— Знаю я этих летчиков, — сказал Зудин. — Любители они похулиганить. Видали: только что носился над самой крепостью и не успел отлететь, как опять начал снижаться… Ну, двинемся понемножку.
Тронулись. Джамиле и Ляйляк-бай ехали позади, остальные, как бы случайно, немного от них оторвались и о чем-то вполголоса переговаривались. Вдруг Уразум-бай закричал:
— Смотрите! Нам навстречу идет человек.
— Поедем навстречу, — предложил Зудин.
Уразум-бай почему-то начал испуганно озираться.
Одинокий путник оказался молодым парнем в запыленном комбинезоне, с кожаным шлемом в руках. Светлые волосы его слиплись от пота, он тяжело дышал. По всему было видно, что путник очень торопился. Подойдя, он поздоровался и, устало улыбнувшись; заговорил, обращаясь к Зудину, в котором, видимо, признал русского.
— Товарищ… Простите, не знаю вашей фамилии… У нас отказал мотор, и мы сели на вынужденную. Летчик случайно, и к счастью, увидел вас, когда мы пролетали над этими развалинами, послал меня к вам за помощью. Пожалуйста, доставьте меня на станцию. Оттуда я смогу дать телеграмму о нашем местонахождении…
На лице Ивана Сергеевича мелькнула довольная ухмылка.
— Все понятно, — сказал он. — Сейчас я подробно объясню джигитам. Они люди обстоятельные и любят ясность во всем. Я надеюсь, они согласятся помочь Вам, и мы сделаем для вас все, что нужно. А пока побеседуйте вот с этой девушкой, она хорошо знает русский язык…
Тем временем Ляйляк-бай отъехал в сторону и в одиночестве озирал степные просторы.
Механик Иванов направился к Джамиле и, разглядев ее, воскликнул с откровенным восхищением:
— Какая вы красивая, девушка!
Джамиле звонко рассмеялась.
— Неужели? Я черная-пречерная, худенькая-прехуденькая. А русские девушки белые. — И, прервав себя, спросила другим тоном: — Почему вы сказали, что вас послал летчик? А вы разве не летчик?
— Нет, — с грустью признался он, — я механик. Но я буду переучиваться на летчика, начальник мне обещал…
— Это хорошо.
— А вам нравятся летчики?
— Человек, который летает, — смелый человек, а девушки любят смелых.
— Вот вы какая… А где вы живете?
Джамиле ответила.
— Подумайте! — обрадовался механик. — Мы совсем рядом с городом и часто бываем там. Может быть, вы дадите адрес, и я смогу вас увидеть?
— А зачем? Впрочем, я зря спрашиваю: я уезжаю и вернусь в этот город не скоро. Может быть, только после войны…
— Жаль. А мне бы так хотелось встретиться с вами! Скажите хоть свое имя.
— Меня зовут Джамиле Султанова.
— А я Алексей Иванов.
В это время к ним подъехал Зудин.
— Друзья мои, — сказал он, — как ни жаль, но вашу беседу придется прервать. Солнце садится, а мы решили еще подъехать к самолету, сказать летчику, что все будет в порядке. Это почти по пути. Ты, Джамма, отдашь своего коня этому молодому человеку, а сама сядешь к деду за спину, и потихоньку поедете прямо домой. А наше дело теперь спешное, сама понимаешь…
Джамиле без всяких разговоров слезла с коня и передала поводья Иванову. Тот принялся благодарить ее и извиняться за неудобства, которые причинил ей.
— Ничего, ничего, — успокоила его Джамиле. — Не каждый же день у вас вынужденная посадка.
Иванов в последний раз посмотрел ей в лицо, и они простились. Группа всадников во главе с Ивановым поскакала в направлении, где приземлился так неудачно самолет, а Ляйляк-бай с Джамиле за спиной направился в другую сторону.
Если бы Джамиле в тот вечер знала, какое огромное значение имеет факт ее встречи с Ивановым, она бы, конечно, не согласилась с ним расстаться, да и запомнила бы многое, на что теперь не обратила внимания. Да и этого белобрысого парня не очень хорошо запомнила. Мысли ее все время были далеко. Она думала о войне, о судьбе отца, о своей будущей жизни на фронте. С этими мыслями она и проделала путь от Темир-Тепе к «Кызыл-Аскеру» без особых приключений, если не считать того, что почти в самом начале пути они увидели, как ночь разорвало мощное зарево за горизонтом. Степной пожар. Что там горело? Трудно сказать…
Следующий после поездки к Темир-Тепе день Джамиле провела в обществе Ивана Сергеевича. В начале ей это не нравилось, так как хотелось поговорить со старым Ляйляк-баем, а тот почему-то был не расположен к разговорам и явно избегал оставаться наедине с внучкой. Джамиле даже обиделась: последний перед разлукой день в этом доме, а дед с ней и поговорить не хочет… А Иван Сергеевич был необычайно ласков и внимателен. Он оказался радушным человеком и приятнейшим собеседником.
Джамиле расспросила его о встрече с летчиком и о том, как ему помогли. Зудин сказал, что о потерпевших аварию авиаторах можно больше не беспокоиться. На аэродром дана телеграмма, кроме того, он, Зудин, попросил Уразум-бая, чтобы тот заехал в город и рассказал там кому следует более подробно о месте нахождения самолета. Сейчас, по всей вероятности, на место вынужденной посадки уже прибыли другие самолеты. Потом Иван Сергеевич стал рассказывать увлекательные истории, связанные с крепостью Темир-Тепе. Вечером он помог Джамиле сесть в поезд, пожелал ей счастливой встречи с отцом, и пока девушка могла его видеть, стоял на перроне и махал фуражкой.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Тот вечер запомнился молодым авиаторам во всех деталях. Еще бы — тяжелое летное происшествие! Все курсанты и раньше знали, что в авиации бывают неприятности, но раньше все это было как-то отвлеченно и не касалось хорошо знакомых людей, а тут Дремов и Иванов… Впоследствии было немало трагических случаев, но этот запомнился курсантам на всю жизнь своей таинственностью.
Начало вечера было веселым. Сменившись с наряда, в казарму примчался Санька. Он был посыльным при штабе, и его сразу же окружили товарищи.
— Нет ли чего новенького?
— Есть, братва. Отличные новости!
— А ну, выкладывай, да ври поменьше.
— Самая свежая утка! — Санька обвел всех загадочным взглядом.
— Да говори ты!
— Пены меньше!
— Сегодня инструкторы летают в последний раз. Завтра у них выходной, а потом будут заниматься только нами. Скоро будем летать! Поняли?
— Ура, качать Саньку!
Саньку швырнули к потолку. Перебирая в воздухе ногами и руками, Санька взмолился:
— Хватит! Уроните, черти!
Всех охватило буйное веселье. Шум поднялся невообразимый. Кто-то грохотал кулаком по тумбочке, кто-то выбивал дробь каблуками, кто-то хлопал в ладоши, и почти все изображали на губах духовой оркестр. В момент, когда шум достиг апогея, открылась дверь каптерки, и старшина, не выходя из нее, прорычал:
— Прррекратить!
Мгновенно стало тихо. Дневальный вытянулся, словно штык проглотил, все торопливо разошлись. Сережка, который дирижировал импровизированным «духовым оркестром», предупредил Валентина:
— Сейчас старшине попадаться нельзя: он еще не набрал поломойную команду.
Они вышли в курилку. Санька уже умылся после наряда и беседовал с Борисом.
— Что значит «скоро будем летать»? — спросил у друзей Борис и, не ожидая ответа, добавил: — Я вам не завидую. У всех инструкторы как инструкторы, а у вас баба.
В ответ Сережка назвал Бориса дураком и еще добавил:
— Что ваш Лагутин? Я видел, как он помойные ведра таскает да картошку за жену чистит.
— Жены, наверно, дома не было…
— Стояла на пороге и на мужа покрикивала…
— Сережка! — строго оборвал его Валентин. — Я тебя не узнаю. Переворачивай пластинку.
— Могу и перевернуть. Только зло меня взяло: что он нашу Соколову поносит.
— Вот и побеседовали, — заключил Санька. — Пойдемте в казарму. Старшина сто первое построение затевает, опоздаем — и опять в поломойную команду.
Перед ужином вернулся с гауптвахты Валико. Друзья стали ему рассказывать новости, но он перебил:
— Все знаю — и что Соколова инструктор и что летать скоро… Жрать хочу до смерти. Сегодня начальник караула был такой вредный, что, кроме хлеба и воды, за весь день ничего не дал.
После ужина он повеселел, но ненадолго. Его куда-то вызвали, после чего он пришел опять расстроенный.
— Что такое, Валико?
— Произошло плохое дело. Меня назначили в поисковую команду. Пропал старший сержант Дремов.
— Как пропал?
— Полетел по маршруту и не вернулся. Хорошо, если в степи сел, а если в предгорьях — плохо… Сейчас едем в степь на автомашине.
Новость быстро облетела казарму. Старшина провел проверку и против обычного не стал делать никаких внушений. Вид у него был озабоченный. Даже команду «разойдись» он подал без обычного рыка и тотчас ушел в штаб.
В казарме стало тихо. Ни смеха, ни песен. Курсанты собирались кучками и вполголоса обсуждали случившееся. Вскоре после отбоя пришло несколько человек бывших в стартовом наряде на аэродроме. Все приподнялись на кроватях и выдохнули в один голос:
— Ну как?
Пришедшие рассказали: розыски пока безуспешны. Летали инструкторы, да разве найдешь что-нибудь ночью? Темь кромешная. Командир Журавлев с инструктором Соколовой летали вдоль всего маршрута, думали — может, пострадавшие костер разведут, но ничего не увидели. Соколова уж больно переживает. Она, говорят, невеста Дремова…
И потом долго еще переговаривались между собой курсанты в эту тревожную ночь.
А в штабе было еще беспокойней. Начальник школы полковник Крамаренко и комиссар Дятлов вызывали к себе всех, кто имел хоть какое-нибудь отношение к подготовке полета Дремова. Перебрали технические документы, расспрашивали мельчайшие подробности. Были взяты на анализ пробы горючего и смазочного — уж не оказалось ли тут подвоха? Подвоха не было. Строились тысячи догадок и предположений.
Нина не спала всю ночь и с рассветом снова была около штаба. Комиссар Дятлов, увидев ее, спросил:
— Ты никак лететь собралась? Куда уж, сразу видно, что не спала всю ночь…
— А разве я могла спать?
Комиссар отвел взгляд и сказал с тоской в голосе:.