– Я просто не понимаю, – немного помолчав, ответил он, – что же у нас в итоге произошло с потерпевшим? Ведь всё, что в деле есть, указывает только на бабку. Да, этого мало, но какие еще доказательства можно было представить?
– Максим, ты же знаешь, что недоказанная виновность приравнивается к доказанной невиновности. Вот у нас презумпция невиновности и проявилась в самой своей сути. В конце оказалось, что советский суд еще не окончательно утратил хваленую в прошлом гуманность.
– Это не конец, Анна Сергеевна, – ответил он, посмотрев на Корчагину. – Мы еще встретимся в апелляции.
– Ой, а пораньше никак нельзя? – кокетливо улыбнулась она в ответ. – Я соскучилась.
Он посмотрел на нее и ничего не ответил.
– Из больницы звонили, – продолжила Корчагина, выдохнув струю сигаретного дыма. – Дашка оклемалась. Как будто ничего и не было – абсолютно здорова. Вскочила, говорят, и начала домой собираться. Кое-как успокоили.
– Рад за нее.
– Ага, только бабулька вот у нас без радости. Даже не улыбнулась. На нее, видать, сильное впечатление вся эта история произвела. Как я ей сказала, что внучка в сознание пришла, так она меня чуть ли не умолять начала сразу, чтобы ту домой сегодня же вернули. Помирать собралась, представь? Я, говорит, умру сегодня. Совсем с кукушкой плохо стало у бедняжки. Судебные тяжбы в таком возрасте жизненных сил не прибавляют.
– А ты что? – внимательно слушая, спросил Максим.
– А что я? Не звонить же мне в больницу сейчас с такими требованиями. Дашка опять рассудка лишится. Поеду сейчас к Никаноровне, посижу с ней до вечера. У нее больше нет никого, боюсь ее одну оставлять в таком состоянии. Пусть успокоится немного. Ну а ты чем займешься теперь?
– Буду покупать коньяк и импровизировать, – отвернувшись, ответил он.
– Забей. Прими этот процесс как хороший урок и должный опыт. И мудрость войдет в сердце твое, и знание примет душа твоя.
– Ладно. Пристав сказал, что паром починили. Поехал я домой.
Судебный пристав на своем «уазике» привез Корчагину к дому Хилер и проводил ее под зонтом до калитки. На улице уже стемнело, и в одном из окон дома горел мерцающий свет свечи.
– В общем, номер мой у вас есть, – сказал пристав. – Звоните. Я живу недалеко, минут через десять подскочу, как позвоните.
– Спасибо большое, – улыбнулась в ответ Корчагина.
Закрыв за собой калитку, она под редкими каплями дождя через двор пробежала к крыльцу дома. Когда она поднималась по деревянным ступенькам, входная дверь перед ней неожиданно распахнулась. На пороге стояла Даша. Она смотрела испуганными глазами и часто дышала.
– Даша? – опешила Корчагина. – Что ты здесь…
– Анна Сергеевна, – быстро сказала она, – проходите скорее, бабушке плохо.
Даша заперла дверь за Корчагиной и побежала по коридору в глубь дома.
– Ты врача вызвала? – крикнула Корчагина, следуя за ней.
– Никак нельзя, Анна Сергеевна, – ответила Даша, не останавливаясь. – Нельзя врача нам.
– Что значит нельзя? – непонимающе спросила Корчагина, перебивая дыхание.
– Ой, Анечка Сергеевна, милая, я совсем не знаю, что делать, – сквозь слезы выдавила из себя Даша, остановившись у закрытой двери в спальню.
– Да в чем дело-то, объясни? – заметно начала нервничать Корчагина. – И что у вас опять со светом, почему везде свечи горят?
– Анна Сергеевна, к бабушке нельзя никак подойти сейчас. – Даша взволнованно схватила руки Корчагиной и крепко сжала их своими. – И врача нельзя позвать. Это хорошо, что вы пришли, мне при вас покойнее будет. Но к бабушке не подходите ни за что на свете, слышите? Как бы там ни разыгралось, что бы ни произошло, не ходите подле нее и ни в коем случае не касайтесь ее, заклинаю вас! Просто побудьте рядом со мной, прошу. Поверьте мне, я знаю, про что говорю, Анечка Сергеевна.
Корчагина озадаченно смотрела на нее и не знала, что ответить. Даша отпустила ее руки, повернулась к двери, взялась за ручку и, закрыв глаза, несколько раз глубоко вдохнула, после чего толкнула дверь.
Через плечо Даши Корчагина увидела Агату Никаноровну, лежавшую на кровати в дальнем конце комнаты. Рядом с кроватью стояло инвалидное кресло. По всему было понятно, что Хилер очень слаба и находилась в жару. Ее грудь часто и высоко поднималась, она хватала воздух ртом и что-то бормотала под нос. Из одежды на ней была только ночная рубашка. Ее длинные спутанные седые волосы были разбросаны по кровати до самых ног. Кроме кровати в комнате у стены стоял еще платяной шкаф и стол возле окна, на котором в большом старинном подсвечнике горели три свечи. Их тускло мерцающий свет дополнял в комнате тревожную атмосферу.
– Бабуля, я тут, все хорошо, слышишь? – прокричала Даша, подходя ближе.
Корчагина осторожно вошла в комнату следом за Дашей. В тот же момент Хилер подняла голову и, устремив взгляд на нее, вдруг за- мерла.
Даша резко обернулась на Корчагину и крикнула ей:
– Выйдите из комнаты! Не входите, слышите! Стойте там!
Быстро сделав шаг назад, Корчагина ухватилась руками за дверной косяк и встала за порогом как вкопанная.
– Аня! Дочка! Это ты? – слабым голосом прохрипела Хилер. – Подойди, дочка!
Корчагина было ринулась вперед, но Даша выставила в ее сторону руку с раскрытой ладонью, дав понять, что следует оставаться на месте. В то же время сама Даша медленно приближалась к Хилер.
– Бабушка, мы с Анной Сергеевной здесь, рядом с тобой. Все будет хорошо, бабушка, слышишь, я обещаю, все будет хорошо!
– Внученька, дорогая моя, подойди ко мне, – Хилер медленно протянула руку к Даше. – Дай мне руку, радость моя. Плохо мне очень.
Даша остановилась в нескольких метрах от кровати.
– Вот она я, бабуль, тут, рядышком. – Даша заплакала.
– Подойди, – едва слышно прошептала Хилер, – дай ручку.
– Здесь я, здесь, бабушка, – так же тихо ответила Даша сквозь слезы. – Все хорошо.
– Живо подошла сюда, собака!!! – вдруг зловеще заорала Хилер жутким каркающим голосом, пытаясь подняться.
Корчагина вздрогнула от испуга, а Даша отпрыгнула назад.
– Анна! – все тем же угрожающим голосом пробасила Хилер, с ненавистью смотря на Корчагину. – Иди сюда! Иначе я тебе с того света жизни не дам! А ну подойди быстро, кому сказано!
Корчагина не по своей воле не могла отвести глаз от старухи и нутром чувствовала всю силу чудовищной, неукротимой злобы, которую источал ее взгляд.
– Анечка Сергеевна, не бойтесь, слышите, только не бойтесь, – тихо бормотала Даша, повернувшись к Корчагиной.
Анна Сергеевна с содроганием наблюдала за происходящим и не могла пошевелиться, дрожа крупной дрожью, загипнотизированная ужасом. Хилер уже не выглядела немощной пожилой женщиной, которой была до этого. Она казалась пугающим существом, исполненным жуткой, противоестественной злобности. Даша быстро подошла к Корчагиной, взяла ее под руку и через коридор увела в соседнюю комнату. Дверь комнаты была открыта и располагалась прямо напротив двери комнаты Хилер. В этой комнате у стены стояли два кресла, между которыми на столе стоял такой же старинный подсвечник с горящими свечами.
Даша усадила Корчагину на одно из кресел, а сама села на второе. В открытые двери они видели освещенный коридор, а также было видно стол и окно комнаты, из которой только что вышли. Кровать с Хилер осталась скрытой за стеной. Она продолжала оттуда сыпать проклятия в их адрес, требуя подойти к ней.
– Это скоро пройдет все, я вам говорю, Анна Сергеевна, – успокаивала ее Даша. – Надо только потерпеть немножко. Я знаю, верьте мне, Анна Сергеевна.
Корчагина судорожно кивала головой, пытаясь взять себя в руки, с опаской глядя в сторону той комнаты.
– Так бывает, – продолжала тараторить Даша. – Я знаю это точно. Вы молитвы знаете, Анна Сергеевна? Помолитесь, это хорошо будет. Только не за бабушку, за себя помолитесь, милая. За бабушку не надобно молиться.
В это же время Хилер из соседней комнаты начала истошно кричать. Она больше не произносила слов, она просто издавала нечеловеческий загробный вопль. Было слышно, как трясется, стуча на полу, ее кровать.
Корчагина с ногами забралась на кресло, с силой вжавшись в его спинку. Этот вой приковал ее к месту, и было похоже, что оставил в ее душе печать страха, от которой ей не избавиться вовеки. Она начала вспоминать известные ей молитвы, и в голову пришла единственная – «Отче наш». Она сразу же стала читать ее про себя.
Спустя мгновение шум в соседней комнате стих, Хилер замолчала.
Корчагина аккуратно вытянула шею, чтобы получше всмотреться в открытую дверь. На столе той комнаты откуда-то нахлынувшим порывом ветра задуло свечи. Комната погрузилась во мрак.
Они вдвоем неподвижно сидели в мертвой тишине и сверлили взглядами дверной проем темной комнаты.
Внезапно из комнаты донесся звук заскрипевшей кровати, за которым поочередно последовали два гулких стука, будто что-то тяжелое упало на пол. Через несколько секунд оба звука последовательно повторились, но уже ближе. Еще через секунду в темноте послышался скрип колес, и из полумрака комнаты в коридор выкатилось пустое инвалидное кресло. Страх настолько парализовал Корчагину, что отчаянный крик застрял у нее в горле.
На косяке дверного проема под самым потолком показались две сморщенные иссохшие руки, которые обхватили косяк, вцепившись в него длинными черными ногтями.
Корчагина взвизгнула от ужаса, Даша в тот же момент бросилась к двери, молниеносно захлопнула ее и заперла на замок. Раздался сильный удар в дверь, от которого Даша отлетела назад. Затем громкие удары в дверь посыпались градом. Корчагина испытывала немыслимое головокружение.
– Отопри дверь! – послышался грозный рёв Хилер, совершенно непереносимый для человеческого слуха. – По-хорошему не хотела, будет по-плохому!
Корчагина телесно ощутила, как погружается в настоящую пучину ужаса. Даша подбежала к двери и стала кричать, чтобы бабушка успокоилась и оставила их в покое, но Хилер продолжала стучать в дверь, требуя открыть ее. Даша уже сквозь слезы просила не трогать их.