— Да откуда тебе знать? — стремительно подался вперед Маслов. — За такую верную службу его наградили расстрелом, и только чудо деда спасло. Он всю оставшуюся жизнь провел в глухой деревне. Прикинулся заплутавшим охотником, устроился кое-как, потом документы выправил, законные, настоящие. Только фамилию пришлось сменить. Ну, что молчишь?
— А что я скажу? Ты же все равно любишь своего деда.
— При чем тут любовь? Дед был умнейшим человеком, которому к тому же в жизни очень повезло. Он сам говорил, что ему повезло прикоснуться к великому делу, и мне завещал это дело продолжать, сколько смогу. Ослабну сам — должен приготовить продолжателя! И так — до конца, до победы!
Голос Маслова дрожал, глаза сверкали! «Надо задержать этот психоз», — подумал Корсаков.
— Глеб, ты только верил? Чем же это отличается от религии?
— Дурачок ты, Игорь. Ну при чем тут религия? Религия и вера — разные вещи. Мой дед, его единомышленники, я — мы все верим в то, что делаем.
— Ну а что ты делаешь-то? Можешь хотя бы сейчас мне рассказать? Интересно все-таки, что ты такого нашел в планах Бокия или кого там еще?
Странно, но Глеб снова успокоился. Хотя бы внешне.
— Бокий сам по себе был просто умным человеком, который смог увидеть перспективу, организовать движение к точной цели и не мешать тем, кто умел идти к ней!
— Целью ты называешь эти древности?
— Древности — чепуха, ты прав. Главное в другом.
— В чем?
— В чем? — рассудительно повторил Маслов. — Ну вот, смотри. Ты помнишь, как много-много лет назад в центре Москвы показывали на большом экране футбольный матч?
— Ты о погромах после того, как наши проиграли японцам?
— Именно! Умница! Значит, несложно будет вспомнить, что происходило на том месте, и понять, что этой толпой управляли люди! А ведь это был футбол, понимаешь, футбол! То есть ерунда какая-то! А сколько по этому поводу наворочали!
— Отделяешь, так сказать, козлищ от человека?
— Ага, отделяю, потому что каждому своя жизнь дана, и ее не изменить.
— Но ведь ты-то как раз и хочешь изменить! — завелся на спор всерьез Корсаков.
— Неточно формулируешь, — возразил Маслов. — Речь идет о другом. Россия задыхается от тех, кто приезжает к нам и оседает тут. Они приносят свои обычаи, привычки, отношения! И стараются воздействовать, меняя суть нашу, понимаешь?!
— Ну а ты будешь воздействовать на них? — не скрыл издевки Корсаков.
Сейчас он хотел только одного: Маслов должен захотеть ударить его! Тогда ему придется подойти ближе, и уж тут-то он окажется в руках у Корсакова. Но Глеб продолжал сидеть: то ли увлекала дискуссия, то ли догадывался о намерениях Игоря.
— Понимаешь, друг, Бокий вообще был умнее, чем принято считать. Он создавал новую модель, в которой сотрудничали бы и интеллектуалы, и практики.
— Ты о чем?
— В работе над «тибетской загадкой» он, по-моему, стремился, чтобы интеллектуальные идеи воплощались в жизнь практиками, а не кабинетными сидельцами. Согласись, ученые, которые всю жизнь проводят в кабинетах, и во всем остальном живут замкнутыми понятиями. На большее у них не хватает пороха. Что касается практиков, то у них всегда слишком близко оказывается не камень, а стена преткновения. И без подробной инструкции им эту стену не преодолеть. Вот Бокий и искал систему взаимодействия тех и других. И признай, система начинала работать, ее результаты можно проверять!
— На людях? На живых людях? — не выдержал Корсаков.
— Ну не на крысах же, — спокойно ответил Маслов. — На ком, в конце концов, проверяют лекарства? Что ты вообще знаешь об этом Знании? Оно подскажет людям верный путь! Посмотри, что происходит вокруг! Мы уничтожаем сами себя, самозабвенно радуясь этому. От могучей страны ничего не осталось, кроме иллюзии былого величия.
Теперь Глеб говорил мирно, голос его тек ровно, модулируя там, где нужно. «Он и в самом деле успокоился, — подумал Корсаков. — Но нельзя его оставлять в покое. Нужно сменить направление и узнать что-нибудь новое».
— Когда ты включился в дело? — спросил Игорь.
Маслов одобрительно кивнул:
— Ну, что же, ты имеешь право знать… Это не я включился, а ты. Честно говоря, я очень удивился, когда ты позвонил насчет той статьи и газеты.
— Почему?
— Потому что они являлись наживкой. Не для тебя лично, а вообще…
— Как это «вообще»?
— Мне не важно было, кто клюнет.
— Тебе? — спросил Корсаков.
Ему вдруг захотелось узнать, кто же стоит за Масловым? Ведь не мог он в одиночку все это делать!
— Когда мы общались в Питере, а это ведь было совсем недавно, ты мне не показался человеком глубоко верующим, а сейчас… Для кого ты разыскиваешь эти затертые временем бумажки с давно одряхлевшими словами?
Маслов посмотрел на него усталым взглядом и пожал плечами:
— Зачем тебе это знать? Мне требовалось любое знание о документах, исчезнувших после ареста Бокия. Нужны были различные следы, намеки, чтобы только напасть на след!
— И — напал?
— Как видишь, — усмехнулся Маслов.
Корсаков уголком глаза уловил движение: Щербань направил в сторону Маслова оружие, и Глеб не остался безучастным: моментально развернувшись, он всадил в старика три пули.
Потом повернулся к Корсакову:
— Скучный ты человек, оказывается, Игорь.
— Ну, ты тоже не идеал, — признался Корсаков.
Маслов все еще держал ствол направленным на Щербаня, и в этом был последний шанс Игоря. Он согнул ногу, чтобы сильнее оттолкнуться. Во всяком случае, попасть в передвигающуюся цель труднее…
Но в это время с грохотом разлетелось окно, и осколки полетели в сторону Маслова. Потом распахнулась дверь, Глеб обернулся…
А Корсаков ощутил сильный удар ниже плеча… и ничего не успел подумать. Последнее, что он помнил, — лицо Щербаня с еще открытыми глазами…
22. Подмосковье. 6 января
В машину, стоящую метрах в ста от дома Щербаня, сел, шумно дыша, мужчина в годах, но подвижный и тренированный. Он сразу же повернулся к заднему сиденью:
— Ситуация там обостряется, Маслов, судя по всему, на пределе. И голос, и речь, и реакции — все свидетельствует, что он теряет контроль.
— Вы обозреваете пространство?
— Ограниченно.
— Что со входом?
— Разблокируем в течение тридцати секунд.
Мужчина на заднем сиденье вздохнул:
— В мои годы спать надо по ночам, а я тут с вами…
Сидящий впереди тоже вздохнул в знак понимания и сочувствия, но тот, что был сзади, повысил голос:
— Ты чего там вздыхаешь? Сожалеешь, что ли? Потерпи до похорон.
— Типун вам на язык.
— Ладно, давайте готовиться к разблокировке. Они на кухне?
— Да.
— Кухонное окно выходит во двор?
— Да.
— Одного человека поставь к окну, чтобы отвлек. Пусть имитирует попытку проникновения через окно…
— Вы не беспокойтесь, все будет нормально.
— Нормально, Саша, это когда люди спокойно спят в своих кроватях. — Пожилой мужчина не мог скрыть раздражения, а может быть, волнения. — Особое внимание — дверям. Если увидят малейшую опасность открытия огня, пусть стреляют.
— Есть, — ответил тот, что помоложе, и, прерывая разговор, вышел из машины.
Пожилой вздохнул.
23. Подмосковье. 6 января
Он видел только потолок. Потолок был какой-то странный, но Корсаков точно знал, что когда-то он жил под таким потолком. Правда, давным-давно, но это было, он точно помнил. Вот вспомнить бы еще только — где?
Странный потолок. Напоминает крашеную фанеру или плиту ДВП. Точно такая же была в доме бабушки, в деревне. Да, да, он еще долгое время называл такой потолок «деревенским». Где же он такое видел совсем недавно?
Корсаков мучительно старался вспомнить, и вспомнил бы, если бы рядом кто-то не бубнил разными голосами. Шутники, блин!
«Надо бы оглядеться», — подсказал себе Корсаков и хотел опереться на предплечье, но тут его пронизала резкая боль, заставившая остаться неподвижным.
— Ну, как вы, Игорь? — спросил кто-то очень знакомым голосом, который будто пробивался через ватный шарик, вложенный в ухо, и опознать говорящего представлялось очень сложным.
«Сложно, но возможно, — решил Корсаков. — Вообще-то, пожалуй, просто необходимо!» Он открыл глаза и увидел знакомое лицо и признался:
— Ваше приближение я чувствовал задницей.
— Игорь Викторович, меня ваша задница совершенно не интересует. Хотя, между нами говоря, она когда-нибудь нарвется на большие неприятности.
— То есть сейчас у меня неприятности маленькие? — уточнил Корсаков.
— Наш врач уверен, что вы вообще везунчик, и я с ним соглашаюсь, — заявил человек, сидящий рядом с Корсаковым — Феликс Александрович Дружников.
С ним Корсаков тоже познакомился в своих расследованиях, ставших широко известными. Дружников нравился ему своей невозмутимостью и компетентностью в истинном смысле этого слова: если он чего-то не знал, то точно знал, где это надо искать и кто в этом поможет.
— Вам-то на кой вся эта «космическая энергия»? — с иронией поинтересовался Корсаков.
— Неужели вы все еще верите в эту белиберду? — спросил Дружников и тут же высказал сомнение: — Врач говорит, что голова у вас не задета, а вы, извините, ахинею несете.
— Вы давно тут?
— Хотите узнать, что я слышал и что я знаю?
— Ну да.
— Ох, как творческого человека привлекает всякая галиматья! Поразительно! Неужели вы в нее верите? Ну при чем тут космос?
— А «фокусы» тибетцев?
— Вот именно — «фокусы».
— Но экспедиции?! — не сдавался Корсаков, предчувствующий что-то новое и необычное.
— Доктор, что с ним? — обратился Дружников куда-то в сторону.
Подошел крепкий мужичок, посмотрел на Корсакова, оттянул ему веко, достал стетоскоп:
— Как дела, боец?
— Нормально, док, — автоматически отчитался Корсаков.
— Ну, я ему уже ничем не помогу, — констатировал врач, если это на самом деле был он. — Коньячку бы ему да поспать до отвала, вот и все.