продвигались конкистадоры. Позади остались побережье, индейские хижины, плантации какао и табака. Дорога поднималась все выше. Прохладней становился воздух, и испанцы, закованные в доспехи, наконец-то почувствовали себя легко и свободно.

Завоеватели были изумлены красотой гор, заснеженными пиками и вулканами. Они ликовали, когда встречали сосны — точь в точь такие, как у них на родине, в Европе. Они поражались необыкновенным деревьям, которые потом европейские ботаники объявят очень ценными. Поначалу с недоверием ели плоды, встречавшиеся в лесу. Но вскоре полюбили ароматные манго и прекрасные агуакаты[19].

Три месяца шли конкистадоры и наконец увидели город Тлакскала.

Кортес уже вполне оценил внезапность нападения. Он приказал ударить по городу из орудий. Но жители города даже после орудийного грома не думали сдаваться без боя. Они оказывали сопротивление, хоть им было трудно противостоять чудовищам, «головы которых и грудь были покрыты железом, а у некоторых были большие бороды цвета солнца. В руках у чудовищ были железные трубы, из которых вырывался страшный огонь» — так потом сообщали тлакскалтеки в Теночтитлан.

Испанцы выиграли бой, но не рискнули вступить в город. Они разбили бивуак неподалеку и решили заночевать здесь. Индейские вожди собрались на совет: «Если эти рыжебородые пришельцы — дети Кетсалькоатла, дети солнца, — говорили мудрецы, — то, значит, солнце помогает им, а ночь, наоборот, может принести победу нам».

Индейцы послали своих разведчиков во вражеский стан. Но испанские солдаты поймали этих людей и привели к Кортесу. Узнав о планах индейцев, Кортес приказал отрубить разведчикам руки. Испанцы атаковали город. Индейцы были разбиты.

Кортес милостиво предложил им свою дружбу. Это подсказала Кортесу индеанка Малинали, которая была сначала его рабыней, а потом стала любовницей. «Если вы пойдете со мной, — сказал Кортес, — я освобожу вас от власти ацтеков». Тлакскалтеки всегда страдали от гнета ацтеков и платили им большую дань. Десять тысяч человек, целая армия тлакскалтеков, присоединились к Кортесу. Теперь конкистадоры чувствовали себя на чужой земле увереннее. Путь их лежал к следующему городу — Чолуле.

Чолула — город большой и религиозный. Жили в нем ацтеки.

Был в городе храм Кетсалькоатла — белого бога солнца. И поэтому жители Чолулы даже с некоторой радостью восприняли весть о приходе испанцев. Но они заявили, что не хотят видеть у себя тлакскалтеков — своих давних врагов. Кортес оставил союзников в пригороде.

Когда испанцы появились в городе, жители танцевали, били в барабаны, бросали цветы под ноги белого коня Кортеса. Это был праздник. Они видели перед собой белого человека с рыжей бородой, точь-в-точь такого, о котором гласила легенда.

Когда торжественное шествие кончилось, Малинали, которую испанцы называли Мариной, сообщила Кортесу, что утром, еще до прихода испанцев, жители Чолулы принесли в жертву богу войны Уитсилопочтли пять самых красивых юношей города. Наверно, они задумали коварный план нападения на испанцев.

Этих слов Кортесу было достаточно, чтобы приказать навести орудия на центральную площадь. По толпе неожиданно ударили картечью пушки. Давя друг друга, индейцы бросились к выходам с площади, но там их встретили мушкетным огнем. Ацтеки падали, умирая на площади своего родного города.

В письме к королю Кортес докладывал: «Мы атаковали ацтеков с такой силой, что в течение двух часов было убито более трех тысяч человек».

Дорога на Теночтитлан была открыта. Завоеватели двинулись через перевал, мимо красивейших вулканов Ицтасиуатл и Попокатепетл. Приблизившись к вулкану Попокатепетл, некоторые храбрые испанцы решили подняться к его заснеженному кратеру. Индейцы, следившие за продвижением испанских войск, тут же сообщили об этом в столицу. Это вызвало всеобщее удивление и страх. Индейцы никогда не поднимались туда. Они твердо верили, что там, где начинаются вечные снега, живет бог дождей Тлалок. И если испанцы могли подняться до обители самого Тлалока, значит, они дети бога Кетсалькоатла.

С перевала испанцы увидели ацтекскую столицу. Они были зачарованы этим видением. Но любоваться было некогда. Кортес спешил. Ему грезились богатства индейцев. Испанцы спустились с гор, и уже 8 ноября 1519 года Кортес вел свои войска по главной улице Теночтитлана.

Закованный в латы, он гордо сидел на белом коне. Рядом, держась за стремя, шла Марина. Она, девушка из бедной семьи, мечтала войти в этот город рядом с белым богом, сыном Кетсалькоатла. Мечты ее сбылись, и она шла, гордо подняв голову.

Гремя железными латами, испанцы шагали по улицам города, смотрели по сторонам и не переставали восхищаться. Широкие голубые каналы, зеленые парки, красивейшие озера Чалко и Хочимилко — все вызывало их восторг.

Индейцы, чуть приоткрыв двери своих жилищ, с любопытством оглядывали пришельцев: их белые лица, рыжие бороды, железную одежду, их ружья и лошадей, у которых «такие большие головы».

«Ну конечно, эти люди — боги», — шептали друг другу индейцы.

Вождь Монтесума, надев свою лучшую одежду, вышел навстречу Кортесу. Рядом стояли приближенные, в руках у которых были цветы и дорогие подарки. Кортес спешился и, придерживая меч, направился к Монтесуме. Кортес хотел обнять правителя, но верховный жрец не разрешил. «Ведь Монтесума бог. И ты бог, ты сын Кетсалькоатла. А боги не могут прикасаться друг к другу». Придворные вручили Кортесу цветы и подарки. Кортес заверил верховного правителя, что он пришел в его страну с миром, а сам жадно пожирал глазами драгоценности, украшавшие корону императора. Монтесума распорядился поселить сына бога Кетсалькоатла в одном из лучших дворцов, где прежде жил отец вождя.

Так началась жизнь испанских завоевателей в Теночтитлане. Не было слышно выстрелов. Все было мирно. Но в каждом дворце — и там, где поселился Кортес, и там, где жил вождь, — страсти накалялись.

У Монтесумы происходили советы вождей и жрецов.

«Нас, ацтеков, два миллиона, а их кучка, — говорили вожди, которые не верили в то, что испанцы — боги. — Мы изгоним их со своей земли». — «Разве можно поднимать руку на богов!» — говорили другие.

Монтесума выслушивал и тех и других и был любезен с Кортесом рассказывал о своей империи и великодушно дарил на память какой-нибудь драгоценный камень.

Вскоре стали роптать испанские солдаты. Они пришли не для того, чтобы любоваться правителем. Они хотели получить обещанное Кортесом богатство.

Кортес понимал, что нужно унять недовольство солдат, и искал подходящий для этого повод. В это самое время ему сообщили о том, что на побережье, в Вера-Крусе, где он оставил небольшой гарнизон, индейцы убили несколько испанских солдат.

В сопровождении хорошо вооруженных воинов Кортес явился к Монтесуме и обвинил его в предательстве. Монтесума поклялся наказать виновных.

— До тех пор пока ты не выполнишь эту клятву, — заявил Кортес, — я установлю охрану в твоем дворце.

Вождь оказался пленником в своем собственном доме.

Испанские конкистадоры, пробравшись во дворец Монтесумы, лихорадочно искали сокровища. Они ходили по дворцу, постукивая но стенам, и наконец нашли потайную дверь. Испанец Берналь Диас де Кастильо, автор хроники завоевания земель ацтеков, писал: «То, что я увидел, меня поразило. В жизни своей я не встречал такого богатства. Думаю, что в мире не могло быть богатств, подобных этим».

Мечта Кортеса сбылась. Преступления, совершенные им и его солдатами, оправданы. Ему отпустятся все грехи. Глядя на драгоценности, Кортес представлял себя в ореоле славы и вечной любви короля.

Насладившись видением золота и таинственным светом драгоценных камней, Кортес приказал закрыть комнату и держать новость в секрете. Он не представлял, как вывезти эти сокровища за пределы империи.

А обстановка в городе с каждым днем осложнялась. Особое недовольство ацтеков вызвало решение Монтесумы сжечь перед императорским дворцом тех, кто был повинен в гибели испанцев. Знатных воинов привезли на площадь и бросили живыми в огонь.

Невзирая на всеобщее недовольство, Монтесума продолжал прислуживать испанским завоевателям. Он публично заявил, что все налоги с покоренных племен отдает в пользу короля Испании, и объявил себя вассалом Карла V.

Чаша народного терпения переполнилась. Ацтеки собрались на площади перед дворцом вождя. В руках у многих было оружие и камни. Угрожающие выкрики слышались в адрес испанцев. Кортес приказал привести Монтесуму и выпустить его на балкон дворца. «Пусть успокоит своих подданных!»

Монтесума вышел на балкон, стал призывать ацтеков к миру, но в ответ полетели камни.

Впоследствии Кортес сообщил королю: «Один из камней, брошенных ацтеками, попал Монтесуме в голову, и через три дня правитель умер», хотя ацтеки утверждали, что это он, Кортес, убил его. Труп Монтесумы был выброшен ночью из дворца. Индейцы подобрали труп и сожгли его со всеми почестями, положенными его сану.

Борьбу против испанцев возглавил племянник Монтесумы — Куаутемок. Он собрал тысячи вооруженных луками и стрелами индейцев и начал атаковать испанцев, засевших во дворце. Сотни индейцев гибли от картечи и пуль мушкетов. Но новые отряды снова шли в атаку.

После нескольких дней борьбы ацтеки поняли, что они не смогут приступом взять дворец, и перешли к осаде. Они разрушили все мосты, по которым можно было выйти из дворца и пересечь каналы, и стали ждать гибели испанцев.

А во дворце разгорались страсти вокруг сокровищ Монтесумы. Кортес оценил сокровища в сто шестьдесят две тысячи золотых песо. Историк Вильям Прескотт считает, что эта сумма в современном исчислении равнялась шести с половиной миллионам долларов.

Кортес решил разделить богатства Монтесумы на пять частей. Одну пятую он выделил для короля Испании. В те времена такого богатства не имел ни один монарх Европы. Одну пятую Кортес решил взять себе. Он справедливо считал, что его роль в завоевании земель ацтеков была не меньше, чем короля. Одну пятую отпустил на покрытие расходов по снаряжению экспедиции в Мексику. Следующую часть Кортес выделил для гарнизона в Вера-Крусе и для премий офицерам армии и артиллеристам. Последняя часть осталась для солдат. Те, кто с мушкетами в руках пробивали дорогу к Теночтитлану, получили совсем мало. Солдаты кричали о несправедливости, угрожали Кортесу восстанием. Но это были только слова. Солдаты понимали, что любое восстание — это гибель для всех!

Кортес, решил, что пора выбираться из Теночтитлана. Но что делать с сокровищами Монтесумы? Кортес передал офицерам короля слитки золота и составил об этом подробный акт. Часть богатств он приказал затопить в канале возле дворца, часть спрятать в подвалах. А все, что осталось, отдал солдатам: «Берите, но знайте путь будет трудным и нести лишнюю тяжесть опасно».

Что значили эти слова, когда на полу валялись золотые цепи, браслеты, драгоценные камни! Каждый старался побольше повесить золотых цепей на шею, надеть браслетов на руки и даже на ноги Некоторые прятали золото под рыцарские доспехи.

В ночь на первое июля, которая вошла в историю под названием «Ночи печали», был проливной дождь. В черном небе слышались раскаты грома, яркие молнии рассекали небосклон.

Тайно, по-воровски выходили конкистадоры из дворца. Они несли с собой легкий переносной мост. Быстро перебросив его через первый канал, испанцы двинулись по нему. Уже прошла часть войск со снаряжением, артиллерия…

И вдруг одна старая женщина, случайно вышедшая к каналу за водой, увидела испанцев. Она подняла тревогу.

С разных сторон ацтеки бежали к крепости. Многие быстро передвигались на своих утлых суденышках по каналам.

Войска Кортеса и индейцы из провинции Тлакскала, которые помогали ему, остановились перед вторым каналом. Все ждали переносного моста. Мост должны были притащить, как только закончится переход через первый канал. Но после того как по нему прошла артиллерия, мост осел, врезался глубоко в землю, и его нельзя было вытащить.

Индейцы атаковали. Тысячи стрел летели из ночной тьмы. Воинственные крики «атл-атл», бой барабанов смешались с грохотом грома. Испанские солдаты бросались в воду, пытаясь переправиться через канал вплавь, но тонули, едва добравшись до середины. Тяжелые золотые цепи, драгоценные браслеты и камни тянули их на дно. Одни гибли, другие бросались в воду с надеждой, но их поджидала та же участь.

Гора трупов росла, и в конце концов конкистадоры переходили канал по трупам погибших, как по мосту. Но на пути были еще каналы. И снова бросались в воду оставшиеся в живых, чтобы погибнуть.

Перебраться через все каналы под градом стрел индейцев смогли немногие. А те, кто спаслись, во главе с Кортесом, которого вынес на своей спине конь, поспешно отступили в горы, а затем в Тлакскала к союзникам-индейцам.

Это была действительно ночь печали. Испанским конкистадорам казалась похороненной идея завоевания земель ацтеков, один Кортес снова обращал взор к Теночтитлану. Он снова заставил солдат поверить себе. Кортес приказал рубить лес и строить корабли.

Три месяца днем и ночью трудились конкистадоры и вместе с ними их союзники-тлакскалтеки. Когда приготовления к новому штурму ацтекской столицы были закончены, Кортес бросил в бой тлакскалтеков. Их армия насчитывала сорок тысяч человек. А испанцы в это время строили корабли, устанавливали пушки.

Тринадцать кораблей, которые своим видом наводили на ацтеков ужас, двинулись по каналам к Теночтитлану. Кортес поклялся отомстить ацтекам. Его клятва была особенно грозной после того, как он узнал, что многие испанцы, попавшие в плен, были принесены в жертву богу войны Уитсилопочтли. «Теночтитлан должен быть разрушен!» — сказал Кортес. Гремели пушки, уничтожая прекрасные дома, храмы и дворцы. Солдаты высаживались с кораблей, расстреливали жителей столицы, некоторых брали в плен. На их спинах выжигали букву «Г» — «гереро» — военнопленный. Но вождь ацтеков Куаутемок не сдавался, он продолжал борьбу.

Четыре месяца шел бой за Теночтитлан. Четыре месяца гремели пушки. И когда сопротивление ацтеков было сломлено, испанцы вступили в разрушенный город. Картина, которую они увидели, была ужасающей. Среди развалин валялись тысячи трупов. Раненые и больные чумой были здесь вместе с мертвыми. Крики и плач детей завершали ужасающее зрелище.

Испанцы искали богатства, с которыми им пришлось расстаться в «Ночь печали», но найти не могли. Кортес был твердо уверен, что Куаутемок, которого испанцы взяли в плен, спрятал сокровища.

Куаутемока били, пытали каленым железом, но он молчал. Не узнав тайны, Кортес приказал отрубить голову одиннадцатому, и последнему, верховному правителю великого племени ацтеков.

ТОРЖЕСТВУЮЩИЙ МАДРИД

В тот день над всей Испанией гремели колокола и в храмах свершался торжественный молебен в честь приезда покорителя Нового Света Эрнана Кортеса.

Эрнан Кортес возвращается на родину, увенчанный лаврами победы. Уже забыто, что он самовольно приказал сжечь одиннадцать кораблей, что он разбил королевские войска, посланные с Кубы для того, чтобы арестовать его, Кортеса. Никто теперь не вспоминал о жестокости конкистадоров на мексиканской земле.

Победителей не судят. Теперь самые высшие сановники Испании сгибались в поклоне перед Эрнаном Кортесом.

Кортес сел в карету — и следом за ним двинулись подводы, на которых королю везли в подарок всякие диковинные изделия индейцев и, конечно, слитки золота. Есть в корзинах неизвестные в Европе лекарственные травы, ароматные орешки и корни.

В предпоследней подводе сидели индейцы ацтеки. Их было четверо. Они были в красивых набедренных повязках. Тела их были раскрашены красной, синей и черной краской. В руках у одного был каучуковый мяч, которым играют индейцы в тлачтли.

Испанцы смотрели на индейцев, как смотрят на слонов или медведей бродячего цирка. Они подолгу шли рядом с подводой, разглядывая индейцев и даже дотрагиваясь до них руками.

Индейцы будто не видели ничего вокруг. Они сидели на подводе, поджав под себя ноги, и глаза их были опущены. Все им было непонятно на этой чужой земле. Они слышали насмешки.

А Мадрид ждал своего героя. К ногам Эрнана Кортеса летели цветы.

Экипаж остановился у королевского дворца. Придерживая рукой тяжелый меч, Кортес поднялся по широкой лестнице в зал, где ждал его король. Следом за ним шагал его помощник Монтехо, участвовавший во всех боях на чужой земле.

Кортес с достоинством поклонился королю. Он знал, что слитки золота, которые он присылал из Мексики, и слитки золота, которые он привез с собой, дают ему право на достоинство.

После первых слов приветствия Кортес дал знак своим солдатам, и они торжественно внесли сокровища, которые были захвачены у ацтеков. Затем Кортес приказал впустить индейцев.

Индейцы стояли посредине зала. Придворные дамы конфузливо отворачивались, краем глаза, однако, стараясь рассмотреть их стройные тела.

— Ваше величество, — обратился Кортес к королю. — Я привез в Испанию этих игроков в тлачтли, чтобы показать удивительное состязание в каучуковый мяч. Но для этого нужно возвести две каменные стены и сделать два кольца.

Король приказал построить такие стены.

Индейцев увели, а придворные и сам король стали разглядывать сокровища. Сколько было здесь удивительных произведений искусства, каких никогда еще не видела Европа! От всех этих драгоценных подарков веяло ароматом чужой сказочной земли. И каждая статуэтка, каждое ожерелье имело свою историю. Кортес рассказывал эти истории его величеству и придворным.

Кортес достал обсидиановый нож жреца. Он показал нож королю и его советникам. Он рассказал, как жрецы ведут на пирамиду свою жертву, как кладут на округлый камень, вскрывают грудь и вырывают еще трепещущее сердце…

Всем хотелось услышать рассказы о чужой земле, и поэтому во дворе короля Карла V пышные обеды перемежались с торжественными собраниями и салонными беседами, во время которых Эрнан Кортес продолжал делать свои удивительные сообщения о Новом Свете. Пользуясь расположением короля, Эрнан Кортес не забывал просить у него милости для себя и своих помощников. Он получил титул вице-короля Новой Испании, а его другу Монтехо было присвоено звание генерал-губернатора всех земель индейцев майя на Юкатане. Никого не смущало, что земли эти еще не завоеваны, что испанцы побывали лишь в прибрежных селениях. Монтехо завоюет их.

Торжества в Мадриде продолжались. Все готовились к спортивному празднику, на котором должны были выступать индейцы. Уже построены были стены, сделана трибуна для его величества и гостей.

В Мадрид приехали вельможи из других европейских государств. «Ну как не взглянуть на чудо, которого еще не видели на континенте». Прибыл сюда немецкий путешественник Христофор Вейдитц, который впоследствии рассказал об этом представлении.

В то время в Европе еще не знали, что такое каучуковый мяч! В Испании существовала игра, похожая на современный теннис. Играли кожаным мячом, набитым волосом. Отсюда родилось название мяча «пелота», что значит в переводе с испанского «волос», «шерсть». Во Франции и Италии существовал другой мяч — надутый кожаный пузырь. Но каучуковый мяч был загадкой для европейцев. А у индейцев он применялся пятьсот лет до прихода испанцев.

День торжественного спортивного праздника наступил. Зрители заняли свои места. Они приветствовали короля, который пришел в свою ложу в сопровождении Эрнана Кортеса. Протяжно заиграли фанфары, и на поле появились индейские игроки. Локти игроков, колени и кисти рук были защищены подушечками из стеганой ткани и кожи. На бедрах у них были тяжелые кожаные пояса.

Игроки положили мяч в центре поля. Они прыгали по полю, как лягушки, вызывая всеобщий восторг зрителей. Иногда они посматривали на трибуну, где сидел король. Там на их земле с этой же стороны поля стояла трибуна верховного правителя. По его знаку игроки начинали состязание.

Знак подал Кортес. Он поднял руку, и один из игроков подбежал к мячу и ударил его локтем. Мяч взлетел вверх, ударился о стену и, к удивлению всех присутствующих, отскочил от стены. Теперь другой игрок бьет мяч коленом, и снова мяч отскакивает от стены. Европейцам казалось, что перед ними не игроки, а фокусники.

Индейцы играли все азартнее. Казалось, они забыли, что игра идет в Испании, что это лишь представление, что эта игра не определяет судьбу племени и никого не обезглавят после того, как мяч попадет в кольцо.

Король смотрел на игру и высказывал похвалу Эрнану Кортесу, который привез так много диковинных вещей из Нового Света и этих удивительных игроков.

Зрители внимательно следили за движением игроков. Пройдет совсем немного времени после этой игры, и сообщения о ней полетят в столицы других европейских государств. Вскоре в Европе появятся каучуковые мячи, привезенные из Нового Света, и постепенно они станут входить в обиход европейских спортсменов. Каучуковый мяч изменит правила старинной игры в теннис, он окажет влияние на правила таких игр, как футбол. Появится волейбол, в котором по индейским правилам команды будут стремиться не допустить падения мяча на землю. А баскетбол целиком будет заимствован у индейцев, с той лишь разницей, что у индейцев кольцо стояло вертикально, а у европейцев оно будет расположено горизонтально.

Но во время этого праздничного состязания никто еще не знал, какую роль сыграет в Европе индейская игра тлачтли.

Индейцы продолжали игру. С быстротой молнии они передвигались по полю. Казалось, для них ничто не существует в эти минуты. Одна цель — забить мяч в кольцо…

И наконец мяч был забит. Радостно бежал победитель по полю. Он что-то кричал на своем гортанном языке, по люди не понимали его…

Эрнан Кортес спустился с трибуны на поле, взял мяч и преподнес этот прыгающий шар королю Карлу V.

Зрители устроили овацию — нет, не игрокам, а Эрнану Кортесу, который привез из Нового Света такой удивительный мяч и таких забавных индейцев.

СНОВА ШАГИ КОНКИСТАДОРОВ

До земли майя долетела весть о том, что бледнолицые разгромили войска могущественных ацтеков, разбили их идолов в храмах и поставили там крест. И снова все вспоминали слова чилана Ах-Камбаля: «Наш народ будет покорен чужестранцами, которые принесут своего бога, обладающего большей силой, чем наши боги».

…Халач-Виник и жрецы просили богов смилостивиться над государством индейцев майя, закрыть дорогу на их землю чужестранцам-завоевателям.

Но испанцы не забыли о существовании загадочной земли Юкатан. Вновь назначенный генерал-губернатор Юкатана Монтехо готовил к далекому плаванию корабли. В трюмы грузили бочки с порохом, по трапам поднимались солдаты и лошади. Новый генерал-губернатор любой ценой решил покорить индейцев майя и вступить во владение своими землями.

С попутным ветром ушли корабли под командой Монтехо к далекому Юкатану.

И опять индейцы услышали залпы орудий. По их дорогам, сметая все на своем пути, двигались завоеватели. Они проникли в глубь Юкатана и основали здесь укрепленный город Саламанка.

Вдоль городских стен были установлены пушки. На центральной площади был построен храм, и над ним вознесся христианский крест.

Конкистадоры мчались на лошадях в индейские поселения и пригоняли индейцев как рабов в свой город. Для испанского солдата было неважно, кто это был — жрец, художник, након или чилан, — всякий индеец для испанца — раб. И губернатор Монтехо разрешал захватывать рабов любыми средствами. Индейцев приводили в цепях, или били плетьми и травили собаками.

Гордые и свободные индейцы не могли смириться с участью рабов. Недовольство словно черная туча нависло над землей майя.

Над столицей майя снова зазвучали призывные звуки труб, барабанов и трещоток. Након Тепеух собирал воинов для борьбы с чужестранцами. Как прежде, самые сильные индейцы становились под военное знамя. Были среди них Холон и Мугукут. В стеганых куртках, которые заменяли доспехи, они стояли рядом, как отец и сын. За спиной у каждого колчан со стрелами, в руках лук и копье.

Конечно, у Холона была не та сила, что прежде. Сколько времени прошло с тех пор, как он отдал свою дочь богу Юм-Чаку! И все-таки он сразился с чужестранцами!

Холон ощущал могучее плечо Мугукута, и от этого у него еще больше росла уверенность в победе над чужестранцами. Вспомнились битва в Чампотоне и бледнолицые пленники, которых принесли в жертву богу…

Халач-Виник дал знак, и воины отправились в путь.

Након Тепеух не повел воинов по одной дороге. Он разделил людей на небольшие отряды и приказал двигаться к городу чужестранцев тайными тропами. Бесшумно, словно тени, пробирались индейцы среди тропического леса. Они подкрались к городу с разных сторон. Индейцы увидели храм чужестранцев, дома, построенные из толстых бревен. Все здесь было так непохоже на их города и поселения.

Наконец Тепеух поднял руку и пронзительно крикнул: «Калачуни!» Крик накона подхватили индейцы. Индейские воины с копьями в руках бросились на штурм города.

Но на башне храма уже зазвонил колокол. Ударили пушки, и содрогнулась земля. Десятки индейцев упали.

Вслед за орудийным залпом послышались выстрелы мушкетов. Стрелы и копья бессильны против пороха и пуль. Индейцы отступили. Упал Холон, Мугукут подбежал к Холону и поднял его. Мугукут был уверен, что Холон споткнулся. Но глаза Холона были закрыты. На груди его виднелась маленькая кровавая дырочка. Нет, ничто не может спасти индейского воина от невидимых стрел бледнолицых.

Мугукут стоял на коленях у тела Холона. Он уже не слышал грома боя, пронзительных криков: «Калачуни!»

Наконец Тепеух понял, что стрелы и копья его воинов бессильны против пороха и пуль чужестранцев. Он приказал отступить. Он знал, что ночью прибудут подкрепления. Завтра снова можно будет поднять людей в атаку.

Ночь наступила. При свете луны индейцы рыли могилы тем, кто погиб во время атаки. С разных сторон слышался печальный плач. Днем индейцы не плачут по умершим. Только ночью они дают волю своим чувствам.

Они рыли могилы для погибших воинов. Рот им набивали кукурузой, чтобы им не голодно было на том свете. В кукурузу вдавливали несколько дорогих камушков, которые заменяли деньги. Тело погибшего заворачивали в саван и под всеобщий плач опускали в могилу…

А на башне храма бледнолицых звонил колокол. Может быть, он звонил по погибшим солдатам, думали индейцы, или, может быть, бледнолицые хотели атаковать индейцев ночью. На всякий случай индейцы не расставались с оружием.

Но атаки не было, а колокол звонил и звонил в темноте. И под этот звон конкистадоры покидали город. Они поняли, что отрезаны от мира, что пушки и мужество не спасут их от голода.

Кончилась тревожная ночь. Солнце разогрело воздух, и плотный туман в джунглях рассеялся. А колокол все звонил и звонил…

Дозорные индейцы взобрались на высокие деревья и доложили накону Тепеуху, что город пуст, чужестранцы покинули его. Когда индейцы приблизились к храму, они обнаружили обман. К языку

колокола была привязана собака. На полу оставлено мясо. Оно лежало на таком расстоянии, что собака не могла его достать. Всю ночь она рвалась к куску, раскачивая язык колокола.

По разным дорогам отряды индейцев отправились в погоню за испанцами. Након Тепеух во главе самого сильного отряда двигался по дороге, ведущей на юг.

Как только кончился тропический лес и открылась равнина, након увидел шесть четвероногих чудовищ и бледнолицых на них. Они должны были прикрыть отступление солдат.

Индейцы бросились в атаку. Шесть мушкетов изрыгнули огонь. Сотни стрел полетели в чудовищ, но стрелы ударялись о латы и падали на землю. И все-таки индейцы приближались, и все отчаяннее слышался военный клич: «Калачуни!»

Чудовища вынуждены были отступить, и снова раздались залпы мушкетов. Индейские воины падали, но на их место вставали другие. Все более плотным кольцом индейцы окружили чудовищ. Всадники выхватили тяжелые мечи и обрушили их на беззащитные головы индейцев. Всадники хотели разорвать кольцо окружения, вырваться на свободу, а уж тогда никто не сможет догнать их.

Кольцо разорвано. Одно чудовище вырвалось и поскакало прочь, за ним устремились остальные. В этот момент самый сильный и ловкий индеец племени майя Мугукут, прикрывая голову тростниковым щитом, бросился к чудовищу и схватил его одной рукой за заднюю ногу. Будто это был баран или собака. Чудовище пыталось вырвать ногу из могучей руки Мугукута, но напрасно.

А индейцы уже стаскивали бледнолицего воина на землю. Другие выхватили ножи с обсидиановыми лезвиями и резали шею чудовищу. Чудовище покачнулось и упало. Крик радости вырвался у индейцев. Значит, чудовище можно убить! Теперь они резали чудовище на куски. Они пробовали его кровь, они мазали ею свои уши.

Након Тепеух подозвал гонца и приказал отнести голову чудовища верховному правителю.

Гонец взвалил на плечо драгоценную ношу и побежал по самой короткой дороге в столицу Чичен-Ица. Теплая кровь чудовища капала на спину гонца, и от этого он еще больше ощущал радость победы и гордость за то, что он несет Халач-Винику драгоценный трофей.

КАЗНЬ

Индейцы майя изгнали чужестранцев, по радость недолго озаряла их лица. Как будто чужестранцы прокляли их землю, как будто навсегда разгневались боги. Солнце сжигало посевы. Небо побелело от зноя.

Как и прежде, индейцы собирались вокруг пирамиды, ставили жаровни, бросали на них благовонный копаль и просили бога Юм-Чака оросить землю. К Священному колодцу вели самых красивых девушек и юношей племени. Босыми ногами индейцы ходили по раскаленным углям. Смотри, Юм-Чак, мы все можем стерпеть. Только дай нам дождь.

А небо по-прежнему молчало — ни тучи, ни облачка. Зерна маиса сгорали в земле, не давая всходов.

Голод вползал в хижины. Умирали дети и старики. Умирали мужчины и женщины. Изнуренные голодом и зноем, люди падали на дорогах. И неслись по ночам над землей майя жалобные плачи.

Уже давно был забыт вкус маиса. Единственной пищей индейцев была кора дерева кумче[20] и листья деревьев. Но боги, наверное, решили уничтожить племя майя. Вместо дождевых туч они послали на их землю черные тучи саранчи. Эти тучи были так велики, что они скрыли солнце. Саранча опускалась на леса и пожирала зелень. Пышные тропические деревья теперь напоминали скелеты. Голой и неприветливой стала земля.

Может быть, в центре Мексики, где Эрнан Кортес основал испанские колонии, знали о тяжелой участи народа майя. Может быть, поэтому сын губернатора Монтехо дон Франсиско решил организовать новый поход на Юкатан и расплатиться за поражение своего отца. Эрнану Кортесу нравился боевой дух молодого дона Франсиско, и он согласился на организацию нового похода.

Долго шли отряды дона Франсиско к землям индейцев майя. Первым на их пути был город Чампотон. Конкистадоры хорошо знали историю битвы в Чампотоне и жестокость правителя Моч-Коваха. Дон Франсиско выслал вперед всадников, установил на окраине города орудия. Конкистадоры были готовы к бою.

Но жители города не оказали сопротивления испанцам. Воинственный Моч-Ковах уже умер. А индейцы были слишком изнурены голодом.

Дон Франсиско обосновался в Чампотоне и отсюда стал посылать отряды в глубь страны майя.

— Огнем и мечом мы должны сокрушить языческую религию, говорил конкистадорам дон Франсиско, — и подчинить народ этой страны. В наших сердцах не должно быть жалости и сострадания. «Братья, последуем кресту. Имея веру, сим знаком победим!»

Летели с постаментов статуи индейских богов, рушились храмы, захваченные земли делились между испанцами, а индейцев превращали в рабов. У конкистадоров были не только мечи и мушкеты. Огромные собаки, приученные разрывать людей, тяжелые кандалы, цепи, розги и, конечно, огонь инквизиции. Рабов можно было захватывать любыми средствами и обращаться с ними как угодно.

Когда в провинциях Кочвох и Чектемаль индейцы восстали, дон Франсиско выслал туда карателей. Всех знатных лиц каратели заперли в доме и подожгли его. Их жен они привели к огромному дереву и повесили их на сучьях, а детей привязали к их ногам.

Многим индейцам конкистадоры отрубали носы, кисти рук, ноги. Их женам отрезали груди и бросали собакам. Некоторых индейцев топили в болотах. Оставшихся в живых превращали в рабов. Надевали на шею, как собаке, цепь и вели. И если в пути индеец ослабевал и начинал отставать от всех, то конкистадоры, чтобы не терять времени на развязывание цепи, отрубали индейцу голову мечом и шагали дальше.

— Нас мало, а их много, — говорили конкистадоры. — Мы должны покорить эту землю, освободить этих темных людей от идолопоклонства и приобщить их к Христовой вере.

Страшные вести летели по индейской земле. Но у индейцев уже не было сил отстоять свою свободу. Племена были разобщены. Люди запуганы жестокостью бледнолицых. Отряды испанцев приближались к столице индейцев майя Чичен-Ице. Халач-Виник знал об этом и все чаще выходил из своего храма на площадку пирамиды и тревожно смотрел вдаль. Он был уже стар. Он стоял, двумя руками опираясь на свой жезл, украшенный хвостами гремучих змей.

Халач-Виник решил не ожесточать испанцев. Ведь теперь у его народа, ослабленного голодом и бедствиями, нет сил, чтобы победить чужестранцев. «Я встречу их мирно, предложу им драгоценности и тем спасу свой народ!» — решил вождь племени.

Гонец взбежал по крутым ступеням пирамиды и доложил о приближении испанского отряда. «Впереди — люди на чудовищах с большими головами и торчащими ушами».

Увидев огромный город, чужестранцы остановились и дали залп из мушкетов. Грохот их выстрелов разнесся над площадью и пирамидой.

По четыре в ряд двигались чудовища и на них — закованные в латы конкистадоры. У каждого наготове заряженный мушкет. Отряд солдат прошел мимо рынка, с которого уже разбежался народ. Испанцы увидели пирамиду. Дон Франсиско некоторое время любовался этим удивительным сооружением. Казалось, даже четвероногие чудовища подняли свои большие головы.

Халач-Виник надел на себя самый лучший наряд, собрал драгоценности, положил их на большое золотое блюдо.

Он торжественно спускался по ступеням пирамиды к чужестранцам. Жители города выходили из домов и храмов, собирались вокруг пирамиды, чтобы увидеть эту встречу. Дон Франсиско спрыгнул с лошади на землю. Он поднял забрало, покрутил свои лихие усы и пошел навстречу Халач-Винику.

Всего несколько шагов разделяли представителей двух миров. Халач-Виник дал знак, и жрец преподнес испанцу золото.

«Ага! — воскликнул про себя Франсиско, и глаза его радостно блеснули. — Значит, мы попали в богатый город!»

Конкистадор принял блюдо из рук жреца и передал его своим солдатам.

Халач-Виник поклонился. Дон Франсиско ответил поклоном и подозвал переводчика:

— Скажи этому старику, что мы его оставим в покое, если он отдаст нам все золото.

Халач-Виник внимательно выслушал переводчика и отрицательно покачал головой: «Золота больше нет!»

— Врет, — сказал Франсиско. — Эдуардо, за мной! — крикнул он адъютанту.

Мушкеты были направлены в сторону индейцев, собравшихся у пирамиды.

Франсиско, гремя мечом, упорно лез по крутым ступеням вверх, к храму. Он поднялся на верхнюю площадку пирамиды, вошел в храм, отбросил ногой священную шкуру ягуара, посмотрел на тлеющие угли в каменной пасти. Увидев деревянного идола на пьедестале, Франсиско выхватил меч. Щепки полетели в разные стороны. Мечом Франсиско откинул в сторону красочные одежды Халач-Виника.

— Старая лиса, — процедил сквозь зубы испанец. — Он думает, нас можно провести. Где-то он спрятал золото. Все равно найдем.

Эдуардо стал спускаться с пирамиды.

— Где золото? — крикнул он, встав перед Халач-Виником.

Никто на земле не смел повысить голоса при Халач-Винике. Крик бледнолицего казался Халач-Винику громом, ниспосланным самим богом. Но он смирился с этим. Он понял, чего хочет этот человек в железных латах, и отрицательно покачал головой.

— Эдуардо, — крикнул Франсиско, — сделай ему священное ложе! Сейчас ты у меня по-другому заговоришь.

Этих слов Халач-Виник не мог понять. Он стоял, по-прежнему высоко держа голову в дорогом уборе из разноцветных перьев.

Испанские солдаты врыли четыре столба, соединили их жердями, на жерди положили сучья — образовалось ложе. Под ним Эдуардо разжег костер.

Солдаты подошли к Халач-Винику. Но на его лице не было страха, как будто он не видел солдат, не видел огня. Солдаты схватили его за руки и за ноги. Головной убор из перьев упал на землю.

— Остановитесь! — вдруг крикнул након Тепеух.

— Хосе, Рафаэль, — приказал Франсиско. — Взять его!

Несколько всадников врезались в толпу. Солдаты подбежали к накону и скрутили ему руки.

Халач-Виника бросили на ложе, под которым горел огонь. Он лежал вверх лицом, с открытыми глазами и смотрел на пирамиду. Это была его пирамида. Она вела к самому богу. Над пирамидой голубое небо. Но теперь пирамида была для него недосягаемой.

— Где золото? — услышал Халач-Виник вопрос. — Я сохраню тебе жизнь, если скажешь, где спрятано золото.

Халач-Виник как будто не слышал безумного голоса испанца. Он смотрел на свою пирамиду.

Огонь уже охватывал тело вождя племени. Нет, он не испытывал боли! Ему казалось, что он возносится вместе с дымом и огнем вверх, к богам, как Кетсалькоатл. Халач-Виник вспомнил других богов. Очень давно, когда на земле была ночь и не было света, боги разожгли священный огонь. Первым в него вступил бог Текусицтекотл, и на небе вспыхнуло солнце. Следом за ним в огонь бросился бог Намаутцин, и на небе зажглась луна. «Может быть, когда я сгорю, — думал Халач-Виник, — на небе зажжется еще одна звезда».

А бледнолицый продолжал безумно кричать одно и то же: «Золото! Золото!»

Глаза Халач-Виника были по-прежнему открыты. Он смотрел на пирамиду, на храм и на небо и ждал, когда огонь вознесет его туда.

Дон Франсиско бросил последний взгляд на пылающий костер, в котором скрылось тело Халач-Виника, и подошел к накону Тепеуху. Взгляд его встретился с ненавидящими глазами накона.

— Золото! — сказал Франсиско, но након молчал, глядя по-прежнему с ненавистью на человека с белой кожей.

— Четвертовать! — приказал Франсиско.

Блеснул стальной меч, и рука накона отделилась от туловища. Блеснул во второй раз, в третий… Тело накона без рук и без ног лежало на земле. Лицо его было обращено к небу. В глазах не было страдания. Глаза смотрели мужественно, так же как они смотрели всегда.

Теперь командир испанского отряда чувствовал свою полную власть над жителями этого огромного города. Он взял с собой нескольких солдат и пригласил епископа, в руках которого было святое знамя с крестом, и они поднялись по широким ступеням храма. Свет едва проникал сюда через небольшие окна, прорубленные в каменных стенах. В парадном углу стоял идол, лицо которого было помазано кровью. Тут же — огромная, как стол, каменная плита, поддерживаемая головами великанов. На плите были следы свежей крови. Наверное, совсем недавно здесь принесли кого-то в жертву.

Епископ приказал солдатам выбросить из храма идола и смыть кровь с каменной плиты. После этого он установил христианское знамя с крестом в том углу, где был идол, и солдаты стали загонять в храм индейцев.

Индейцы входили в храм, испуганно смотрели на крест. Мугукут вошел в храм вместе со всеми. Знамя с крестом вызывало у него отвращение. Ему хотелось растолкать людей, подойти к знамени, разорвать его и убить этого ненавистного человека в длинной черной одежде.

Но рядом со знаменем стояли бледнолицые в железных латах со страшными трубами в руках. Епископ высоко поднял правую руку и перекрестил всех, кто собрался в храме. Он говорил о том, что позорно поклоняться идолам, что есть только один настоящий бог — Иисус Христос. Все, чему верили индейцы, — это обман. Они напрасно отдавали жизни юношей и девушек богам.

Индейцы смотрели на знамя с крестом, на служителя. Слова его переводили на язык майя.

Епископ закончил проповедь и заставил всех индейцев по очереди поклониться Христову знамени с крестом.

Индейцы выходили из храма. Отсюда, с верхней площадки, был виден весь древний и великий город. Опустевшая пирамида, на верху которой уже никогда не появится Халач-Виник, поле для игр, на которое никогда не выйдут защитники бога дождя и бога ветра, каменная платформа для танцев.

Франсиско и служитель церкви в сопровождении солдат шли к храму, где работал ученый жрец, занося в книгу «Судьба майя» все, что происходило в это страшное время.

Может быть, в эту минуту ученый жрец писал о вторжении бледнолицых и смерти верховного правителя майя Халач-Виника.

Франсиско постучал мечом в дверь храма. Но ученый жрец не открыл ее. Солдаты налегли, били в нее прикладами. Дверь не поддавалась. Она была сделана из крепкого дерева сейба[21]. Наконец дверь открыл ученый жрец. Он смотрел на испанцев, явно не понимая, зачем они пришли в этот храм.

Франсиско оттолкнул жреца.

На каменном столе лежала раскрытая книга и кисточка, на которой еще не высохла краска. Испанский епископ подошел к книге и перелистал несколько страниц. Переводчик объяснил ему, о чем говорится в книге.

— Значит, это противная нашему богу рукопись! — воскликнул испанец.

— Сжечь!

Солдаты вытаскивали книги и бросали их в еще пылающий костер, на котором только что сгорело тело Халач-Виника.

Ученый жрец подбежал к огню, обжигая руки, стал выхватывать книги. Сначала это забавляло солдат. Но потом один из них выхватил меч и со всего размаха ударил по спине ученого жреца. Жрец упал в огонь, и его тело сгорело вместе с историей великого народа майя.

Мугукут не мог больше переносить этого позора. Он подбежал к бледнолицему солдату и со всей силой ударил его кулаком по голове. Бледнолицый покачнулся и упал. Мугукут выхватил его меч и побежал к лесу. Многие индейцы устремились за ним.

Громыхнули мушкеты. Послышался топот ног лошадей. Но спасительный лес уже близко — всего один полет стрелы.

Мугукут остановился за деревом. Бледнолицый летит на своем чудовище. Он хочет преградить спасительную дорогу индейцам.

Чудовище все ближе. Мугукут выскочил из-за дерева и нанес смертельный удар. Бледнолицый упал с лошади, и Мугукут убил его мечом. Путь в джунгли для беглецов открыт.

Вместе с Мугукутом индейцы уходили по тропинкам джунглей в глубь тропического леса, чтобы где-то там вновь построить жилища, расчистить участок земли для посевов маиса и начать жизнь сначала, как начинали ее когда-то, много веков назад, их предки.

Конкистадоры сковали железной цепью мужчин, оставшихся на площади, и повели в свои поселения, где всегда нужны были рабы.

На площади перед святилищами и пирамидой остались груды пепла и бездыханное тело накона, которое скоро стало добычей хищных птиц.

И никогда уже не услышит великий город государства майя радостных голосов своих жителей, торжественного грома барабанов, звуков труб, свиста свистулек и треска трещоток. Джунгли будут все ближе подступать к дворцам, хижинам и пирамидам и скоро, очень скоро скроют их от людских глаз.

ЧЕРЕЗ ТРИСТА ЛЕТ

Время имеет удивительную силу. Оно разрушает, оно уничтожает, оно стирает из памяти людей то, что было значимым и волнующим. Через сто лет великая цивилизация майя исчезла с лица земли и была забыта.

Обосновавшись в Мексике, испанцы старались не вспоминать об индейцах. Слишком много было жестоких и кровавых страниц в истории завоевания. Испанцы убеждали жителей Европы, Азии да и самих себя в том, что до их прихода на Юкатане жили дикари и людоеды.

А буйная тропическая растительность и дожди делали свое роковое дело. Природа будто хотела помочь испанским конкистадорам скрыть их преступления. Джунгли поглотили маисовые поля. Зелень пробивалась везде, даже сквозь расщелины камней, которыми были покрыты площади древних городов. Она раздвигала камни и тянулась к небу, набирая силу. Огромные деревья поднялись на площадях, на площадках храмов и дворцов. Пирамиды превратились в холмы, покрытые растительностью.

Индейцы майя ушли в джунгли, подальше от городов, и основали новые поселения. Там уже не было дворцов и пирамид: только хижины из пальмовых листьев и крохотные поля маиса.

Десятилетия сменялись десятилетиями. Еще один век остался позади. Европа в это время была занята войнами. Америка — колонизацией новых земель и строительством городов.

И все-таки наступило время, когда вновь заговорили об индейцах. Сначала появились легенды. Они передавались из уст в уста, и каждый старался украсить эту легенду, прибавляя к ней свою долю вымысла.

В 1836 году, через триста лет после гибели цивилизации майя, американский путешественник Джозеф Стефенс случайно обнаружил в Лондоне отчет испанского офицера Антонио дель Рио, написанный в конце XVI века.

И вдруг красивая легенда об индейцах предстала в новом свете. Антонио дель Рио утверждал, что в джунглях Мексики находился огромный индейский город под названием Паленке.

Джозеф Стефенс пригласил художника Фредерико Казервуда, и они отправились на Юкатан, для того чтобы установить истину.

Они двигались по дорогам Юкатана, но не было видно ни пирамид, ни дворцов, ни храмов. Только тропические леса и болота вокруг. Казалось, что в этом суровом крае не могла существовать никакая цивилизация.

Однако Стефенс принадлежал к числу настоящих путешественников, он не прекратил поиска, пока не встретил индейцев, знавших о развалинах в джунглях.

Эти развалины оказались древними храмами. Каменные стены их были так густо оплетены тропическими растениями, что можно было пройти совсем близко и ничего не увидеть.

А когда Стефенс и Фредерико Казервуд проникли внутрь одного из храмов, они были поражены удивительным искусством древних жителей Мексики.

Фредерико Казервуд тщательно нарисовал все, что увидел на стенах храма.

Джозеф Стефенс так же тщательно все описал.

Потом Стефенс и Казервуд нашли древний город Чичен-Ицу. Они узнали, что по-индейски «чи» — значит «устье», «чен» — «колодец». Следовательно, Чичен-Ица — «устье колодца ицев». Где же этот колодец, который дал название древнему городу?

И опять поиск. И снова удача.

В книге, которую выпустили в свет Стефенс и Казервуд, говорилось: «Колодец был самый большой, самый таинственный из всех встреченных нами на Юкатане — он был мертв, словно в нем поселился дух вечного молчания».

Книга Стефенса и Казервуда подтвердила существование цивилизации майя, но она не открыла тайну жизни майя.

Десятки путешественников устремились на Юкатан за разгадкой этой тайны. Ученые-этнографы стали рыться в церковных библиотеках с надеждой найти хоть какое-нибудь свидетельство времен конкисты. В 1864 году они нашли книгу Диего де Ланды «Сообщение о делах в Юкатане». Эта книга была написана триста лет назад и все это время преспокойно пылилась на полке церковной библиотеки.

Диего де Ланда был епископом на Юкатане в те самые времена, когда испанцы покоряли индейцев майя. Это он насаждал среди индейцев христианскую религию и был тем самым служителем церкви, который приказал сжечь бесценные книги «Судьба майя». Уничтожив свидетельство прошлого, Диего де Ланда оставил потомкам свою небольшую книгу.

Ланда рассказывал о том, как майя обрабатывали поля, какой у них был государственный строй, какой был календарь, какие господствовали обычаи.

«У них, — писал Ланда, — был обычай прежде и еще недавно бросать в колодец живых людей в жертву богам во время засухи, и они считали, что жертвы не умирали, хотя не видели их больше. Бросали также многие другие вещи из дорогих камней и предметы, которые они считали ценными. И если в эту страну попадало золото, большую часть его должен был получить этот колодец из-за благоговения, которое испытывали к нему индейцы».

Слово «золото» мелькнуло рядом со словом «майя». Теперь легендарные индейцы волновали не только ученых Старого и Нового Света, но и предприимчивых дельцов и кладоискателей, мечтавших о богатстве.

СОКРОВИЩА ДРЕВНЕГО ГОРОДА

Американцу Эдварду Томпсону можно отдать пальму первенства среди всех, кто мечтал обогатиться за счет древних майя.

Узнав из книги Диего де Ланды, что золото похоронено в Священном колодце, Томпсон, не раздумывая, решил предпринять путешествие на Юкатан.

Он не относился к породе легковерных кладоискателей. Он отправился в библиотеку и стал изучать литературу о древнем городе Чичен-Ице.

На пыльных полках библиотеки Томпсон нашел книгу Джозефа Стефенса и художника Фредерико Казервуда. Все узнал о Священном колодце. Возможно, если бы Эдвард Томпсон не был так молод, а желание разбогатеть не было б так велико, может, он и не поехал бы в далекую землю разыскивать клад.

Чтобы облегчить свое путешествие на Юкатан, Томпсон решил поступить на дипломатическую службу. Он предложил в госдепартаменте свои услуги в качестве консула на Юкатане.

Чиновники госдепартамента удивленно пожали плечами. «Американских граждан на Юкатане не было. Почему этот молодой человек захотел быть там консулом? Если ему угодно жариться на этой тропической земле, пусть едет!»

Томпсон получил дипломатический паспорт, который, по его мнению, должен был оградить его от случайностей в поисках клада. Вместо дипломатических бумаг и инструкций по консульскому делу Томпсон взял с собой справочник по археологии, несколько книг бывалых кладоискателей, планы Чичен-Ицы и, конечно, книги Диего де Ланды и Джозефа Стефенса.

Шел 1885 год, когда Эдвард Томпсон прибыл на пароходе в столицу Юкатана Мериду. Власти радушно встретили нового консула и очень удивились, когда он в первые же дни после приезда отправился в Чичен-Ицу.

Мулы резво бежали, возчик-индеец размахивал длинным кнутом. До цели было всего сто двадцать километров.

Томпсон вглядывался в дорогу. По этой дороге на протяжении многих веков ходили индейцы. Эдвард искал глазами хоть какую-нибудь деталь, хоть какое-нибудь здание, которое бы напоминало о тех далеких временах. На пути вставали католические храмы, точь-в-точь как в Испании, дома помещиков с балконами. Ничто не сохранило память о древних обитателях этой земли.

И вдруг Эдвард заметил на обочине дороги указатель, на котором было написано индейское слово «Олактуй». И хоть в поселке стояла испанская церковь, Эдварду все равно стало веселее. Потом он встретил еще одно индейское название — «Тахмек» и, наконец, неподалеку от дороги увидел колодец.

— Стой! — крикнул Эдвард.

Индеец натянул вожжи и испуганно посмотрел на американца.

«Конечно, это такой же колодец, как тот, в который бросали людей, — решил Эдвард. — Вернее, это не колодец, это провал земли, по краям которого видны слоистые отложения».

— Там под землей текут реки, сеньор, — сказал индеец, заметив интерес американца. — Вода в этих колодцах хорошая.

— Много здесь таких колодцев? — спросил Эдвард, когда они снова были в пути.

— Много.

— Не слышал ли ты о Священном колодце? — спросил Эдвард.

— Слышал, — просто ответил индеец. — Но там вода плохая, зеленая. Говорят, там живет бог Юм-Чак. Может, и врут, конечно.

— Давай быстрее, — приказал Эдвард.

Индеец взмахнул кнутом, и мулы побежали быстрее.

Эдвард ждал, что сейчас за поворотом откроется удивительная пирамида Кукулькана, будут видны высокая башня обсерватории, дворцы, храмы. Но дорога пролегала через тропический лес, и, кроме вековых деревьев, переплетенных лианами, ничего не было видно.

Мулы остановились у каменного дома местной асьенды. На пороге появился управляющий. «Можно подумать, что этот управляющий родной брат извозчику, — подумал Эдвард. — Они все тут на одно лицо. Волосы черные, глаза узкие — чуть приподнятые с боков».

— Хозяина нет, — сказал управляющий. — Но если вы хотите остановиться, я могу предложить вам комнату.

— Да, — сказал Эдвард. — И поскорее перенесите мои вещи.

Эдвард решил сегодня же совершить прогулку к пирамиде.

Он надел высокие сапоги, на пояс прикрепил пистолет и охотничий нож, через плечо перекинул винтовку.

— Вы не отдохнете с дороги, сеньор? — спросил управляющий.

— Я отдыхал ночью, — ответил американец.

— Может быть, вам нужен проводник?

— Спасибо! — сказал Томпсон и уверенно зашагал по дороге, как будто он всю жизнь ходил по ней, как будто Чичен-Ица был его родным городом. Не зря Эдвард изучал планы и карты древней столицы индейцев майя.

Вскоре он свернул с дороги на тропинку, которая, по его представлению, должна была привести к пирамиде. Тропинка поднималась в гору среди огромных камней и таких же огромных деревьев.

Может быть, Эдвард и дальше шагал бы по тропинке, но взгляд его случайно остановился на белом огромном камне, заросшем травой, поверхность которого была явно обтесана. И Эдвард понял, что эти огромные камни, мимо которых он шел, остатки каменных колонн, стоявших прежде у храмов.

Эдвард огляделся и понял, что ровная и заросшая кустарником поверхность не что иное, как терраса, сделанная руками древнего человека. Он поднял голову и замер в оцепенении. Он увидел каменную громаду, упирающуюся вершиной в небосвод. На верху этой громады стоял храм.

Эдвард как заколдованный стоял и смотрел на храм, каменные стены которого потемнели от времени, кое-где поросли мхом, были обвиты лианами.

И теперь для Эдварда вдруг ожили зеленые высокие холмы, которые были видны отсюда. Там Храм воинов, там стадион. Но все было погребено под вековыми наслоениями джунглей.

Взгляд Эдварда лихорадочно искал дорогу, которая пролегала прежде от пирамиды к Священному колодцу. Кругом был плотно переплетенный лианами тропический лес. Ничто не выдавало тайны. Эдвард знал, что длина этой дороги была всего триста метров и шла она от пирамиды на север. Он определил по солнцу стороны света и стал пробираться по лесу. Лес был непроходимым, деревья огромны. Казалось, они здесь с момента сотворения мира. Тревожно кричали обезьяны и птицы.

Влажная жара отнимала силы. Но Эдвард шагал, держа винтовку наготове. Он остановился лишь тогда, когда прошел тысячу шагов.

Он опять определил стороны света по солнцу и направился обратно к пирамиде.

«Наверное, надо было взять проводника», — подумал Эдвард. И тут же отогнал от себя эту мысль. Ему очень хотелось найти Священный колодец самому. Без посторонних людей постоять на берегу колодца и почувствовать его тайну.

Томпсон упорно пробирался сквозь заросли джунглей. Он раздвигал руками кустарник… Осторожно делал шаг за шагом. И наконец увидел то, что искал, — Священный колодец. Он был в диаметре метров шестьдесят. Зеленая стена леса стояла по самому краю колодца. Обрывисты его берега, и в них проступают слои белого известняка. В глубине колодца зеленела вода.

Эдвард добрался до ступенек, которые были видны с одной стороны колодца. Он спустился на нижнюю ступень и сел. Задумчиво посмотрел на зеленоватую поверхность воды… Ему захотелось дотронуться до нее. Он схватил левой рукой корень куста и протянул правую к воде. Вдруг он услышал пронзительный крик. От неожиданности он чуть не упал в воду. Он поднял голову и увидел на краю колодца управляющего. Его узкие лисьи глаза округлились от страха, руки дрожали.

— Не дотрагивайтесь до воды! — испуганно кричал управляющий.

«Шпионил, сволочь», — подумал Эдвард и поднялся наверх.

— Там живет бог Юм-Чак, сеньор, — лепетал управляющий, продолжая дрожать. — Если бы вы опустили руку в воду, он схватил бы ее. Много людей погибло в этой воде.

— Откуда ты знаешь?

— Говорят, раньше в засуху людей отдавали богу Юм-Чаку, чтобы он был милостив.

«Значит, это тот самый колодец», — повторял про себя Томпсон и уже не слушал болтовню управляющего.

…Несколько дней жил Эдвард на асьенде и каждый день рано утром с винтовкой на плече уходил к развалинам Чичен-Ицы. Он открывал все новые и новые храмы. День ото дня у него прибавлялась уверенность в том, что глубоко под водой скрыты богатства древних жителей Чичен-Ицы.

Но Эдвард не мог ничего предпринять потому, что вся территория, на которой находился древний город, была собственностью хозяина асьенды сеньора Ортегаса. Нужно было его разрешение. Сам он жил в Мериде и только изредка приезжал сюда. И как только управляющий сообщил ему об американце, он не замедлил явиться.

Вечером к асьенде подкатила коляска. Высокий толстый человек с усами, в широкополой шляпе, с пистолетом на ремне подал руку Эдварду.

Толстяк был рад гостю. На столе появилась текилья, перец, утки, жаренные в листьях кактуса.

Толстяк говорил о женщинах, о вине, о бое быков, о лошадях, а Эдвард — о развалинах.

— Да ну их к черту, эти камни! — сказал толстяк.

— Говорят, тут неподалеку есть Священный колодец, — не унимался Томпсон.

— Врут они все. Ничего священного там нет. Я вот могу выпить еще бутылку, и пошли туда купаться, в этот самый колодец.

Толстяк опрокинул очередную рюмку текильи.

— И вообще разве у меня асьенда! У людей земля как земля, а у меня камни, куда ни сунься, везде эти проклятые камни. Сколько их понатащили! Видно, мой предок был не очень храбрым солдатом. Другим дали хорошую землю, а ему эту…

Эдвард внимательно смотрел на толстяка, на его добродушный живот, на его пьяные глаза, и у него вдруг мелькнула дерзкая мысль: купить асьенду, стать собственником древнего города индейцев майя, хозяином Священного колодца!

Конечно, у молодого американца не было лишних денег. Но он вспомнил историю Стефенса. Когда он вместе с художником Казервудом прибыл в Копан, оказалось, что руины древнего города индейцев находятся на земле, принадлежавшей какому-то дону Хосе Мария. Стефенс пришел к дону Хосе, отрекомендовался и с американской деловитостью спросил: «Сколько вы хотите за руины?» «Я думаю, — писал потом Стефенс, — это так же поразило его, как если бы я вдруг попросил его, чтобы он продал мне свою бедную старую жену…»

— Конечно, сеньор Ортегас, — начал Эдвард, — вам эти самые камни не нужны, а для науки они представляют некоторый интерес.

— Наука! — воскликнул Ортегас и засмеялся.

— Вы могли бы продать землю, на которой находятся руины?

— Ха! — сказал Ортегас и пьяно уставился на Эдварда. — Не выйдет! — Хозяин отрицательно повертел указательным пальцем перед носом Эдварда.

— Я куплю у вас развалины, — сказал Эдвард, и голос его выдавал волнение.

— Хочешь купить — покупай всю асьенду. А камни? Как я их тебе продам? Сколько я за них возьму?

— Мне не нужна асьенда, — сказал Эдвард. — Нужны развалины для исследований.

— Нет, — твердо сказал Ортегас. — Покупай всю асьенду.

— Сколько бы вы хотели за нее?

Пьяный туман сразу слетел с глаз сеньора Ортегаса. Теперь он уже не был этаким простодушным усатым помещиком. Он был торговцем.

Мы не знаем цену, на которой остановились Томпсон и Ортегас. Но сделка в тот день состоялась. Эдвард положил на стол задаток и получил расписку.

Допоздна они пили текилью. И это был тот самый удивительный случай, когда и продавец и покупатель после свершения сделки чувствовали себя счастливыми.

«Всучил я ему землицу, — думал Ортегас. — Будет над чем посмеяться. Знай наших, мистер».

«Погрызешь ты локти, когда я заберусь в этот Священный колодец и вытащу оттуда кучу золота».

…После сделки мистер Томпсон и сеньор Ортегас расстались. Сеньор Ортегас отправился в Мериду, где он обычно жил. Там он пил с друзьями текилью и потешал всех рассказами о чудаке-американце, который хочет купить его дурацкую асьенду.

Эдвард, сославшись на недомогание от местной жары, поехал в Штаты. Он попросил в госдепартаменте отпуск и срочно занялся водолазным делом. Затем он сконструировал специальную землечерпалку, которую можно было установить на краю Священного колодца.

Когда все было готово, Эдвард предстал перед членами американского антикварного общества и работниками музея Пибори Гарвардского университета господами Чарльзом Баудвичем и Стефеном Солсбери. Эдвард положил перед ними проект будущих работ и рассказал об асьенде сеньора Ортегаса. «Мне нужна ваша моральная и материальная поддержка, господа».

Господа антиквары почесали свои лысые головы, улыбнулись. С точки зрения голого расчета такой проект, конечно, поддерживать не стоило бы. Но чем черт не шутит. Может, и правда там спрятаны драгоценности майя. Этот молодой человек так верит в успех дела. Антиквары раскошелились.

Снова Эдвард плыл на Юкатан. Он весело потирал руки. В трюме парохода была упрятана землечерпалка, в ящиках лежало водолазное снаряжение, карманы были набиты долларами. «Поскорее бы увидеть этого пузатого Ортегаса!»

Сеньор Ортегас и его друзья с нетерпением ждали Эдварда. Хозяин асьенды по-прежнему считал, что сделка для него выгодна. А друзья хозяина ждали Эдварда просто из любопытства. В их однообразной провинциальной жизни это было волнующим событием, темой для светских разговоров.

Встреча Эдварда и Ортегаса состоялась в Мериде. Эдвард положил перед хозяином асьенды пачку зелененьких банкнот и получил от него документы на владение асьендой и землями, лежащими вокруг. А потом была вечеринка, на которую собрались друзья Ортегаса. Они пили текилью, с любопытством поглядывали на чудака-американца и в душе посмеивались над ним.

Томпсон мыслями был уже там, на своей асьенде, в своем городе Чичен-Ице, у своего Священного колодца.

Управляющий асьенды услужливо встретил нового хозяина. Он принес какие-то счета, сметы.

— Да нет же! — крикнул Эдвард, — Мне нужны рабочие — десять, двадцать, тридцать человек. Скорее! И вообще как вас зовут?

— Меня зовут Маурильо, сеньор, — отрапортовал управляющий, и в глазах его уже не было той лисьей хитрости. Была покорность.

Местные крестьяне-индейцы с мачете в руках собрались во дворе асьенды, ожидая приказаний нового хозяина. Они о чем-то переговаривались на своем родном языке, на том самом, который звучал здесь и тысячу лет назад.

Когда на крыльце асьенды появился Эдвард в сопровождении Маурильо, говор смолк.

— Ты переведи им, — приказал Эдвард управляющему. — Мне нужно срочно прорубить дорогу от пирамиды к Священному колодцу и перетащить туда землечерпалку.

Слова Маурильо, видимо, вызвали растерянность у индейцев, они стали о чем-то спорить.

— Что они болтают? — недовольно спросил Эдвард.

— Они боятся Священного колодца. Юм-Чак, который сидит там, может разгневаться, и тогда солнце сожжет землю.

— Скажи им, что никакого Юм-Чака нет! Это я точно знаю. И добавь, что я хорошо заплачу за работу.

Пока Маурильо убеждал крестьян, Эдвард надевал высокие сапоги, заряжал винтовку. Он взял план Чичен-Ицы и еще раз наметил по нему дорогу. Эдвард решил прорубить дорогу там, где раньше, как он предполагал, проходила торжественная процессия от пирамиды к Священному колодцу…

Крестьяне нехотя пошли на работу. Завизжала пила, и повалилось первое вековое дерево. Потом затрещали сучья второго дерева, третьего. Обозначились контуры будущей дороги. Мулы тащили землечерпалку. Но Томпсону казалось, что люди работают слишком медленно.

— Скорее! — кричал он, потому что его лихорадило от нетерпения. Все было поставлено на карту, и он должен был скорее узнать тайну Священного колодца.

Солнце нещадно палило. Но Эдвард не давал людям отдыха. Еще одно дерево повалилось на землю, рухнула еще одна стена из переплетенных лиан. Уже показалась мрачная гладь воды Священного колодца. Все тревожнее становились лица индейцев. Все радостнее было лицо Эдварда.

Он пробрался к краю колодца. И взглянул на тихую зеленоватую поверхность воды. Уже несколько сот лет ничто не нарушало ее покоя. Колодец был велик, и нужно было точно знать, где поставить землечерпалку.

На одном берегу колодца среди зарослей угадывалась каменная площадка, с которой, наверное, бросались в воду. Эдвард позвал нескольких крестьян и заставил их расчистить площадку. Мысленно он пытался представить полет человека в воду. Он вспомнил, что Диего де Ланда писал: «Люди, которых бросали в святой колодец, не были связаны».

Эдвард стоял на площадке, смотрел на воду, и вода манила. Она волшебно тянула его к себе. Но до воды было двадцать метров. Эдвард сделал шаг назад, чтобы не броситься в воду.

— Эй, вы! — крикнул он Маурильо. — Отпилите мне кусок дерева, чтобы он был по весу и размеру равен человеку.

Крестьяне притащили ему бревно. Они положили его на площадку и, кажется, совсем онемели от страха. Они боялись взглянуть на воду и не могли понять, чего хочет от них этот сумасшедший американец.

— Маурильо, — крикнул Эдвард, — переведи этим олухам! Пусть они поднимут этот кусок дерева и бросят в колодец.

Крестьяне опять затеяли спор.

— Послушайте, вы! — закричал Эдвард. — Не теряйте времени.

— Они боятся, — сказал Маурильо, — что это бревно потревожит покой бога Юм-Чака.

— Болваны! — закричал Эдвард и, оттолкнув крестьян с площадки, бросил бревно в колодец. Эдвард заметил то место, где всплеснулась вода. — А ну пошевеливайся! — крикнул Эдвард погонщикам мулов.

Эдварду казалось, что даже мулы и те против него и они боятся этого несуществующего Юм-Чака. Эдвард неистово кричал. Он готов был выхватить пистолет и выстрелить несколько раз в воздух для острастки…

Землечерпалка была установлена в этот день. Эдвард проверил лебедки и ковш. Он подозвал Маурильо, и они вдвоем стали раскручивать ручку лебедки. Ковш со стальными зубьями медленно опускался, крестьяне столпились метрах в десяти от лебедки и молча глядели на ковш. Он все ближе и ближе к воде. Сейчас его стальные зубья погрузятся в зеленоватую гладь колодца.

Крестьяне-индейцы закрыли глаза, когда ковш погрузился в воду. Может быть, им казалось, что сейчас произойдет чудо… Может быть, ковш вылетит обратно из воды. А может, вообще ковш никогда больше не увидит никто — его уничтожит бог Юм-Чак.

Эдвард и Маурильо крутили ручку лебедки. Взгляд Эдварда был устремлен в Священный колодец. «Скоро должны быть разрешены сомнения!»

Ковш опускался все ниже, и вдруг веревка повисла. Ковш уткнулся в дно колодца.

Эдвард изо всей силы налег на ручку лебедки. Он чувствовал тяжесть ковша.

«Золото!»

Еще один поворот лебедки. Сейчас поднимется ковш. И наконец он медленно выплыл из клокотавшей вокруг него воды. Ковш окутан зеленой тиной.

Ковш уже над берегом. Открылась его стальная пасть, и содержимое вывалилось на площадку.

Эдвард бросился к горе грязи, которая растекалась по площадке, и как безумный стал хватать ее руками.

Грязь и только грязь. Она не давала никакого ответа. Хоть бы какая-нибудь крупинка, хоть бы какой-нибудь осколок сосуда в этой грязи. Нет!

Ковш вытряхнул на площадку новую порцию грязи. И опять Томпсон как безумный мял ее руками. А индейцы сидели на корточках, смотрели и курили трубки. Иногда они о чем-то говорили по-своему, может быть, они смеялись над Эдвардом, может быть, удивлялись тому, что бог Юм-Чак не оторвал этот железный ковш и не оставил его там, на дне.

Солнце клонилось к закату. Лес начинал затихать. Звери и птицы замолкли. Но Эдвард не отпускал индейцев, он заставлял их крутить лебедку, и ковш снова и снова падал в Священный колодец, принося на площадку, как прежде, ил и грязь.

Эдвард приказал индейцам отпилить еще несколько чурбаков, соответствующих размеру и весу среднего человека. И опять он кидал их в колодец, определяя место, где могли бы быть останки людей.

Тяжелая стрела крана проплывала по воздуху и останавливалась в намеченном месте. И опять ковш падал в воду, и опять он вытаскивал ил и грязь.

Когда ночь окутала джунгли, Эдвард кончил работу. Придя домой, он стащил с себя грязные сапоги и бросился на кровать.

Молодость и сон снова воскресили в Эдварде заряд оптимизма, который так нужен для открывателя кладов.

— Маурильо! — крикнул Эдвард, когда проснулся. К его радости, Маурильо был уже на ногах. — Созывай индейцев!

Эдвард шагал по проложенной вчера дороге к Священному колодцу. Казалось, джунгли радостно встречали его. Птицы пели утреннюю песню, весело перекликались обезьяны.

Он увидел землечерпалку. Она представлялась теперь ему родным детищем, с ней были связаны все его надежды. Но что это? Подойдя к землечерпалке, Эдвард заметил, что ручки у лебедки отсутствуют. Он внимательно осмотрел землю вокруг — ручек не было.

— Украли, — сказал Эдвард, глядя в лисьи глаза Маурильо. — Если ты в течение часа не найдешь мне эти ручки, я застрелю тебя! — закричал Эдвард.

— Может быть, их украли обезьяны, сеньор — сказал Маурильо, и его лисьи глаза стали еще уже.

Индейцы, стоявшие рядом, молчали.

Эдвард вынул кольт и взвел курок. И может быть, этот стальной щелчок решил исход дела.

— Хорошо, — сказал Маурильо, — я узнаю у индейцев.

Он обратился к индейцам на своем гортанном языке. Эдвард слушал, с трудом удерживая злость, которая подступала к горлу.

Маурильо знал — ручки отвернули индейцы, потому что старики сказали, что этот железный ковш разгневает Юм-Чака. «Но сумасшедший американец на самом деле может застрелить меня», — решил Маурильо и приказал индейцам принести ручки.

Эдвард посмотрел на часы и сел на краю колодца, по-прежнему держа в руке взведенный кольт.

Индейцы вернулись очень быстро. Наверное, ручки были спрятаны неподалеку. Эдвард не сказал больше ни слова. Спустил курок и засунул кольт за пояс.

Снова стрела крана поплыла над зеленоватой тихой водой. Ковш поднимался и опускался… И каждый раз вновь и вновь вытряхивал на площадку грязь и ил.

Два индейца крутили ручку лебедки. Когда они уставали, их сменяла другая пара индейцев. А Эдвард неистово месил руками грязь, которую вытаскивал ковш. Но все было тщетно. Мысли Эдварда летели к тем книгам, которые зародили идею о сокровищах, спрятанных в колодце.

Начали появляться сомнения. «Ведь среди пяти тысяч известных барельефов на стенах храмов индейцев майя нет ни одного, который бы изображал жертвоприношение, которое свершалось здесь, в Священном колодце».

Ковш продолжал вычерпывать грязь и ил. Гора этой грязи час от часу становилась все выше. Эдвард уже был не в силах месить грязь. Он сидел на краю колодца и смотрел на огромный водяной круг, который по-прежнему был для него загадкой.

Голос скептика преследовал Эдварда. Даже ночью во сне слышался он. Эдварду казалось, что вместе с этим голосом смеются чиновники госдепартамента, смеются усатый Ортегас и его друзья-помещики. А достопочтенные господа из антикварного общества Стефен Солсбери и Чарльз Баудвич, схватившись за лысые головы, плачут…

Но Томпсон не отступал. Работы продолжались день за днем. Индейцы крутили лебедку. Они освоились с этой работой и, казалось, меньше пугались всемогущего бога Юм-Чака.

Ковш вываливал кучи грязи. И однажды пальцы Эдварда нащупали какой-то предмет с острыми краями. Он вынул этот предмет, аккуратно кисточкой смахнул с него грязь. Это был черепок глиняного сосуда. Замысловатый орнамент сохранился на нем. Радость вспыхнула, но тут же погасла. «Что в этой находке удивительного, обломки сосудов можно найти в любом колодце».

И опять монотонно скрипела лебедка. Звук ее разносился по лесу, окутанному густым туманом. От густого тумана с листвы деревьев падали капли воды, похожие на слезы. Эдвард стоял под навесом из пальмовых листьев и наблюдал, как ковш опускался в воду, поднимался и вываливал грязь.

И на этот раз ковш медленно выплывал из клокотавшей вокруг него воды, и вдруг Томпсон увидел на поверхности шоколаднокоричневой грязи, наполнявшей ковш, два желто-беловатых округлых комочка. Эдвард подбежал к площадке и, как только ковш опустился, выхватил из грязи эти комочки и внимательно осмотрел их.

Конечно, их изготовил человек, но зачем? Эдвард разломил один комочек и лизнул его, но не ощутил какого-нибудь вкуса. Тогда он пошел к костру, около которого грелись индейцы, и подержал комочек над углями. Воздух мгновенно наполнился удивительным, ни на что не похожим ароматом. И тогда Эдвард вспомнил легенду старого Мена, мудреца из Эбтуна: «В старину наши отцы сжигали священную смолу… и с помощью ароматного дыма их молитвы возносились к богу — обитателю Солнца». Значит, это шарики смолы — комочки священного копаля, значит, они были брошены сюда вместе с другими приношениями богу. Быстрее крутите лебедку!

Ковш падал в воду и поднимался. Теперь почти каждый раз он приносил свидетельство того, что здесь совершались жертвоприношения. Эдвард радовался каждой вещице, добытой в таинственном колодце. Нашли наконечник копья, сделанный из обсидиана.

Эдвард верил, что скоро следом за этими копьями ковш зачерпнет самое главное — золото.

Первой ценной находкой была символическая фигурка, вырезанная из нефрита. И наконец, первая золотая вещица — диск, на котором был выбит какой-то рисунок.

— Победа! — взволнованно прошептал Эдвард. «Победа» — это слово звенело у него внутри. Теперь он посмеется над всеми этими сеньорами Ортегасами, которые провели свою жизнь рядом с сокровищами и не разбогатели.

А землечерпалка вытаскивала стальными зубьями все новые богатства из Священного колодца. Сундук Эдварда наполнялся драгоценностями индейцев майя.

Несколько дней продолжалось торжество Эдварда. Индейцы молчаливо встречали каждую находку сумасшедшего американца. Но когда стальные зубья ковша принесли на поверхность скелет человека, индейцев снова объял страх. «Это жертва Юм-Чака. Мы отняли ее у бога. Он покарает нас за это!»

Кости, черепа и снова скелеты поднимал ковш на поверхность. Теперь уже не было загадок в древнем колодце.

Эдвард предполагал, что там, под водой, хранится еще немало драгоценных вещей из золота, нефрита и обсидиана. Но ковш уже бессилен вытащить их на свет.

Эдвард дал срочную телеграмму в морской порт Кампече, где у него была договоренность с двумя греческими ловцами губок. У них чуткие пальцы, они смогут нащупать золото, они извлекут его из грязи.

…В тот день к Священному колодцу притащили водолазное снаряжение. Сюда пришли греки-водолазы. Индейцы собрались у колодца. Наконец-то Юм-Чак сможет рассчитаться с этим сумасшедшим американцем и его помощниками. Маурильо тоже верил, что Юм-Чак воздаст должное его хозяину. «Может, он действительно не вылезет больше из колодца, — рассуждал Маурильо. — Тогда я могу завладеть его железным сундуком».

А Эдвард Томпсон, как всегда, торопился. Он натягивал на себя водолазный костюм, два грека-водолаза помогали.

Прежде чем Эдвард сделал первый шаг по ступенькам к воде Священного колодца, Маурильо, индейцы, которые работали на лебедке, подошли к Эдварду и с торжественными лицами пожали ему руку, дескать, прощай, хозяин, не увидеть нам тебя больше!

Эдвард Томпсон отпустил поручни и быстро пошел ко дну, оставляя за собой след из серебристых пузырьков. Вода меняла свой цвет. Будто какой-то художник разрисовал эту воду. Наверху янтарная, потом зеленая, потом цвета вечерних сумерек и, наконец, темная как ночь. Даже подводный фонарь не в силах был пробить своим светом эту темноту.

Эдвард на ощупь передвигался по дну колодца. Казалось, что он где-то глубоко в подземелье. Здесь, на дне, действительно можно было поверить в существование бога Юм-Чака. Эдвард отгонял от себя страх. Действительно ему грозила опасность, но не от мифического Юм-Чака. Камни и огромные бревна, которые ускользнули от стальных зубьев землечерпалки, каждую минуту могли упасть на голову. И тогда… Индейцы поверили бы в существование Юм-Чака.

На дно опустились водолазы-греки. Их чуткие пальцы быстро нашли в расщелинах колодца золотые статуэтки, диски, ножи тонкой работы из обсидиана и кремня, на ручках которых были изображены золотые змеи. Скоро мешки водолазов были доверху наполнены драгоценными находками.

— Да-а! Этот американец, видно, сильнее бога Юм-Чака, — решили индейцы.

…Когда сундуки были набиты золотыми украшениями, дорогими фигурками из нефрита, редкими экземплярами оружия, Эдвард Томпсон погрузил их на пароход и поскорее отправился в Соединенные Штаты. Бизнес есть бизнес! Его финансировали господа из антикварного общества, и теперь Эдвард должен произвести с ними расчет. Его нисколько не смущало, что добытые им сокровища были сделаны руками древних обитателей Мексики.

Пароход дал протяжный гудок и покинул мексиканский порт.

* * *

Мистер Томпсон разместил добытые сокровища в музее Пибори Гарвардского университета, получив за них солидную сумму.

Теперь его мало интересовала Чичен-Ица. Он устраивал свою жизнь, жизнь состоятельного человека в Штатах.

В 1910 году в Мексике началась революция. Ее победоносное шествие докатилось до Юкатана. Асьенда Эдварда Томпсона была разгромлена. Может быть, ее разгромили те самые индейцы, которые работали у Томпсона и извлекали сокровища из Священного колодца.

Революционное правительство Мексики потребовало у Томпсона вернуть в Мексику хотя бы часть добытых сокровищ, потому что это национальное богатство. Томпсон ответил отказом, заявив, что если бы он не извлек эти сокровища, то они лежали бы в колодце еще тысячу лет.

Томпсону предложили выплатить Мексике компенсацию пятьсот тысяч долларов. Томпсон отказался. Правительство конфисковало его асьенду и имущество в Чичен-Ице. Но все сокровища Священного колодца — национальная гордость Мексики — навсегда остались в американском музее Пибори.

ПРОЩАНИЕ СО СВЯЩЕННЫМ КОЛОДЦЕМ

Мы стояли на краю колодца, на площадке, с которой когда-то прыгала Сквик. Наверное, колодец не изменился за тысячелетие, которое насчитывает его история. Те же отвесные берега, в них видны слоистые отложения известняка. В глубине колодца, метрах в двадцати от края, зеленоватая поверхность воды. В ней отражаются небо, облака, кроны высоких деревьев, растущих на берегу колодца. Сохранилась до сих пор каменная площадка на краю его.

Если пройти несколько шагов по краю, можно увидеть крепления землечерпалки мистера Томпсона.

Проводник Исидро осторожно дотрагивается до моего плеча.

Мы возвращаемся на площадь к пирамиде. Мы идем по той самой знаменитой дороге, по которой когда-то двигались торжественные процессии. Но теперь здесь лишь тропинка. По сторонам гигантские деревья. Дорога, проложенная мистером Томпсоном, тоже давно скрылась в зарослях леса.

Снова перед глазами пирамида и храм наверху. Там туристы. Они смотрят в сторону колодца. И вдруг я представил себе одного из этих людей с жезлом в руке, в накидке из перьев, в пышном головном уборе.

Но суета туристов, крик гидов разрушили прекрасное видение. Я слышу английскую речь, вижу американцев, которые ходят вокруг пирамиды группами и в одиночку. Те, кто побогаче, нанимают личного гида. Эти двое — мужчина и его молоденькая жена — бродят по зеленой лужайке около пирамиды в сопровождении гида-индейца. На нем белые брюки и пестрая нараспашку рубашка, на ней шорты, красиво обтягивающие бедра.

— Марлэн, ты сядь на этого зверя! — кричит американец.

— Это бог дождя, мистер! — сообщает гид.

— Очень хорошо!

Марлэн садится на бога, как на осла, грациозно выставив вперед ножку. Снимок готов.

Они идут дальше, взявшись за руки. Гид услужливо бежит впереди.

— Это стадион, мистер, — говорит гид. — Длина поля сто пятьдесят метров. На каменных стенах, как видите, каменные кольца. Это прообраз баскетбола, мистер.

Американец смотрит на кольца, показывает их Марлэн, что-то говорит и смеется.

— На той трибуне сидел вождь, — показывает гид-индеец и вдруг бежит по зеленому полю к трибуне. Он садится на скамейку Халач-Виника и говорит: — Вы меня слышите?

Его было слышно, хотя расстояние сто пятьдесят метров.

Гид бросил монету на камень — было слышно, как звякнула монета.

— Пройдите сюда, прошу вас, — приглашает гид.

Американец подхватил под руку свою молоденькую жену и весело побежал с ней по зеленому полю к трибуне вождя.

Мы с Исидро пошли в другую сторону. Под апельсиновыми деревьями на камнях, которые еще хранили на себе рисунки древних жителей Чичен-Ицы, сидели индейцы. Они неторопливо обдирали кожицу с апельсинов и перебрасывались словечками на языке индейцев майя. На том самом, который звучал в этом великом городе древности.

Лица крестьян были так схожи с теми, что высечены на камнях: тот же профиль, тот же разрез глаз, и в то же время как непохожи эти крестьяне на своих предков. У тех величественная осанка, гордо поднятая голова, уверенный взгляд. У этих — спина согнута нуждой, во взгляде покорность и мольба, рука готова протянуться за милостыней.

Откуда знать этим неграмотным, забитым крестьянам секреты акустики стадиона, построенного их предками, законы, по которым ученые жрецы наблюдали из обсерватории за движением Солнца и Луны и предсказывали засуху и период дождей.

Наверное, у потомков великих майя была бы другая судьба, если бы бледнолицые пришельцы из Старого Света огнем и мечом не сокрушили великую цивилизацию, не уничтожили высокую культуру и не превратили индейцев майя в своих рабов.

Индейцы сидят на камнях под апельсиновыми деревьями, поглядывают на пестро одетых туристов, без устали шагающих по ступеням пирамиды и храмов. Индейцы готовы услужить каждому, лишь бы получить монету, пусть даже самую маленькую…

РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ