Но я хочу есть бекон,
Я так хочу есть бекон,
И я буду бекон.
Под водочку и с чесноком,
С Верой и Надеждой…
Заставляя себя не мешкать, пока самолеты не слишком отдалились друг от друга, Кучин вернулся к взломанному люку и злобно швырнул собственное тело в каучуково пружинящий воздух. Его злоба объяснялась тем, что среди всевозможных пищевых концентратов он не встретил ни единой банки сгущенки. Жлобы — эти авиакомпании.
Сто вихрей на выходе грубо облапали Илью, будто трактористы доярку после танцев. А через долю секунды мегатонник попал под ураганный воздушный поток, и воздушная пучина поглотила бойца в тот же миг.
Как старослужащий, Илья выбрал более консервативную позу «дельта» с полным прогибом при выпрямленных в коленях ногах.[117] Опершись на враждебный поток воздуха, подчинив и почти приручив эту враждебность, подставив голову и плечи, Илья перешел в положение «вниз головой», расслабил руки, как у тряпичной куклы, и почувствовал, что они с потоком теперь составляют единое целое. Оставалось не позволить проглотить себя жерлам турбовентиляторных двигателей, не угодить пол секиру хвостового киля и высадиться на какую-нибудь из горизонтальных плоскостей «Боинга».
Но вдруг за спиной так мощно рвануло, что облака шарахнулись обиженными бакланами, а ударная волна раскаленного воздуха ошпарила позвоночник. Это стравливаемый бензин воспламенился от трения о воздух. Авиазаправщик лопнул, как воздушный шарик, он уже никогда не поплещется в Персидском заливе. А Кучина предательски подло кувыркнуло и завращало волчком, будто бритвой слизывая сопли, слезы и детали костюма. Ядром мимо просвистело спаренное шасси. И опять вокруг засмердело керосином, словно Илья так и остался на борту «Стратотанкера».
Старшина мигом поджал руки и ноги. Это не помогло, бешенный смерч с диким наслаждением крутил человечка юлой. Тогда Кучин свернулся в комок, поджал и обхватил колени, как будто прыгал в бассейн «бомбочкой».[118] Но не помогло и это. А «Боинг» не ждал, испуганным шмелем гудел к горизонту. Как бы тут самому, прежде солоно хлебавши, пешкодралом в родную часть не возвращаться.
Поджаренные тучи играли калейдоскопом желтых оттенков. Солнце превратилось в колесо рулетки. Небо и океан плотски слились в хороводе. Тогда русский воин еще наклонился вперед — будто намерился завязать шнурки. Смерч со сладострастным проворством содрал и отшвырнул куртку, вывернул карманы, наплевал ошметками рваных облаков в душу и отхлестал по щекам. Вращение наконец удалось прервать, но теперь из-за потери драгоценного времени Кучину оставался только более длинный подход при более крутом угле атаки. Последний шанс не промахнуться мимо «Боинга» — умышленный коркинг. Или по-нашему — «вспухание» со снарядным перемещением по горизонту. То есть — «СВЕЧКА»!!!
Рискнем? Где наша не пропадала! За счет наклона тело Ильи поймало (или попалось?) воздух и понеслось почти горизонтально на манер бумеранга.
В последнюю долю секунды, выполнив полуколесо с переходом в положение «вниз головой» с широко расставленными ногами, Илья чуть манной кашей не размазался со скоростью 300 км/ч об фюзеляж аэробуса. Иллюминаторы просверкали в полуослепших глазах пулеметной очередью. Вряд ли Зыкин справился с заданием, подраит сортир, станет порасторопней. Илья уже почти десантировался на крыло. Но нет, бортовой люк «Боинга» оказался гостеприимно распахнут, и из него даже трепыхалась флагом ковровая дорожка. Борясь с дьявольской обратной тягой, Кучин ввинтил тело внутрь салона экономического класса. От костюма магатонника остались блеклые ошметки, но это потом, перво-наперво Илья задраил люк. Сзади раздались облегченные выкрики. На самое ухо зазудел голос Зыкина:
— Илья, это все-таки оказался не самолет Бормана.
Илья повернулся на каблуках, и растерянно закашлялся.
— Здравствуйте, девочки, — только и смог он смущенно просипеть.
Глава 16. Соколиная охота
Они случайно встретились средь шумно-абсентовой клубной вечеринки и вместе выкатились на хрустящую нарядным снежком улицу. И, почему-то, может быть виной флюиды, или бенгальская искра, но два парня — Петр и Павел — и две девушки — Маша и Таня — не захотели потеряться в бурлящей на Невском проспекте наалкоголизированной толпе.
Идея отметить Новый год не в давке, а как-нибудь «чтоб Березовский позавидовал» была принята на ура. Девушки даже потеряли в глазах кавалеров несколько баллов, за то, что так легко согласились. Но все равно с первого взгляда было понятно, что это не искательницы приключений «на вечер плюс ночь», и свежую компанию сплотило ощущение, что сегодня должно произойти что-то сногсшибательное.
Невский был покинут. Были произнесены причитающиеся по случаю знакомства фразы: кто любит какое шампанское, кто как встречал прошлый Новый год.
— А я могу Турецкий марш на консервном ноже сыграть…
— А вы хоть однажды видели, как плачут павлины?..
— А смотрели вчера по телеку Задорнова?..
Павла за сердце зацепила мечтающая стать актрисой и слегка повернутая на политике Маша. И Павел обрушил на девушку поток красноречия. Что политику он видел в гробу, поскольку его профессия… (Павел многозначительно выдержал паузу) …позволяет фиксировать нравы политики изнутри, после чего остается пронзительное желание искупаться в хлорке. Петр не менее многозначительно рассказал Татьяне, что не стоит доверять всем подряд парням, которые заявляют, будто служили в спецназе.
— В последнее время в магазинах военная форма в дефиците, у нищих, которые клянчат по метро, она идет нарасхват…
А далее намечающееся приключение вдруг забуксовало. По мере удаления от Невского разговор начал скисать. Паузы становились все глобальней. Недостатка в финансах у парней не было, но работающие в ночь кабаки оказались кардинально и безоговорочно забиты заранее застолбившими столики на всю ночь клиентами. Спасти знакомство могла только оригинальная идея.
Павел предложил угнать джип, заехать в лес, украсить первую попавшуюся ель и сплясать среди сугробов танец живота. Они зашли в «24 часа» и затарились: елочные игрушки, шампанское, серпантин, водка, мишура, буженина, маринованные огурцы и шоколад. Но девушки особого энтузиазма не выражали, не столько боялись участвовать в угоне, сколько в путешествии неизвестно куда. А может быть чисто по-женски уже чувствовали некую роковую предрешенность.
Таня оказалась бухгалтером в спортивном магазине и предложила отметить Новый год там, украсив елочными игрушками лыжи, пострелять из подводного ружья по мишени для дартса, то да се. Правда, там сторож Вася… К которому могут нагрянуть его приятели… Но в тесноте, да не в обиде?.. Вариант Тани был забракован.
На лошадях покататься? Сунуть заспанному конюху сотку баков, оставить залог… В качестве залога Павел предложил угнать джип… Но адреса ближайшей конюшни никто не знал.
— На лыжах? — робко предложил Павел.
«Еще бы в баню позвал» — мысленно фыркнул Петр.
И тут, кстати, а может быть и некстати, четверка уткнулась в припорошенные искристым снегом тощие пушки у ворот Артиллерийского музея.[119] Могучее подковообразное здание из красно-жирного кирпича хмуро дремало напротив такой же безмолвной Петропавловской крепости.
Дурачась, Таня вскарабкалась на лафет как бы стерегущей запертые ворота пушки. Взвизгнула, услышав почти над самым ухом первый залп салюта с Дворцовой площади.
— Артиллерия — это бог войны, — сказал банальность Павел.
Стекающие по зелено-фиолетовому небу гроздья фейерверка эксклюзивно для Тани осветили двор музея со всеми застывшими там экспонатами — гаубицами, самоходными пушками и ракетными установками.
— Вот это да! — восхищенно пискнула Татьяна, — мальчики, а давайте в музее…
С визгом и хохотом, подсаживая девушек, подначивая друг дружку, перелезть скромный красно-кирпичный заборчик и не разбить бутылки заняло минут пять. То веселье, которое уже почти померкло, вновь зажгло четверку. И опять девушки были красивы, а парни остроумны.
Проскрипев нетоптаным все Рождество снегом, компания обосновалась на гусенице огромной траншейной машины БТМ.[120] Были выставлены и откупорены водка и огурцы. Три ярко-оранжевых елочных шарика украсили лущащийся зеленой краской землеройный механизм, синий шарик свесился с пламегасителя бортового пулемета заснувшего напротив древнего БТРа. Потекли на чешую гусениц восковые слезы свечь.
— Кто открывает шампанское?
— Чур — я!
— Нет, я по званию старший!
— А какое у тебя звание?
— Это военная тайна, но три года назад, перед тем, как я помогал нашим в Югославии, было майорское.
— Тогда открывай. Но с соблюдением правил безопасности.
— Приказываю гражданским лицам отойти на безопасное расстояние, подлежит самоподрыву стратегическое оружие поражения девичьих сердец.
— Дурак!
— Башенная, огонь!!!
— Осторожней, наливаю. Подставляй бокалы. Паша!.. Таня!.. Маша!.. А где Маша?
— Только что была здесь. Маша, отзовись!
— Давайте все хором крикнем: «Сне-гу-роч-ка!!!» Три-четыре…
— Ма-ша! Ма-ша! Ма-ша!!!
Маша появилась из мрака, будто не исчезала. Глаза раскрыты, ресницы хлопают:
— Там такое… Там такое, аж страшно.
— Не бойся. Маша, я — Дубровский.
— Чего вы орете, как резанные. Я ходила технику смотреть. Вон понтоны на платформе, а вон бурильная машина. Чумовая такая!
— Кто не успел, тот опоздал. Маша, ты не хочешь шампанского? Выбирай, пушки или шампанское?
— Эх, девушки, если б вы только знали, как мне эта военная техника надоела. Гарнизоны, военные городки, подводные лодки, колючая проволока… Так хочется женского тепла…
— Затоковал тетерев…