— Тебя-то мы прикроем, — сказал Небольсин. — Людей я вызову прямо сейчас.
Он потянулся к своему телефону, когда распахнулась дверь и Катя официальным тоном предложила:
— Посетителей прошу на выход, — и отошла в сторону.
Ее место в проеме двери занял солидный пижон лет пятидесяти, приветственно кивнувший Дружникову.
— Это главврач, — негромко прокомментировал Дружников, поднимаясь.
А главврач обратился к кому-то, стоящему за дверью:
— Вот он, ваш пациент, — и отошел в сторону, освобождая путь.
26. Москва. 6 января
В первый момент Корсаков не поверил себе и попытался сесть, чтобы лучше видеть, потому что ему показалось, что в палату вошел Шукис, но, вглядевшись, он понял, что это в самом деле он. Острая боль заставила вспомнить о рекомендациях и прямых запретах, и в палату снова вбежала Катя, а он снова лег и злился, глядя, как Шукис ощупывает ее взглядом.
А еще Корсаков подумал, что происходит что-то странное, что-то такое, что происходить не должно, потому что он несколько минут назад думал о Сане Андронове, а сейчас видит Эмиля Шукиса, вместе с которыми он служил в армии.
Первый месяц, конечно, был отдан азам воинской службы, когда надо было просто вставать в строй и не забывать, кто стоит справа от тебя и кто — слева.
Настоящие занятия начались позднее, и первое время за ними просто наблюдали прапорщики, которые по каким-то признакам решали, кого в какую группу включить. Вот и их собирали не спеша. Поначалу рядовым Корсакову и Беккеру дали какое-то простое задание, которое они выполнили быстро и легко. Это было до обеда, а после обеда к ним в компанию был включен и Эмиль Шукис.
Корсаков так и не понял, что тогда произошло, но само происшествие мог хоть сейчас пересказать в ролях и мельчайших деталях. Единственное обстоятельство, которое было забыто всеми, — причина ожесточенного спора, во время которого Шукис, исчерпав аргументы, выкрикнул:
— Гитлер — капут!
На что Беккер, чистокровный немец, предки которого приехали в Россию еще во времена Елизаветы, голосом диктора Всесоюзного радио проинформировал:
— Мир клеймит позором сионистскую военщину!
Шукис покраснел и сказал совсем по-детски:
— Дурак!
Беккер помолчал несколько секунд, потом констатировал очевидное:
— Оба хороши.
После чего Эмик выскочил из учебного класса, пропал надолго и вернулся только после отбоя. Он растолкал уже засыпавшего Беккера и, не сказав ни слова, потащил его из казармы. За углом остановился, достал из кармана бутылку водки.
Позднее Беккер сказал, что не мог сопротивляться, потому что был потрясен: дисциплинированный и абсолютно непьющий еврей Шукис сгонял в самоволку и приволок алкоголь. Бутылку эту они выпили, по очереди отхлебывая из горлышка, занюхивая куском черного хлеба, и стало ясно, что союз этот нерушим и Корсакову этого союза никак не миновать.
На следующий день задание было уже более серьезным, таким, что втроем было не справиться, и к ним прибавились еще двое: Саша Андронов, которого все стали звать Дрын, и Анзор Поликаниди — Поля. Шукиса и Беккера стали звать просто по фамилии, а Корсакова сократили до Корсы.
Когда прошло полгода службы, с каждым из них побеседовал комбат майор Афонин, предложивший подписать контракт, уверяя, что после этого существенно улучшится и материальное положение, и перспективы гражданской жизни значительно расширятся. Так они и составили РДГ, или, говоря понятнее, разведывательно-диверсионную группу.
Начало двадцать первого века в смысле тишины на границах и даже в пределах России-матушки никак нельзя было назвать спокойным временем, поэтому группе пришлось помотаться по самым разным местам и поводам. Самолет уносил их на тысячи километров, и с того момента, как они вываливались в ночную тьму, всякая связь с частью прерывалась, и после выполнения задания они добирались «домой» самостоятельно, то есть старательно скрываясь, как любил говорить Шукис, «растворяясь на местности».
Однажды их выбросили где-то в Азии, где находился объект, который там создали еще в совсем советские времена, но уже лет пятнадцать после развала СССР так и не могли решить, кому он принадлежит и кому решать его судьбу. Поэтому, когда поступила информация, что «от объекта идет перспектива неприятностей», их туда и отправили. «Работать» пришлось в Киргизии, а возвращаться через Казахстан.
Камуфляж десантника со всеми его карманами и карманчиками сам по себе — почти вооружение, поэтому десантировались, конечно, по форме. Однако после выполнения задания решили, что лучше переодеться в гражданское и возвращаться налегке. Передвигались на отшибе от населенных пунктов, чтобы не привлекать внимания, понимая, что кое-кто из местных жителей с удовольствием посчитался бы с «русскими», но на третий день стало ясно, что без контактов не обойтись, и, увидев какой-то домишко, решили отправить туда Корсу, чтобы хоть хлеба раздобыть, и сами устроились ожидать его.
Игоря ждали минут десять и, когда он не появился, отправили на разведку Полю, и тот вернулся в сильном волнении: Корсу избивают менты, и их там — человек десять. Теперь уже рванули вперед все вместе, распределяя по дороге обязанности, но опоздали: милиционеры уже уселись в грузовик, и нападать в таких условиях было бы глупо. Пришлось бежать за ними, и бежать на большом отдалении от грузовика, чтобы никто не засек.
В небольшой городок, куда добиралась милиция, они прибыли уже затемно, пришлось потратить время на изучение местных условий, потом отступили в какие-то развалины, в которых можно было все осмыслить. Планировал, конечно, Дрын, делал он это молча, а потом всех расставил по местам, как в фильме «Чапаев», и городская милиция была захвачена под утро, когда, как известно, сильнее всего хочется спать, а местные милиционеры были самыми обычными людьми. Просыпались они уже под полным контролем неизвестных, настроенных очень решительно. Корсу, правда, освободить не удалось, потому что дежурный не знал, где ключи, а ломать двери не стали: людям тут потом службу нести. Между прочим, факт неповрежденных дверей стал аргументом в начавшейся дискуссии, а когда выяснилось, что половина из милиционеров тоже служила в ВДВ, то боевое братство одержало верх. После чего сели пить чай, не сразу вспомнив о Корсе. Если бы тот не заорал, устав ждать «освободителей», долго бы ему еще сидеть в кутузке.
История, в которую попал Корса, оказалась трагичной. Из колонии, что находилась неподалеку, километрах в сорока, сбежало пятеро рецидивистов. Убили они трех охранников, похитили их оружие и боеприпасы. По пути налетели на крохотный поселок, где ограбили продуктовую лавку, изнасиловали двух продавщиц и проломили голову старику-сторожу. Вот Корсу и приняли за одного из сбежавших, и решительно допрашивали, стараясь узнать, где остальные беглецы.
Едва допили чай в «ментовке», как прибежала школьная учительница: мальчик, которого отец привозил в школу с полевого стана, рассказал, что в развалинах старой крепости он видел чужаков. Когда милиционеры стали сокрушаться, что их мало, Корса, из-за синяков старавшийся сидеть позади всех, угрюмо заявил:
— Если я хотя бы одному из них глаз не натяну, не прощу, — помолчав, уточнил, не обращаясь ни к кому, — ни себе, ни вам.
Дрын, о способностях которого милиционеры и не догадывались, стал расспрашивать их об окрестностях. Выяснив, что в нескольких километрах от городка проходит железная дорога, которую РДГ так искала, сказал:
— Тут-то место людное — они не пойдут. Так что вы нас здесь поставьте, а потом поможете сесть на поезд.
И пояснил:
— Ну, как-то надо же компенсировать наши потери.
Он указал на Корсу, который аж побагровел.
Расположившись вдоль единственной дороги, шедшей от железнодорожного полотна, через пару часов РДГ заметила идущего широким спокойным шагом мужика. Несмотря на приличное расстояние, видна была вся его судьба на долгие годы вперед. Правда, тот своей судьбы даже на ближайшие часы не знал. Иначе рванул бы подальше со всех ног…
На свою беду, этот рецидивист заглянул в развалины, попавшиеся ему на пути. Там его и повязали. Одного из пятерых. Он, как потом выяснилось, главарь и инициатор побега, и отправился на поиски еды и на разведку.
На вопрос «Где остальные?» мужик ответил длинным плевком через нижнюю губу, еще более длинной тирадой изощренного мата и презрительной улыбкой. Малый не догадывался, кого злит.
На этот раз играл Шукис. Связанного бандита оставили в небольшой комнате, в окно которой как раз палило солнце, и тот просидел там, привязанный к какой-то ржавой железяке, крепко вделанной в стену, не меньше пары часов. Потом в комнату вошел Эмиль.
Между прочим, у него уже тогда было плохо со зрением, и он требовал, чтобы никто из нас не вздумал «заложить» его. Мама Шукиса прислала ему очки с небольшими круглыми стеклами в металлической оправе, и Элик всегда носил их в кожаном кошельке, специально для того купленном.
В общем, он зашел в комнату, надев очки, и начал «косить» под допрос. Бандит, конечно, знал, что в милиции работают не ангелы и что, не отвечая на вопросы, он всех злит, и к побоям был готов. Не готов он был к другому: минут через пять, как и велел Дрын, в комнате появился Анзор Поликаниди.
Прапорщик Иванов утверждал, что Поликаниди не следует выдавать зимой теплое белье, потому что он, как формулировал тот же прапорщик, греется шерстью, которую сам же и выращивает.
Папа Поликаниди был понтийским греком, мама — грузинкой. Они познакомились в поезде по пути из Москвы, где оба учились, в Тбилиси, откуда оба должны были поехать в свои поселки. Будущий папа Поли на протяжении всего пути пытался ухаживать за его будущей мамой, но безуспешно.
Рассказывая об этом сыну, папа говорил: «Она очень вредная была, твоя мама». На вопрос сына «А сейчас?», подумав, ответил: «Потом изменилась в лучшую сторону. Под моим влиянием».
Поля прожил семь лет в Грузии у дедушек и бабушек, которые никак не могли понять, зачем мальчику ехать в какую-то Москву, где не растут ни абрикосы, ни виноград, вообще, слушай, ничего, кроме картошки!