– А тут ты права, – охотно и одновременно зло подтвердил Эдвин. – Я никто. И никаких прав не имею. Я просто ухожу.
– Ну и убирайся, раз такой принципиальный! – выкрикнула Тамира.
В этот момент она думала именно то, что говорила. Впрочем, вряд ли ее слова имели большое значение. Пациент (впрочем, теперь уже бывший) в любом случае не намеревался задерживаться. Прилив адреналина даже помог его хвори временно отступить, и он, почти не шатаясь, добрался до двери. Еще пара секунд – и хлопнула вторая дверь, выводящая наружу.
Тамира осталась стоять на прежнем месте, тяжело дыша и сердито сверкая глазами. Потом взгляд ее упал на яблоки, которые она совсем недавно принесла с таким воодушевлением. Девушка подхватила одно и изо всей силы швырнула им об стену. Но, еще немного постояв, решила, что хватит предаваться дурному настроению. Ушел – туда ему и дорога. А у нее дел по горло.
Травница стала прибираться, начав все с того же яблока. Думала, что, работая, успокаивается, но на самом деле лишь сильнее мысленно себя накручивала, придумывая все новые и новые ответы на выпады Эдвина. Отвлечься на другие темы удавалось, должно быть, секунд на десять-пятнадцать от силы.
Постепенно совершенную картину праведного возмущения начал портить червячок сомнения. Дело было даже не в Брайане, дело было в Эдвине. Он же ее пациент. Он же болен. Далеко он уйдет в своем нынешнем состоянии? А скоро стемнеет. В лесу холодно станет…
Да что она, в самом деле, как добрая мамочка?! Ну, станет холодно, померзнет немножко. Для его кипящих мозгов даже полезно. И вообще, это не она его выгнала, он сам ушел. Что? Сказала «убирайся»? Да подумаешь! Он все равно намеревался уйти. Так что на этом ее ответственность закончилась.
А там не только холодно, там еще и волки. А у него скоро температура поднимется, она всегда поднимается к вечеру. И надо было его в прошлый раз спасать, чтобы сейчас на верную смерть выкинуть? Да пусть бы и не выкинуть, пусть просто выпустить! Ну да, наговорил он всяких гадостей, и что? На костер его теперь за это? И потом, его, скорее всего, действительно пытали. Иначе его состояния не объяснить. И эти ночные кошмары… А судя по тому, что следов на теле мало, он, видимо, правду сказал: пытали ментально. А причастность Брайана… Мало ли, может, Брайан просто мимо проходил, а Эдвин запомнил. Мало ли что в голове может спутаться, после такого-то. А она его сразу во лжи обвинила. Он, правда, тоже хорош. Но кто-то же должен быть умнее?
Еще минут двадцать Тамира провела в подобных внутренних метаниях. А потом быстро собрала сумку с самым необходимым, сунула ноги в башмаки (старые-престарые, зато крепкие и удобные), набросила на плечи плащ и вышла из дома.
Снаружи было прохладно. Не мороз, конечно (в Оплоте морозов вообще не бывало), но свежо. Дорога от дома уводила только одна, а Тамира сильно сомневалась, что Эдвин стал бы ломиться сквозь кустарники. Так что она пошла по этой единственной тропе. Дальше помогло ее знание леса и умение распознавать следы, даже в сгущающихся сумерках. Иначе после первой же развилки она бы не знала, что делать. А так нашла его достаточно легко, примерно через полчаса пути.
Эдвин сидел, привалившись спиной к сосновому стволу, и тяжело, неровно дышал. Медленно поднял голову и встретился с Тамирой взглядом, полным ненависти к собственной беспомощности.
– Прямо здесь будешь ночевать? – повышенно бодрым голосом поинтересовалась травница.
– А разве тебе есть разница? – пробормотал он, впрочем, без былого запала, скорее по инерции.
– Никакой, – заверила Тамира. – Место даже хорошее. Воздух свежий. Давай, поднимайся.
– Не могу, – тихо признался Эдвин и отвернулся, старательно пряча от нее лицо. Потом горько усмехнулся: – Я теперь действительно никто. Даже уйти, хлопнув дверью, и то не в состоянии.
– Ну и слава богам, – отозвалась Тамира, извлекая из сумки флакон. – Нечего портить чужое имущество. На, выпей.
Она откупорила флакон и протянула Эдвину. Тот покорно проглотил содержимое, после чего возвратил девушке опустевший сосуд.
– Теперь надо немного подождать, – сообщила она, тоже садясь на россыпь хвои. – Средство быстродействующее, скоро почувствуешь.
– Спасибо, Тамира, – глухо сказал Эдвин, глядя перед собой. – Надеюсь, что когда-нибудь я все-таки смогу отплатить тебе за то, что ты сделала. Пока, увы, мне это не под силу.
– Еще как под силу! – возразила Тамира. – С тобой сейчас можно на дровах экономить. От тебя жáра, как от печки.
Эдвин улыбнулся, но совсем уж кисло, лишь отдавая минимальную дань вежливости.
– Скажи, – вновь заговорил он пару минут спустя, – Коллинз – твой друг? Или больше?
– А разве больше, чем дружба, бывает? – решила поддразнить его Тамира. – По-моему, все остальное – значительно меньше.
Однако было в устремленном на нее взгляде что-то от беспомощности брошенного пса, и она все-таки ответила на вопрос:
– Друг, друг. Мы еще в детстве познакомились. Точнее, когда были подростками.
– И?..
Похоже, Эдвин от ее ответа напрягся еще сильнее, словно она сказала: «Мы познакомились, когда я была женщиной в самом соку, а он – мужчиной в самом расцвете сил».
– И ничего, – фыркнула Тамира. – У него свои дела, у меня свои.
– Но он зовет тебя в город. Я слышал.
Задрав подбородок, Тамира серьезно посмотрела на Эдвина.
– И что? Я в городе?
Он промолчал.
– Встать можешь? – уже другим, обычным своим тоном спросила девушка.
Эдвин попробовал. Получилось. Тамира удовлетворенно кивнула и тоже поднялась на ноги.
– Я дала тебе настойку ферны. – Последнюю, к слову. Больше у нее не оставалось. – Ближайшие час-полтора будешь полон сил. Потом ослабнешь, так что за это время надо дойти до относительно безопасного места. А вот теперь решай сам. Хочешь – идем со мной. Не хочешь – можешь продолжить хлопать дверьми. Дело твое.
Не прощаясь и не оборачиваясь, Тамира зашагала по тропинке обратно к дому. Вскоре она облегченно выдохнула, услышав шорох листьев за спиной. Эдвин ничего не говорил, но все это время шел за ней след в след.
Они так и вошли в дом, один за другой. Добрались до комнаты, где он жил все это время. А потом…
Наверное, это совершенно естественно. Естественно и предсказуемо, и нет в этом ничего удивительного. Ничего такого, о чем стоило бы задумываться лишний раз. Классический расклад – сиделка и пациент.
И ни к чему волноваться, ни к чему приписывать происходящему глупую романтику, выдумывая сказки о сильных чувствах. Просто пациент испытывает благодарность к ухаживающей за ним сиделке. В сочетании с тем фактом, что у него давно не было женщины, реакция более чем предсказуема. Просто сиделка, или в данном случае травница, невольно начинает испытывать чувство нежности по отношению к тому, о ком заботится. Особенно если жизнь ее уже много лет протекает под знаком одиночества.
И ничего нет удивительного в том, что сначала сцепились пальцы рук. Его, длинные и смуглые, и ее, нежные, хоть и с немного огрубевшей кожей. Равно как и в том, что затем он нашел губами ее губы. И когда он начал осыпать нежно-жадными поцелуями все ее тело, это тоже было совершенно логично и ожидаемо. И найдется ли хоть что-то странное в резкости и порывистости ее движений, когда она чуть не разорвала его и без того потрепанную рубашку? Или в том, как кровать, до сих пор исполнявшая роль лазаретной койки, превратилась внезапно в ложе страсти? Без расшитого цветами постельного белья, запаха духов и лепестков роз – да все это было и не нужно. Ничего необычного, ровным счетом. Разве только капли невыплаканных слез, застывшие у обоих в глазах.
Глава 10
Я нервно ходила по комнате из угла в угол, ломая руки и кусая губы. В данный момент гости и хозяева заседали «в теплой, дружественной обстановке». Общение на политические темы затянулось, и было решено совместить его с ужином. Оставалось только гадать, сколько именно отравлений во время этого ужина произойдет и выйдет ли оттуда на своих ногах хоть кто-нибудь из политиков.
Как нетрудно догадаться, сама я на заседании не присутствовала. Не знаю, пригласили бы меня при иных обстоятельствах или нет, но в данном случае я сама завела разговор с Брайаном на данную тему и сама высказала предположение о том, что мне будет предпочтительнее держаться от Уилфорта подальше. Теперь я готова была грызть себе локти за такую инициативу, хотя прекрасно понимала, что иначе было нельзя. Стремление увидеться с Уилфортом после всего, что между нами произошло по моей официальной версии, было бы несколько странным. Предложение не показываться ему на глаза, дабы лишний раз не накалять обстановку, казалось более логичным. Но легче от этого сознания не становилось. Я волновалась, и, скажем прямо, волновалась главным образом за Уилфорта. Вернее, за Сэнда. Черт бы побрал этого Александра, ну кто его просил лезть в самое пекло?! Почему ему не сиделось в своей Иллойе, в таком милом дворце и за семью печатями? Ведь знает же, что к нему уже подсылали убийцу, и именно здешние, оплотские власти подсылали! Так сильно понравилось, что еще захотелось?
Нет, он, конечно, поступил именно так, как в свое время обещал. Приехал только что не под барабанную дробь. Атмосферу и правда создал такую, что и в визите не откажешь, и живым выпустить очень даже желательно. В противном случае как бы светлые власти и вправду не надумали снести Оплот вместе со всем его населением с лица земли. А если надумают, то кто их знает… Может, и сумеют. Брайан прекрасно это понимает, потому и ведет себя с делегацией предельно вежливо, даже доброжелательно, но так при этом злится, что у меня, хорошо его знающей, мороз по коже. А если злость все-таки победит? Впрочем нет, не так. Злость в таком человеке, как Брайан, победить не может. Уточним: вдруг Брайан решит, что для Оплота (или для отдельных представителей оного) все-таки будет выгоднее, чтобы Александр не вернулся в Настрию? Что, если, выбирая из двух зол, он рискнет рассердить настрийского монарха, лишь бы поставить точку в игре против Уилфорта?