— Было и следствие. Меня без конца вызывали на допрос. А в результате — ничего! Мне оставалось только поставить ему памятник.
— Ну, а вы сами?
— Что я сама? Петя оставил завещание. И поскольку у него не было, кроме вас, никаких родственников, а вы были где-то за тридевять земель, я стала единственной наследницей и этой квартиры и всего прочего, включая его сбережения. И теперь вот…
— Вы где-то работаете?
— Я художница. Просто член Союза художников. Здесь, в квартире, и моя рабочая мастерская. Позже я покажу вам. А теперь… Кстати, а вы надолго к нам, может быть, насовсем или только проездом? Простите мое любопытство. Но ведь мы, можно сказать, почти родственники.
— Да…
— Так каковы ваши планы, Сергей Владимирович?
— Как вам сказать… Это будет зависеть… Вы не позволите мне позвонить от вас по телефону?
— Сколько угодно. Пройдите вот сюда, в кабинет. А я организую пока чай и вообще…
Она прошла на кухню, а он, чуть помедлив и немного уняв вдруг охватившее его волнение, поднял трубку и набрал заветный номер. В уши ударили зловещие длинные гудки. Казалось, им не будет конца. Сергей даже вспотел от тревожного предчувствия. Но тут в трубке что-то громко щелкнуло, и далекий, но бесконечно милый, до боли знакомый голос произнес:
— Алло, вас слушают.
Сергей с трудом перевел дыхание.
— Марина?
— Да, я. А кто это?
— Марина, это я, Сергей.
— Какой Сергей?
— Ты что, уже и голос мой не узнаешь?
— A-а, Сережка! Вот новость! Ты что, освободился? Совсем?
— Да… Я здесь, в нашем городе и хотел бы…
— Постой! Выслушай меня сначала, — голос в трубке стал сухим и жестким. — Так вот, я уже год, как замужем. Слышишь? У меня хорошая крепкая семья, и нам лучше не видеться больше. Не видеться совсем. Ты понял меня?
— Понял… — еле выдавил из себя Сергей, кладя трубку на рычаг и опускаясь в кресло.
Из груди его готов был вырваться душераздирающий вопль: «Вон! Вон из этого города, который и на этот раз не принес ничего, кроме горя и страданий».
Единственным местом на Земле, где он мог еще обрести покой и умиротворение, оставался дом его матери в родном, Богом забытом поселке. Только жива ли еще она?
Он полистал лежащий на столе справочник и снова поднял трубку:
— Справочная вокзала? Когда отправляется восемьдесят восьмой? В двадцать десять? Спасибо.
В дверях кабинета показалась Ольга:
— Ну как, все в порядке?
— Да, но, к сожалению, через час я должен быть уже на вокзале.
— Как, вы не выпьете даже чая?
— Спасибо. Но так складываются дела.
— Жаль. Очень жаль! А я думала… Я собиралась даже познакомить вас с кое-какими трудами Пети, дать прочесть кое-что из его чудом сохранившихся рукописей. Мне казалось, что все это было бы небезынтересным для вас, поскольку… Ведь он как-то упоминал, что вы должны привезти ему какое-то письмо от его коллег, физиков-атомщиков, ваших общих знакомых. И я готова передать это письмо в институт или кому-то из его сотрудников, если вы сочтете это необходимым.
— Спасибо, но… Вы правы, я действительно должен был кое-что привезти Петру Ильичу, какое-то письмо или дневниковые записки одного ученого-физика, но…
— Опять «но»?
— Да, получилось так, что у меня нет их с собой, они… В общем, это длинная история, и мы как-нибудь вернемся к ней. Попозже. А сейчас я должен, к сожалению, покинуть вас.
— Что же, пусть будет так. Я надеюсь, мы еще увидимся?
— Я тоже надеюсь на это. До свидания, Ольга Павловна.
— Счастливого вам пути, Сергей Владимирович, — протянула она ему обе руки, обжигая все той же чарующей улыбкой. А он готов был сквозь землю провалиться с досады за нелепую недоговоренность, какой не смог избежать в разговоре с ней.
«Ну да ладно, — постарался он утешить себя, торопливо сбегая по ступеням лестницы, — в конце концов, что она мне? Да и едва ли мы еще когда-нибудь встретимся. Мир большой. А в городе этом мне осталось пробыть лишь до отхода поезда, часа полтора-два, не больше.
Но на вокзал он прибыл много раньше, чем рассчитывал: удачно подвернувшееся такси домчало его туда за считанные минуты. И потому, купив билет и узнав к тому же, что поезд изрядно запаздывает, он решил немного перекусить. В привокзальном кафе было почти пусто, весь процесс немудрящего ужина занял не больше получаса, и он готов был уже выйти на перрон, когда взгляд его упал на представительного мужчину, сидящего за дальним столиком у окна и потягивающего пиво. Мужчина этот показался Сергею знакомым. А подойдя ближе, он окончательно убедился, что это его бывший однокурсник Михаил Штеменко, бессменный комсомольский вожак и признанный кумир всех девчонок-геологичек.
Нельзя сказать, чтобы Сергей в свое время был дружен с этим студентом, скорее наоборот, сторонился этого напыщенного Дон-Жуана, корчившего из себя высокое начальство, поэтому первым порывом его было как можно скорее и незаметнее покинуть зал. Но внезапно всколыхнувшаяся волна воспоминаний о прошлых годах студенчества заставила его подойти к столику Михаила и окликнуть его.
Тот медленно поднял голову от пивной кружки и, окинув Сергея оценивающим взглядом, протянул:
— A-а, кажется, Сергей… Только забыл твою фамилию.
«Ну и слава Богу!» — пронеслось в голове Сергея, и он поспешил закрепить забывчивость Михаила:
— Сергей Гнедин я, из группы стратиграфов, а ты был в группе геофизиков, так ведь?
— Да-да… — Михаил отхлебнул из кружки и откинулся на спинку стула. — Теперь я вспомнил: и твою фамилию, и твои выступления на наших студенческих конференциях, где ты без конца срывал аплодисменты, и как упекли тебя за какую-то антисоветчину. А теперь что же, ты освободился?
— Да, попал под амнистию и еду вот к матери.
— И что же думаешь делать дальше?
— Не знаю. Хотелось бы вернуться в геологию. Но как? Ты-то, наверное, уже по меньшей мере главный геолог управления, а то и выше.
— Да, считай, что повыше. С прошлого года я — декан геологического факультета университета.
— Дека-ан! Вот здорово! Так, может, ты и поможешь мне вернуться в геологию?
— Чем же я смогу тебе помочь?
— Ну, может, на заочное отделение устроишь или организуешь защиту дипломного проекта экстерном? Я, кстати, натолкнулся там, в Сибири, на уникальнейшее месторождение сульфидных руд. Вот и тема дипломной. Мне бы, главное, диплом получить, а там…
— Гм, диплом… Ты что забыл, по какой статье сидел?
— Я слышал, теперь все политические амнистированы.
— Амнистия амнистией, а судимость теперь до конца жизни будет на тебе висеть. Нет, на факультет тебе дорога закрыта! А что касается моей протекции тебе, то уж — дудки! Я ведь не только декан. Я и член парткома и председатель одной из комиссий горсовета. И должен испортить свое реноме из-за какого-то бывшего арестанта?! Нет уж! Считай, что мы даже не знакомы. И не вздумай кому-нибудь сболтнуть о нашей сегодняшней встрече. Словом, я тебя не знаю и знать не хочу. И вот еще что. Ты, помнится, ухлестывал за Маринкой Масленниковой из вашей группы? Попробуй только сунуться к ней! Она моя жена. Понял? И в случае чего ты не только зубов, но и ребер своих не досчитаешься. Все! А теперь проваливай отсюда.
Сергей медленно встал. Кулаки его сжались. Все тело напряглось, как туго натянутая струна. Как ему хотелось хотя бы плюнуть в морду этого напыщенного индюка. Но в это время за окном послышался шум подходящего поезда, а тишину зала прорезал громкий голос дежурного по вокзалу:
— Поезд номер восемьдесят восьмой прибывает на первый путь. Стоянка поезда — десять минут. Просьба к пассажирам — пройти на посадку.
Сергей вышел на перрон и поднялся в вагон.
Глава шестая
И вот он снова в поселке своего детства, у почти вросшего в землю саманного барака, перед ветхой, покосившейся, до боли знакомой дверью. На его осторожный стук оттуда показалось лицо немолодой, совершенно незнакомой женщины:
— Вам кого?
— Я… Простите, пожалуйста. Здесь проживала Федосья Васильевна Куртыгина. Так вот я…
— Никакой Куртыгиной я не знаю, — грубо оборвала его женщина, поспешно закрывая дверь.
— А вы давно здесь живете? — остановил ее Сергей.
— Года полтора. А что?
— Нет, ничего… Простите за беспокойство, — он сошел с крыльца, совершенно не представляя, куда теперь идти и что делать.
Но тут его взгляд упал на дряхлую старушку, сидящую на лавочке у соседнего барака. Лицо ее показалось знакомым.
— Простите, пожалуйста, — обратился к ней Сергей. — Вы не знали, случайно, Федосью Васильевну Куртыгину из барака напротив?
— Федосью Куртыгину? Как не знать, столько лет соседями были. Царство ей небесное. Прибрал ее Господь. Да… А я вот до сих пор маюсь.
— И давно она умерла?
— Давненько… Почти сразу, как сын-то ее сгинул. А ты кем же ей приходишься? — старуха пристально вгляделась в лицо Сергея. — Постой-постой! Уж не тот ли ты мальчонка, по которому она так убивалась, не Сережка ли постреленок?
— Я, тетя Маша. Я теперь тоже вас узнал.
— Ну-ну! Поздновато ты решил навестить свою матушку.
— Нельзя было раньше. Сидел я. В казенном доме сидел.
— Батюшки-светы! — всплеснула руками тетка Маша. — Пойдем ко мне, я тебя хоть чаем напою. Ведь с Федосьюшкой-то, матушкой твоей мы самыми, что ни на есть, закадычными подружками были. Пойдем, пойдем! А потом я и на могилку ее тебя отведу.
— Спасибо, тетя Маша. — Сергей поднялся вслед за ней на скрипучее крыльцо и через минуту уже сидел на полу-развалившейся табуретке в более чем скромной комнатушке своей бывшей соседки, а она, суетливо собирая на стол, не переставала сетовать на свою судьбу:
— Вот и я совсем одна осталась. Умру и похоронить некому будет.
Да и вся жизнь моя… Ведь даже угостить тебя нечем.
— Ну, об этом вы не беспокойтесь, тетя Маша, — поспешил ответить Сергей, расстегивая сумку. — Я же не с пустыми руками приехал. Тут вот и колбаса, и сыр, и фрукты. А это… — он вынул со дна сумки добротную шерстяную кофту и пуховой платок. — Это я в подарок маме вез. Но уж коль так случилось, то возьмите это себе, тетя Маша.