вально глаза на лоб: этот старичок там вроде самого главного авторитета оказался. Все его слушают, спрашивают, хотят поговорить, в общем, он в центре внимания. После банкета поехали к нему в гостиницу.
Леся ухмыльнулась:
— Ну а мне жалко, что ли? Пощекотались немного, а потом он, как все вы, мужики, стал рассказывать, какая у него жизнь трудная была, как его не признавали, ну, все как всегда. В общем, я решила, что больше с ним ни-ни. Но через пару недель он звонит, хотя я ему номер телефона не давала. Я, мол, в Таллине, давай пообедаем. После обеда снова к нему… Потом он и говорит: хочу дать тебе материал для публикации, а то ты вроде как выдыхаешься. А я, честно говоря, уже еле-еле темы находила и, конечно, согласилась и уже сама стала к нему ездить за информацией. Верите — нет, но библиотека у него оказалась офигенная, это уж точно. Я у него иногда на ночь оставалась только для того, чтобы почитать, не смейтесь! Ну а потом он предложил работать с этой газеткой и денег дал, и инфой продолжал снабжать… А потом он умер, и почти все закончилось. Вот так.
— Почему после его смерти все разом рухнуло? — спросил Корсаков.
Леся снова помолчала и заговорила уже как-то по-другому, осторожно:
— В общем, мне после его смерти досталась его квартира. Он женат не был, детей нет, так что все оформил на меня и говорил, что главное тут не квадратные метры в центре Питера, а его библиотека, а особенно старинные рукописи. Все время, что мы были знакомы, он сам ими занимался, меня не подпускал, но в последние два-три месяца стал мне кое-что рассказывать, говорил, что это рукописи из Тибета. Однажды он заявил, что на «тибетской теме» я смогу жить припеваючи лет десять, не меньше, а если буду умело использовать разработки и заготовки, которые он мне отдаст, то и в научное сообщество смогу войти, как его наследница.
Леся вздохнула:
— Честно говоря, я над его словами только смеялась, а оно вон как получилось. Мне вдруг звонят в Таллин, говорят, что он в больнице, доставлен в тяжелом состоянии и все время меня зовет! Я сразу в Питер, бегу в больницу, а он уже… все… И мне передают все бумаги, которые он там у них оставил. Поехала к нему в квартиру, там все закрыто, опечатано, я — в полицию, а там говорят, мол, наследники уже в квартире побывали, все осмотрели и протокол подписали…
— Какие наследники? — вмешался Маслов. — Или ты выдумала?
— Ничего я не выдумала, — сердито ответила Леся. — Все бумаги были у его адвоката, я ему позвонила, он приехал в полицию, все им показал, все доказал, они согласились, но, говорят, те, кто называл себя наследниками, тоже какие-то бумаги показывали, так что…
— И дальше что? — спросил Корсаков.
— А дальше что… Пришли мы в квартиру с адвокатом и полицейским, а по квартире ветер гуляет и книги многие пропали, а тех самых рукописей вовсе нет…
— Как это нет? — сердито спросил Маслов.
— Да никак, — устало ответила Леся.
— Ты хотя бы заявление написала?
— Адвокат написал, а толку-то? Как я их могла описать, если видела несколько раз и то издалека…
— И все закончилось? — спросил Корсаков.
— Ну, раз все пропало, газета тоже зависла, — кивнула Леся. — Пришлось собирать, как говорится, с миру по нитке.
— Так, ну а та статья, из-за которой я вас искать стал? С той-то статьей что? — спросил Корсаков.
Леся снова помолчала, потом легко отмахнулась:
— Ну, можно сказать, тот материал заказной.
— Как понимать? — удивился Корсаков.
— Так и понимать, что статья эта от немца какого-то.
— Что значит «какого-то»? Вы его не знаете?
— Нет.
— А где же текст взяли?
— Друг дал.
— Друг твой?
— Ну да. Друг в смысле… — замялась Леся.
— Понятно, понятно, — поторопил ее Маслов, — а он кто, твой друг?
— Аспирант.
— Ну а конкретно — чем занимается?
— Астрофизик… кажется.
— Как с ним повидаться?
— Он сейчас в экспедиции.
— Где?
Леся задумалась.
— Не знаю. Сказал: приеду — позвоню.
— А что за экспедиция?
— Что-то связанное с Белым морем, — наморщила лоб Леся.
— Изучают северное сияние? — саркастически предположил Маслов.
— Может.
Корсаков кивнул и продолжил:
— Так. Ну, значит, статью написал ваш друг?
— Нет, — возразила Леся. — Статью написал его друг, а Саша — мой друг — перед отъездом сказал, что статью друга, которую он пришлет, надо опубликовать. Сказал еще, что мне это будет не трудно, а тому приятно будет.
— А как платил за редактирование?
— О деньгах речи не было. Саша сказал, что тот друг пригласит его потом на стажировку в свой институт, вроде как на полный пансион.
— Прислал статью и все? — не отступал Корсаков. Что-то в этой истории ему не нравилось, что-то было не так. Понять бы еще — что?
— А чего хотели-то от публикации? — выпытывал он.
— Ну, мол, если будут отклики, то просил ему отправлять, — с готовностью отвечала Леся.
— Куда?
— Так на его же мыло.
— И что, были отклики?
— Было немного, но какая-то фигня неинтересная.
— Ты ему отправила?
— Просто переадресовывала, — ответила Леся и спохватилась: — Да, вот какое-то письмо еще пришло пару дней назад, не успела пока отправить.
— Ну а черновики, материалы, в общем, все, что немец присылал, у вас сохранились? — поинтересовался Корсаков.
— Нет. Он сразу предупредил, что это только для меня. Чтобы я прочитала и уничтожила.
— И вы уничтожили?
Леся снова замялась:
— Ерунда какая-то с ними приключилась. Я их не могу найти.
— Это как?
— Ну, вот так: не могу и все. Вроде их никогда и не было.
— Они у тебя на компе были? — вмешался Маслов и после кивка Леси уточнил: — А какие-нибудь чудачества у твоего компьютера появились с той поры?
— Нет. Хотя в нашей локальной сети какой-то вирус нашли. Потом долго все восстанавливали и перенастраивали.
— Давно?
— Неделю назад.
Маслов хотел еще о чем-то спросить, но Корсаков видел, что толку от Леси больше не будет. Оставалось узнать последнее.
— Насколько я помню, в статье упоминается некто Росохватский и его исследования, связанные с восточными свитками, не так ли?
— Ну да, но это уж мое творчество, — сказала Леся. — В том варианте, который прислали, было всего несколько общих фраз, остальное я уж сама добавила…
— То есть этот немец о Росохватском ничего не писал?
— Ни слова, — согласилась Леся.
— Где брала материалы? — спросил Маслов.
Леся посмотрела с удивлением:
— Я же говорила, что мы с моим старичком все это разбирали, изучали. Я многое помню.
— Кстати, — вдруг сообразил Корсаков, — ты ведь так и не назвала имени своего старичка.
— Правда? — удивилась Леся. — Звали его Зацепин. Зацепин Савва Никифорович.
2. Питер. 1 января
Встреча с Лесей Нымме, конечно, не имела для Корсакова никакого значения, но все эти увиливания, ее нежелание ответить на самые простые вопросы произвели на него неприятное впечатление, а вот Маслов был откровенно недоволен, и впечатления своего не скрывал.
— Вот стерва тупая! — вынес он свое суждение и продолжил его обосновывать: — Я ведь ее не миллионами на встречу-то звал, а просто спросил, может ли что-то рассказать, а она…
— Да ладно тебе нервничать, — усмехнулся Корсаков, для которого в данный момент гораздо важнее была проблема питания в ее самом простом виде. — Где тут можно хорошо… — Он посмотрел на часы, решая, подходит ли слово «пообедать», но Маслов сформулировал проще:
— Похавать! — И улыбнулся широко, гостеприимно: — В нынешнем Питере акт приема пищи уже не требует изысканных точных формулировок!
По мере того как на смену раздражению приходило чувство сытости, Маслов успокоился и, казалось, вовсе забыл о недавней встрече. Выходя из кафе, он предложил:
— Ты ведь говорил, что приехал по Питеру погулять, так давай погуляем.
Корсаков, честно говоря, знал Питер поверхностно, поэтому слушал Маслова и водил головой, рассматривая места, о которых шла речь.
Они уже почти миновали проспект, который оба, не сговариваясь, называли Кировским, когда Маслов остановился и указал на балкон:
— Тебе-то не надо рассказывать, что с этого балкона Ленин выступал?
Корсаков посмотрел на балкон, потом — на Маслова и согласился:
— Не надо.
— И ты знаешь, конечно, что особняк этот был построен именно для Кшесинской и вокруг него носились самые разные слухи? — продолжил Маслов.
— Ну, что-то слышал, — подтвердил Корсаков.
— А ты знаешь, что в особняке этом весной семнадцатого разместились сперва просто солдаты, а потом и вовсе революционеры, включая Ленина?
Корсаков не успел ответить, а Маслов продолжал все ожесточеннее:
— А ты знаешь, что эта сука, которая Николая еще цесаревичем развлекала в постели, стала бегать по кабинетам тех, кто был у власти, и требовать, чтобы всех из ее особняка выгнали. И бегала к тем, кто знал ее как Николашкину утеху, хотя делала она это уже после того, как Николашка написал заявление по собственному! А они все равно старались ей угодить, а?
— Глеб, ты вообще о чем? — перебил Корсаков.
Маслов закурил, сделал несколько шагов молча, потом уже спокойным тоном продолжил:
— Вообще я о том, что в России власть и человека связывают странные отношения. Вроде мы эту власть сами создаем и должны бы укреплять ее мощь, ожидая от нее защиты, но мы сами все время ею же и недовольны. А она, эта власть, будто бы нами избранная и нам служащая, делает все, чтобы нас же и ослабить. Для чего? Чтобы мы молчали? Чтобы проще было управлять? Чтобы мы не трепыхались и не мешали ей жить по своим законам?
— Ты чего разошелся? Власть, как и любимая женщина, иногда вызывает раздражение, — улыбнулся Корсаков. — Это неизбежно. А управлять «всем вместе» — это бред. Как, к слову, ты можешь себе представить коллективное управление, например, рейсовым автобусом?