– Exactement. И не забывайте: Линор Лавингтон не могла просить сестру солгать. Если бы она так поступила, у мадемуазель Аннабель сразу бы появились подозрения о том, кто написал четыре письма.
– И… – неуверенно начала Аннабель Тредуэй, – когда вы попросили меня внимательно посмотреть на листы бумаги и я не смогла увидеть никакой разницы…
– Вы были совершенно правы! И я сказал вам, – разве не так? – что заметил нечто важное? Речь шла именно об отсутствии разницы. Способность увидеть отсутствие какой-то детали часто оказывается весьма полезной. Я дождался, когда Линор Лавингтон спустится вниз, оставив свою спальню, и обыскал ее комнату. Как я и рассчитывал, мне удалось найти там старую пишущую машинку. Она находилась в сумке под кроватью. Быстрая проверка позволила установить, что именно у нее испорчена литера «е».
Тимоти бросил яростный взгляд на мать.
– Ты собиралась убить меня до того как я родился, – сказал он. – Ты изменяла отцу. Ты расправилась с Кингсбери и хотела, чтобы тетю Аннабель повесили, но мистер Пуаро тебя остановил. Ты чудовище.
– Ну хватит! – сказал Джон Мак-Кродден и повернулся к Пуаро. – Уж не знаю, в чем вы подозреваете Линор, но вы не может считать приемлемым, чтобы мальчик так обращался к матери в присутствии чужих людей!
– Я не подозреваю, мсье. Я знаю. Скажите мне – ведь вы знаете Линор Лавингтон, – что вы сделали, чтобы вызвать ее гнев?
Мак-Кродден заметно удивился.
– Вызвать гнев? Но как… откуда…
– Откуда я знаю? Очень просто, – продолжал Пуаро, который часто говорил так о вещах, казавшихся простыми ему одному. – Линор Лавингтон хотела, чтобы Аннабель Тредуэй повесили, но ей требовалось участвовать в этом. Она отправила письма с обвинениями в убийстве еще трем людям. Вы, мсье Мак-Кродден, один из них. Мадам Лавингтон понимала, что получить подобное письмо весьма неприятно, и потому выбрала трех человек, которые, по ее мнению, заслужили немного пострадать.
Нет, их не повесят за убийство – такую судьбу она готовила только своей сестре, но испытают тревогу и, возможно, страх, что их обвинят в преступлении, которого они не совершали. Вот почему я снова спрашиваю: что вы сделали, чтобы рассердить Ребекку Грейс, чье настоящее имя – Линор Лавингтон?
– Мы встретились на приморском курорте Уитби, – заговорил Джон Мак-Кродден, не спускавший глаз с Линор. – Ребек… Линор отдыхала там с мужем. Она… боюсь, эта история выглядит не лучшим образом. После того как мы познакомились, она оставила мужа и провела со мной три дня. Я не знаю, что она ему сказала, не могу вспомнить, ведь с тех пор прошло столько лет. Однако, мне кажется, выдумала какой-то предлог о том, что ей нужно срочно уехать. Ты помнишь это, Линор?
Она не ответила и некоторое время не выказывала эмоций, молча сидя и смотря прямо перед собой.
– А когда три дня подошли к концу, я не мог позволить ей уйти, – продолжил Джон Мак-Кродден. – Я умолял ее бросить мужа и жить со мной. Она сказала, что не может так поступить, но будет, когда у нее появится возможность, приезжать в Уитби, где мы сможем встречаться. Она хотела, чтобы наше любовное приключение продолжалось, а мне такая перспектива казалась невыносимой. Мысль о том, что она остается с мужчиной, которого не любит и не желает… Это было неправильно. И я не собирался делить ее с кем-то еще.
– А развлекаться с замужней женщиной правильно, – пробормотала Сильвия Рул.
– Помолчите, – сказал ей Джон Мак-Кродден. – Вы ничего не знаете о том, что правильно, а что нет, и вам совершенно все равно.
– Значит, вы поставили мадам Лавингтон перед выбором? – спросил Пуаро.
– Совершенно верно. Он или я. Она выбрала мужа и во всем обвинила меня. По ее мнению, я прервал любовную связь, которая могла продолжаться и которой она очень желала.
– И не смогла вас простить, – подвел итог Пуаро. – Как и Сильвию Рул за то, что та пыталась склонить ее избавиться от ребенка, которого она сохранила. Хью Доккерилл наказывал Тимоти за плохое поведение, а такое случалось нередко, – посему ему также не было прощения. И мсье Доккерилл получил одно из четырех писем.
– Но как вы узнали о нашей с Линор связи? – спросил Мак-Кродден. – Я никому и никогда о ней не рассказывал. И совершенно уверен, что она тоже. Вы просто не могли узнать.
– О, мсье, эти сведения оказалось совсем легко получить. Вы и мадам Лавингтон сами мне все рассказали, ну и немного помогла мадемуазель Айви.
– Неправда, – заявила Айви. – Я сама узнала только вчера днем, когда мистер Мак-Кродден вошел в дом; мама увидела его и так расстроилась, что я сумела заставить ее рассказать мне обо всем. Но прежде имя Джона Мак-Кроддена ничего для меня не значило, а мы с вами практически не разговаривали с тех пор, мистер Пуаро.
– C’est vrai[44]. Тем не менее, мадемуазель, вы помогли мне раскрыть эту тайну, сами того не ведая. Я сопоставил вещи, которые слышал от вашей матери, мсье Мак-Кроддена и…
– Какие вещи? – спросил Мак-Кродден. – У меня все еще нет уверенности, что я могу верить хотя бы одному вашему слову, мистер Пуаро.
– Вы сказали мне – надеюсь, вы помните, – что ваш отец никогда не одобрял ваших занятий. Вы упомянули, что работали на шахте где-то на севере, на побережье или около. Ваш отец не одобрял работы, загрязняющей руки, а еще вы сказали, что ему не нравилось, если вы занимались более чистой работой. Он воротил нос, когда вы стали делать и продавать безделушки. Выражение «более чистая работа» показалось мне странным. В тот момент я не понял ваших слов, но тогда это не казалось мне важным, и я не стал искать объяснения.
Кроме того, поначалу я не понял, что вы имели в виду под словом «безделушки». Я слышал, как это слово недавно произнесли при мне – и именно ваш отец. Он использовал его, говоря о рождественских украшениях, я думаю. Но слово «безделушки» имеет и другое значение. Оно может значить ювелирные изделия. Относительно «чистой работы» я решил, что речь шла о какой-то чистой работе на самой шахте, ведь в тот момент мы говорили именно о ней. На самом деле вы просто пытались сказать мне, что вообще сменили работу на шахте – грязную – на более чистую и стали делать ювелирные украшения из материала, добывавшегося на шахте в Уитни. Речь шла о гагате, не так ли?
Линор Лавингтон рассказала мне про браслет из гагата, который позже подарила дочери, мадемуазель Айви, поведавшей, в свою очередь, что мадам Лавингтон очень берегла его – подарок, полученный во время отдыха на морском курорте с покойным мужем.
От Айви Лавингтон я знал, что брак между Сесилом и Линор Лавингтон не был счастливым – во всяком случае, с ее стороны. Тогда почему, спросил я себя, она так ценила подарок мужа? Такого попросту не могло быть! Значит, браслет из гагата подарил ей мужчина, которого она страстно любила, – Джон Мак-Кродден, любовник, появившийся у нее на курорте.
Кроме того, я узнал, что Линор Лавингтон сделала и второй подарок дочери: веер – еще одна вещь, которую она очень любила. Веер украшало изображение танцовщицы в красно-черном платье и с волосами того же цвета, что и у мадемуазель Айви. Темные волосы и красно-черное платье? Это наводило на мысль об испанской танцовщице. Я видел такие веера у женщин – их привозили с континента.
Благодаря Роланду Мак-Кроддену я знал, что у его сына есть дом в Испании, что он любит эту страну и часто там бывает. Мог ли Джон Мак-Кродден подарить веер Линор Лавингтон, размышлял я, в те три дня, что они провели вместе? И решил, что такое не только возможно, но и весьма вероятно. По какой еще причине обычный веер мог стать столь ценным для Линор Лавингтон? Как мы знаем, она не простила Джона Мак-Кроддена и, однако, продолжала беречь полученные от него подарки. Такова сложная сущность любви!
– Очень сложное дело, – согласился инспектор Хьюберт Трабвелл. – Никто не станет это отрицать, мистер Пуаро.
– Гагатовый браслет, веер с испанской танцовщицей, – продолжал Пуаро. – Конечно, эти вещи могли оказаться простым совпадением. Ни веер, ни браслет не доказывали, что Джон Мак-Кродден и Линор Лавингтон знакомы. Потом я подумал: Линор Лавингтон может быть связана с Сильвией Рул через Фредди, Аннабель – ее сестра, Хью Доккерилл заведует пансионом при школе, где учится ее сын. Почему же она не может знать Джона Мак-Кроддена? И я решил, что он должен быть частью целого, а не разделенного на части куска торта… – Пуаро сделал эффектный жест, указывая на стоявшую на столе тарелку, – и здесь нет ничего лишнего. Линор Лавингтон знала всех.
– Вам есть что сказать по поводу выводов мистера Пуаро, миссис Лавингтон? – спросил инспектор Трабвелл.
Она продолжала сидеть совершенно неподвижно. И молча.
– Я не позволю, чтобы женщину, которую я люблю, повесили за убийство, и мне совершенно все равно, что она совершила! – с яростью в голосе заявил Джон Мак-Кродден. – И для меня не имеет значения, что вы разгневаны на меня после стольких лет, Линор. Я люблю вас не меньше, чем прежде. Ради бога, скажите что-нибудь!
– Пуаро, я все еще не совсем понимаю, зачем понадобилось писать эти письма, – вступил в беседу Роланд Мак-Кродден. – Если миссис Лавингтон надеялась, что Аннабель Тредуэй будет наказана за убийство деда, почему она не ограничилась одним письмом – сестре?
– Для того чтобы скрыть тот факт, что именно она стоит за обвинениями – что именно она написала письма! Линор Лавингтон не имела гарантий, что ее план сработает и мадемуазель Аннабель отправят на виселицу. Если бы что-то пошло не так, она хотела иметь возможность направить следствие по другому пути – возможно, рассчитывая отомстить. Она понимала, что ей будет намного легче осуществить свой замысел, если мадемуазель Аннабель не будет знать, что ей следует опасаться собственной сестры. Ведь иначе она могла прибегнуть к каким-то мерам предосторожности. В планы Линор Лавингтон это не входило. Ее сестра не должна была ничего подозревать.