– Не сомневаюсь, что так и было.
– И еще странная улыбка. Такую улыбку не каждый день увидишь. А потом он открыл рот и сказал – и я не забуду этого до конца жизни! Одна из самых странных вещей, которые когда-либо со мной случались! Он сказал: «Скажите инспектору Кетчпулу, что длиношеее лелеет змеееда».
– Что?
Бланш Ансворт послушно повторила слова незнакомца.
– Длинношеее лелеет змеееда? – переспросил я.
– Именно так он и сказал! Ну я тогда подумала: нет смысла быть вежливой, если он намерен столь возмутительно вести себя со мной. «Пожалуйста, назовите свое имя», – сказала я, и он, вероятно, понял, что я не стану терпеть его дерзость, но ему было все равно. И он повторил странные слова снова: «Длинношеее лелеет змеееда».
– Я должен взглянуть на пакет, – сказал я.
На сей раз моя домовладелица проявила милосердие, отступив в сторону, и позволила мне пройти.
Я застыл на месте, заметив пакет, лежавший на столе в столовой. Я сразу понял, что это такое.
– Длинношеее лелеет змеееда! Ха!
– Почему вы смеетесь? Вы знаете, что это значит? – спросила миссис Ансворт.
– Думаю, да.
Она отступила на пару шагов, приложив руки к губам, и ахнула, когда я развернул пакет. Как только я вскрыл упаковку, она с благоговением прошептала:
– Это… пишущая машинка.
– Мне нужна бумага, – сказал я ей. – Я вам все объясню, как только проверю свою гипотезу и буду уверен, что не ошибся.
– Бумага? Ну я уверена, я… Никаких проблем, конечно, но…
– Тогда, пожалуйста, принесите.
Очень скоро миссис Ансворт стояла у меня за спиной, а я вставлял лист бумаги в жерло машинки.
Я напечатал: «Длинношеее лелеет змеееда». Предложение звучало, как первая строчка шуточной песенки. Следующей строкой могла бы быть: «И белеет неестественнее пледа». Я напечатал и эту строчку.
– Какое еще длинношеее? – спросила миссис Ансворт. – И почему белеет неестест… боже!
Я вытащил лист бумаги из машинки и принялся изучать результат собственного творчества.
– Да! – сказал я.
– Если вы не скажете, что все это значит, я не смогу заснуть сегодня ночью, – угрожающе заявила миссис Ансворт.
– Некоторое время мы с Пуаро искали одну пишущую машинку. И вот она у меня. У нее испорчена буква «е». Посмотрите внимательно. – Я передал ей лист бумаги.
– Да… но какое это имеет отношение к длинношеему? – спросила она.
– Тот, кто доставил сюда машинку, хотел, чтобы я провел тест, напечатав фразу, содержащую много букв «е». Все остальное не имеет значения – ни длинношеее, ни змееед. Они выдуманные. Важно другое: кто тот странный человек, что приходил сюда, и чья эта пишущая машинка?
Я уже представлял, как будет доволен Пуаро, узнав о машинке, но… тут я мог бы сообразить и сам, не будь я таким дураком, что новое открытие нисколько не поможет нам продвинуться вперед.
– Полагаю, мужчина всего лишь курьер, а не тот, кто отправил мне машинку, – сказал я хозяйке. – И нам не нужно его имя, на самом деле нас интересует отправитель пакета.
Я извинился, ушел в свою комнату и лег на кровать, чувствуя себя, как то самое «длинношеее». Кто-то дразнил меня – кто потратил немало сил, чтобы привлечь мое внимание: «Вот пишущая машинка, которую вы ищете. Теперь вам остается лишь выяснить, откуда она, – но у вас ничего не выйдет, потому что я умнее вас». Мне показалось, что я слышу, как кто-то насмешливо произносит эти слова.
– Возможно, вы и умнее меня, – сказал я, хотя человек, к которому я обращался, не мог меня слышать, – но вряд ли умнее Эркюля Пуаро.
Глава 30«Тайна трех четвертей»
На следующий день, вопреки отвратительной погоде, я вместе с Роландом Мак-Кродденом отправился в Комбингэм-холл. Путешествие получилось не самым приятным. Я довольно много времени провел, размышляя, почему разговоры между Пуаро, Мак-Кродденом и мной шли легко и непринужденно, в то время как без Пуаро наша беседа выходила натянутой и – во всяком случае, с его стороны – наполненной раздражением.
Комбингэм-холл венчал безликий однообразный фронтон. Хотя здание и было, очевидно, старым, оно выглядело каким-то временным, словно его поставили, но оно не успело пустить корни и вписаться в окружающий ландшафт. Мысль о том, что на следующий день по просьбе Пуаро здесь соберутся все, кто имел отношение к таинственной смерти Барнабаса Панди, показалась мне странной.
Дверь Комбингэм-холла мы обнаружили приоткрытой, несмотря на жуткий проливной дождь. Поэтому меня не удивило, что часть пола у двери была мокрой и грязь смешалась с водой. Я сразу же подумал о легких туфлях Пуаро и о том, какой урон они могли понести. Здесь же я заметил и следы грязных лап.
Нас никто не встречал. Мак-Кродден с недовольным видом повернулся ко мне и уже было собрался возмутиться, как мы услышали шаркающие шаги, и в сводчатом коридоре появился пожилой мужчина, медленно двигавшийся нам навстречу.
– Я вижу, вы сами нашли дорогу, джентльмены, – сказал он. – Меня зовут Кингсбери. Позвольте забрать у вас шляпы и пальто, а затем я покажу вам ваши комнаты. Вам отведены очень хорошие. С приятным видом. О да… как только вы будете готовы, мистер Поррот просит вас присоединиться к нему в кабинете мистера Панди. – Когда он приблизился к нам, я заметил, что Кингсбери продрог.
Тем не менее он не сделал попытки прикрыть дверь, прежде чем пригласил нас подняться по лестнице.
Предназначенная мне спальня оказалась огромной, строгой, неудобной и холодной. На кровати лежал комковатый матрас и такая же подушка: сочетание, приводящее в уныние. Вид обещал быть приятным – едва только дождь перестанет хлестать в окна.
Кингсбери объяснил нам, как найти комнату, которую он назвал «кабинетом мистера Панди». Я переоделся, привел себя в порядок и постучал в комнату Мак-Кроддена, которая находилась рядом с моей, чтобы вместе спуститься вниз. Когда я спросил его, нравится ли ему комната, он холодно ответил:
– В ней есть кровать и умывальник, а больше мне ничего не нужно.
Мы обнаружили Пуаро в кожаном кресле с высокой спинкой, на плечи он накинул полосатое оранжево-черное одеяло. Он пил травяной чай; как только мы вошли в комнату, я уловил запах и увидел пар, поднимавшийся над чашкой.
– Кетчпул! – разгневанно сказал Пуаро. – Никак не возьму в толк, что с вами, англичанами, не так. В этой комнате холодно, как на улице.
– Я согласен. Дом подобен леднику со стенами и крышей.
– Вы перестанете наконец суетиться? – рявкнул Мак-Кродден. – Что это такое, Пуаро? – Он указал на лист бумаги, лежавший лицевой стороной вниз там, что Кингсбери наверняка назвал бы «письменным столом мистера Панди».
– Ага! – сказал Пуаро. – Всему свое время, mon ami, всему свое время.
– А что в коричневом пакете?
– Я отвечу на все ваши вопросы, bientôt[40]. Но сначала… мне очень жаль, мой друг, но сначала я должен сообщить вам ужасную новость. Пожалуйста, присядьте.
– Ужасную?.. – Лицо Мак-Кроддена посерело. – Джон?
– Non, non. С Джоном все в полном порядке.
– Но тогда в чем дело? Говорите прямо!
– Речь о la pauvre[41] мадемуазель Мейсон. Эмералд Мейсон.
– Что с ней? Вы ведь ее не пригласили? Пуаро, я вас ударю, если…
– Пожалуйста, mon ami. – Пуаро приложил палец к губам. – Я прошу вас, тише.
– Просто скажите, ради бога, – прорычал Мак-Кродден. – Что мисс Мейсон устроила на сей раз?
– Произошла автомобильная катастрофа. Мисс Мейсон находилась в машине, когда… перед ней неожиданно возникла лошадь.
– Лошадь? – спросил я.
– Да. Кетчпул, лошадь. Пожалуйста, не перебивайте. Больше никто не пострадал, но бедная мисс Мейсон… О! C’est vraiment dommage!
– Вы хотите сказать, что Эмералд Мейсон мертва? – спросил Мак-Кродден.
– Нет, мой друг. Но для нее было бы лучше, если б она умерла. Молодая леди, у которой впереди вся жизнь…
– Пуаро, я требую, чтобы вы немедленно рассказали мне все… – начал Мак-Кродден, лицо которого стало красным, как свекла.
– Конечно, конечно. Она потеряет обе ноги.
– Что?! – воскликнул Мак-Кродден.
– Боже мой! – сказал я. – Это ужасно.
– В данный момент хирург ампутирует их. Ему не удалось сохранить ни одну, ни другую. Повреждения слишком велики.
Мак-Кродден вытащил платок и принялся вытирать лоб. Он некоторое время молчал, потом несколько раз тряхнул головой.
– Но это… просто… неописуемо… я не могу поверить. Обе ноги?
– Да, обе.
– Мы должны… Фирма должна обеспечить ее всем необходимым. И цветами. Корзина с фруктами. И деньги – проклятье! Столько, сколько ей потребуется, лучшее медицинское обслуживание из возможных. Должны существовать специалисты, которые работают с людьми после таких случаев, чтобы они могли потом… – Рот Мак-Кроддена перекосился, кровь отлила от лица, и кожа стала почти прозрачной. – А она сможет вернуться к работе? Если нет, это ее убьет. Правда, так и будет. Она любит свою работу.
– Мсье Мак-Кродден, мне очень жаль, – сказал Пуаро. – Вас не интересуют молодые женщины, я знаю, тем не менее то, что случилось, вас ужасно потрясло.
Роланд Мак-Кродден медленно двинулся к ближайшему креслу, опустился в него и закрыл лицо руками. В этот момент Пуаро повернулся ко мне и подмигнул.
Я удивленно на него посмотрел, и он подмигнул снова. Я не поверил глазам. Неужели такое возможно?
Я бросил на него вопросительный и суровый взгляд. Подал ли Пуаро мне сигнал, что солгал Мак-Кроддену? Неужели с Эмералд Мейсон все в порядке, обе ноги все еще соединены с телом и никто не собирается их резать? В таком случае что он задумал?
Быть может, мне следовало как-то отреагировать? Что произойдет, если я скажу Мак-Кроддену: «Пуаро только что мне подмигнул; я полагаю, он вас разыгрывает»? Но едва ли такую фразу следовало произносить при данных обстоятельствах.