но, хотя, с другой стороны, у них ведь там свой контингент, и он не молотит, как Дмитрий Губерниев. В общем, она считалась почти слышащей и говорящей, и прямо из школы ее направили куда-то учиться на сурдопереводчика, чтобы своим глухонемым помощь оказывать. И научилась она, между прочим, читать по губам. Исключительно трудное дело, доложу тебе, но и пользы от него — море!
Небольсин широко повел руками в обе стороны, показывая, сколько пользы от этого знания.
— Ну вот, — продолжил он. — Потом, когда все стало разваливаться, все это дело почти бросили вовсе, и тетя Зина, эта самая, у себя в городке чуть не от голода помирала, ну а мой приятель поддерживал ее. Как-то раз прибегает ко мне белый как полотно: пропала тетка. Соседи говорят, приезжал какой-то мужик, увез. Ну, я его успокаиваю, мол, не обижайся, но насиловать ее вряд ли будут, возраст не тот. Убивать тоже никому нет резона. Сели, прикинули, ни с какого бока серьезной опасности быть не может. Ну, успокоился он, а через неделю звонит: приезжай ко мне немедленно. Приезжаю, а там эта самая тетка Зинаида. Оказывается, взял ее на работу какой-то крупный человек и платит ей большие деньги. А знаешь, за что?
— За что? — автоматически спросил Корсаков.
— Она на переговорах сидит перед мониторами и по губам читает все, что между собой говорят те, кто сидит по другую сторону стола.
«Это что же, — хотел спросить Корсаков, — у вас тут повсюду прослушивают да просматривают?» Но промолчал. Не дурак, в конце концов.
— Одна только у нее нестыковка с хозяином происходила.
— Какая?
— Не хочет тетка Зинаида гардероб свой менять, — заразительно захохотал Небольсин.
Они прошли еще метров триста, когда у Корсакова зазвонил сотовый.
— Игорь, здравствуйте, это Азизов. Вы куда пропали?
Корсаков не любил отчитываться, да они с Азизовым так и не договаривались, но настроение было хорошее, неконфликтное.
— Да вот новогодние каникулы догуливаю, — усмехнулся он.
— Отдых — это, конечно, хорошо, — согласился его собеседник. — Но я его вам испорчу. Дело в том, что через пару часов я буду в Москве, в своем офисе, куда и вас приглашаю. Знаете, где это? Ну и прекрасно, до встречи.
Небольсин прогулку свернул, потащил обратно в коттедж, а там — в кабинет.
— Вот что, Игорь, — начал он, едва закрыв дверь. — Помочь тебе сейчас я не смогу, возможности мои ограничены… различными обстоятельствами. Да и силы на другой стороне несопоставимо велики. У него связи на самом верху такие, что меня сразу повяжут и пикнуть не дадут. Это я тебе откровенно, чтобы не считал, что увильнуть хотел.
— Ну, а мне-то что делать? — спросил Корсаков, подавленный таким признанием.
— Пока вижу только один выход — лавировать. Насколько я понял, твой Азизов ни разу этого Ганихина, своего начальника службы безопасности, не упомянул в разговоре с тобой?
— Ни разу, — согласился Корсаков.
— А почему? Он ведь на него возложил обязанность не помогать тебе, а конвоировать тебя, согласен?
— Согласен.
— Тогда почему он не у него спрашивает ответ, а у тебя?
— Сверяет ответы.
— У меня такого впечатления не создалось. И потом, мудрец ты мой, если начальник СБ проверял тебя по заданию своего хозяина, то сценарий был бы тоньше. На такой уровень, как у Азизова, просто так не забираются.
Проводил Корсакова до машины, пожимая руку, попросил:
— Ты там не хулигань только.
14. Москва. 4 января
Громада здания, в котором располагался концерн Тимура Азизова, была едва различима в темноте, и Корсаков с сомнением нажал кнопку на входной раме тяжелых кованых ворот, опасаясь, что его звонка никто не услышит, и ошибся: ответили так быстро, будто ждали его.
Впрочем, кажется, в самом деле ждали. Едва он назвал фамилию, что-то чуть слышно зашелестело, и калитка стала открываться. Только теперь Игорь увидел телекамеру, вмонтированную в стойку.
Едва он вошел в холл, из-за стойки к нему устремился человек, на отвороте пиджака которого висел бейдж «Безопасность». Правда, одет этот человек был со вкусом и тщательностью топ-менеджера, и общался он без лишних слов.
— Нам сюда, Игорь Викторович, — проговорил он таким голосом, каким стоматолог просит открыть рот.
Выходя из лифта, едва повернул голову в сторону Корсакова и точно таким же тоном предложил:
— Прошу за мной.
Лишь сделав несколько шагов, осмотревшись, Корсаков понял, что громадное пространство — не меньше чем девять на девять — приемная. Сбоку — стойка, как и внизу, но явно дороже той раз в пять. Метрах в трех от стойки стол из настоящего дерева, массива, а не ДСП, обклеенного шпоном. На невысоком столике, стоящем сбоку, телефоны. Кстати, было их там всего-навсего три, а не десяток, как у некоторых пижонов, вроде главного редактора газеты «Бытовой анализ».
Больше ничего рассмотреть Игорь не успел, потому что распахнулась дверь кабинета, до которой было еще метра три с половиной, и Тимур Азизов — здешний бог и царь — вышел им навстречу, протягивая руку Корсакову.
Сопровождавшему добру молодцу сказал «Спасибо, Николай, вы свободны», и все. Будто нет его.
— Круто у вас, — откровенно признал Корсаков.
— Видите ли, Игорь, — Азизов повернулся и рукой показал направление движения, в кабинет, — вы и сами понимаете, что любой бизнес исключает всякие дружеские отношения в их обычном восприятии. Человек, который будет исходить из неподвижности понятий «дружба» или «партнерство», неизбежно проиграет, и не один, а вместе со всей своей командой. Я вам мог бы рассказать случай, когда некая уборщица из такой вот разоренной фирмы была принята на работу в другую фирму, конкурирующую. А потом оказалось, что это была сложнейшая операция внедрения для уничтожения конкурента.
Они миновали кабинет, вошли, видимо, в зону отдыха.
— Так вот, все, что вы видели у нас, начиная от кованой ограды со стилизованной калиткой, служит одной цели — показать нашу силу, если хотите, мощь и стремление двигаться только вперед! Отсюда и весь антураж. О! Вы еще моих девочек не видели! Это настоящие красавицы! Не какие-нибудь селедки, уже не способные рожать из-за скукоженного таза, в котором не смогут вынашивать ребенка, нет! Моих девочек я по достижении ими возраста двадцать девять лет отправляю рожать. — Понял двусмысленность фразы, ухмыльнулся: — Ну, я-то только обеспечиваю им эту возможность экономически, так сказать, а партнеров для этого они сами выбирают. Кстати, у нас на работе с этим ни-ни. Так сказать, облико морале.
Азизов улыбался, а Корсаков ощутил, как вспотели лопатки. Нарочно он, что ли?
— Кофе? — спросил Азизов.
— Сперва по сути, — предложил Корсаков.
Азизов нисколько не смутился, кивнул:
— Лучший вариант! Так что у нас сделано?
И вообще, сделано ли хоть что-нибудь? Слушаю вас, Игорь.
— Тогда задайте вопрос более целенаправленно, — попросил Корсаков. — Насколько я помню наш разговор в Питере, речь шла о диссертации вашей супруги, не так ли?
Он замолчал, и Азизов понял, что надо ответить.
— Именно так.
— Потом выяснилось, что надо бы еще параллельно, подчеркиваю, параллельно, поискать следы каких-то древностей, которые она в глаза не видела, так?
— Да, — снова кивнул Азизов.
— Ну, а мне тогда о чем говорить? На какой вопрос отвечать? На главный или на один из второстепенных, которых будет еще множество?
— А что, мне нравится, как ты выкрутился, — улыбнулся Азизов.
— А мне не нравится играть в прятки с завязанными глазами, — не принял почти дружеского тона Корсаков и поставил точки над «ё». — Если ты хочешь, чтобы я на тебя работал, то четко объясни, что изменились и цель, и условия.
Азизов поджался, и глаза его сузились.
— И я прошу тебя, Тимур, не играй в старика Мюллера из «Семнадцати мгновений», — сказал Корсаков, и Азизов неожиданно расхохотался, смеялся долго, потом сказал:
— Хорошо, что ты не в бизнесе, Игорь. Больших высот достиг бы, забрался бы на самый верх, а тут и так тесно. Ну ладно. Давай всерьез. Ты, конечно, понимаешь, что просто за твои литературные таланты я бы такие деньги не предложил. Я ведь долго и серьезно изучал те два дела. Не надо пояснять — какие?
— Я тебе и сам поясню: дело о якобы «внуке Николая Романова» и дело о «заговоре Ягоды», — перебил Корсаков, чтобы не отдать всю инициативу собеседнику. — Меня эти два дела, честно говоря, уже достали. Все о них говорят, будто я в жизни ничего больше не сделал.
— Понимаю, только не ожидай, что я буду тебя утешать, — серьезно проговорил Азизов. — Хочешь спокойствия — иди в какую-нибудь районную газетенку и пиши о талантах местного начальства. Мы с тобой сами выбрали свои пути, значит, сами перед собой и отвечаем. Но не это главное. Об этих двух делах, Игорь, я узнал все, что возможно, и из разных источников. Так сказать, просмотрел тебя максимально подробно.
— Даже так?
— А как же? Большими деньгами оплачивают только большие заботы. Короче, мне нужны твои связи с чекистами, Игорь, но без всяких там «покровительств» и «экономических безопасностей», понимаешь? Мне от твоих знакомств с ними нужно одно! — Он замолчал, пристально глядя на Корсакова. Потом спросил: — Догадываешься, что именно?
Корсаков молчал, и Азизов продолжил:
— Ойлун ведь сказала, что в тридцатые, а может, и раньше, у них отняли родовые записи, свитки, в которых было зафиксировано многое об истории их рода!
Корсаков достал сигарету, закурил. Пожалуй, все сложилось так, что можно было последовать совету Валеры Небольсина и лавировать.
— Это хорошо, что ты так четко формулируешь, — признался Корсаков. — Мне проще ответить. Никаких моих связей с чекистами не существует.
Он увидел протест на лице Азизова и попросил:
— Погоди. Дело в том, что эти связи были не моей инициативой, понимаешь?
— Поясни, — потребовал Азизов.
— Поясняю, — согласился Корсаков. — На темы, которые тебя заинтересовали, я выходил сам, без каких-либо заказов или подсказок. Хочешь — верь, хочешь — не верь. Задача возникала как будто сама по себе. Ну, в самом деле мне просто было интересно, и я шел по следу, иногда даже вслепую, тыкаясь в разные стороны. Впрочем, это все лирика. Важно, что эти люди подходили ко мне на каком-то этапе. Сейчас-то я думаю, это были как раз те моменты, когда я, с их точки зрения, готовился пойти не тем путем, который им нужен, или вообще собирался отступить.