– Ну с ней совсем не просто иметь дело. – Я посчитал нужным вступиться за Мак-Кроддена.
– Ее зовут Эмералд Мейсон, – продолжил Пуаро. – Чтобы проверить мою теорию касательно отношения мсье Панди к Аннабель Тредуэй и того, как оно могло повлиять на его решение помириться со старым врагом Винсентом Лоббом, я сыграл злую шутку с мсье Мак-Кродденом. Я сообщил ему, что Эмералд Мейсон попала в автомобильную катастрофу и ей предстоит потерять обе ноги. Это было неправдой, и я довольно быстро признался, что устроил маленький обман.
Но прежде чем я успел что-либо сказать, мсье Мак-Кродден принес извинения Кетчпулу за свое не вполне адекватное поведение во время их поездки сюда из Лондона. Все это время Роланд Мак-Кродден держался крайне недружелюбно, но как только услышал, что бедная мадемуазель Эмералд потеряет ноги, он превратился в кроткого сокрушающегося человека, который понял, как некрасиво себя вел.
Какова же причина таких перемен? Дело в том, что Роланд Мак-Кродден испытал сильный приступ сожаления. Он понял, что был неоправданно жесток в отношении к сравнительно безобидной женщине, попавшей в беду, почувствовал себя едва ли не виновным в несчастном случае, имевшем такие последствия, и сразу подумал о людях, с которыми обошелся не самым лучшим образом. Он вспомнил о Кетчпуле и тут же перед ним извинился – он не поступил бы так, не расскажи я вымышленной истории о мадемуазель Мейсон.
– И снова ноги! – воскликнул Хью Доккерилл. – Черт возьми!
– Вероятно, вы правы, мсье, – улыбнулся ему Пуаро. – Должно быть, это происки подсознания. В любом случае, услышав, как мсье Мак-Кродден приносит извинения Кетчпулу, я сразу понял причину неожиданных перемен в настроении мсье Панди, подмеченных адвокатом Питером Ваутом. Барнабас Панди наконец осознал, какую боль выносила его робкая печальная внучка, которую он все эти годы так жестоко судил, и как сильно она страдала. И он обнаружил, что не испытывает отныне ненависти к Винсенту Лоббу. Он смог простить не только слабость Аннабель Тредуэй, но и ошибку Лобба.
Однако он понял, что не может выносить слишком суровое осуждение в глазах и голосе старшей внучки, Линор Лавингтон. Оно напомнило ему собственный жесткий взгляд на мир, которого он держался всю жизнь. И он принял решение, что Линор Лавингтон ничего не получит после его смерти – что он компенсирует Аннабель Тредуэй долгие годы пренебрежения, из-за которого она наверняка страдала.
– О чем вы говорите? – сказала Линор Лавингтон. – Это чепуха.
– Я сейчас все объясню, мадам. Именно вас он исключил бы из завещания, если б не умер.
– Но… этого не может быть, – сказала Аннабель Тредуэй, выглядевшая совершенно потерянной.
– Сегодня утром в Лондоне я задал вопрос мсье Вауту: действительно ли мсье Панди хотел лишить наследства Аннабель Тредуэй, – продолжал Пуаро. – И получил ответ, которого ждал: нет, он не уточнил, какую именно внучку имел в виду. Более того, мсье Ваут сообщил мне, что мсье Панди высказался непривычно расплывчато, говоря о новом завещании. Его адвокат, как и Линор Лавингтон, узнав о намерении изменить завещание, сделали вывод, что он хочет вычеркнуть из него мисс Тредуэй, потому что мистер Панди всегда лучше относился к старшей из внучек.
– Но почему мистер Панди повел себя так странно? – спросила Джейн Доккерилл. – Ведь люди поступают так лишь в том случае, если хотят наказать кого-то из могилы – чтобы завещание стало ошеломляющим потрясением.
– Précisément, мадам. Конечно, Линор Лавингтон не имела ни малейших сомнений в том, что станет вдвое богаче по оглашении нового завещания. Как могло быть иначе? Разве мсье Панди не узнал, что мисс Тредуэй оставила его правнучку тонуть в реке, чтобы спасти собаку? Так все и было! Именно ее, Линор Лавингтон, он тайно призвал к себе, сообщив о желании изменить завещание. Я полагаю, он сказал – если еще раз использовать фразу Кингсбери – «в таком особом роде»: «Все получат по заслугам, когда я умру. А тот, кто не заслужил ничего, останется ни с чем».
– Вы ошибаетесь, – сказала Линор Лавингтон. – Возможно, дедушка и собирался простить Аннабель и Винсента Лобба, но у него не было никаких причин лишать меня наследства.
– А я считаю, что были, – возразил Пуаро. – За обеденным столом в вечер вашей ссоры он обратил внимание на жесткий блеск, появившийся в ваших глазах, – вы поняли, что произошло в тот день, когда Айви едва не утонула, и догадались о том, как вела себя ваша сестра. Ваш дед также заметил, что вы внимательно за ним наблюдаете, надеясь, что это новое знание раз и навсегда убьет любую привязанность, которую он еще питал к вашей сестре. Он увидел в вашем взгляде чистую ненависть, и она потрясла его, напомнив о собственной неумолимости, однажды проявленной по отношению к доброму другу Винсенту Лоббу. Быть может, мсье Панди осознал, что самым тяжким грехом является неспособность прощать. Вот почему, мадам Лавингтон, он решил, что вы заслуживаете того, чтобы лишить вас наследства.
– Вы бесстыдно лжете, Пуаро, – сказал Джон Мак-Кродден. – Я не представляю, откуда вы можете все это знать.
– Я сделал логические выводы на основании известных мне фактов, мсье.
Пуаро снова повернулся к Линор Лавингтон.
– После того обеда, – сказал он, – ваш дедушка решил устроить вам испытание, своего рода проверку – ведь все знали, что мадемуазель Аннабель много лет мучило чувство вины, не говоря о том, как сильно она любила Айви и сожалела о случившемся; попросите ли вы его, чтобы он простил мадемуазель Аннабель и не менял завещания. Вот зачем он рассказал вам о своем намерении. То была единственная причина. Если бы вы сказали: «Пожалуйста, не наказывай Аннабель, она и так достаточно страдала», его удовлетворило бы это, и все бы осталось как прежде. Но вы не оправдали его ожиданий. Более того, не сумели скрыть радости от того, что ваша сестра проведет оставшуюся жизнь нищей. Мистер Панди увидел, что в вас нет сострадания.
– Мистер Пуаро, если я правильно вас понял, вы хотите сказать, что мама имела серьезный мотив убить деда, – сказал Тимоти Лавингтон. – Вот только, во-первых, он умер в результате несчастного случая, а во-вторых, мама не знала, что у нее есть повод убить. Она полагала, что по новому завещанию все теряет тетя Аннабель, а не она.
– Совершенно верно, – ответил Пуаро. – Барнабаса Панди никто не убивал, но его смерть в результате несчастного случая привела к гибели бедного Кингсбери и попытке расправиться с мадемуазель Аннабель. Я не думаю, что Линор Лавингтон убила бы свою сестру, если бы мсье Панди не умер. Он бы изменил завещание, и Линор Лавингтон была бы уверена, что оно составлено в ее пользу в ущерб сестре. Возможно, для мадам Лавингтон этого хватило бы – нищета в качестве наказания для сестры, – во всяком случае, до тех пор, пока мсье Панди был жив и не открылась бы правда о новом завещании.
Однако мистер Панди умер до того, как внес обещанные изменения. Этого мадам Лавингтон уже снести не могла. Мадемуазель Аннабель не получит заслуженного наказания – нищеты! Именно тогда Линор Лавингтон решила, что может устроить так, чтобы ее сестру повесили за убийство, которого она не совершала. Впрочем, я лишь высказал предположение, – доказать я этого не могу.
– Как и все остальное, что вы нам рассказали, – холодно заметил Джон Мак-Кродден. – Где доказательства того, что мистер Панди лишил бы наследства Линор, к которой, как вы сами говорили, всегда благоволил? Ваш глупый эксперимент ничего не доказывает.
– Вы так думаете, мсье? Я не согласен. И полагаю, что все здесь, кто не влюблен в Линор Лавингтон, видят логику моих выводов. Позвольте поведать вам кое-что еще – возможно, это вас убедит: Кингсбери рассказал мне, что в тот вечер, когда за обедом произошла ссора, он видел, как мсье Панди плакал за столом после того, как женщины ушли. Кингсбери заметил слезу, скатившуюся по его щеке.
Возможно ли, что Барнабас Панди сердился на мадемуазель Тредуэй? Non, mes amis. Плакать можно от гнева, но тогда это поток слез, разве не так? Он не сердился на Аннабель, – он ей сочувствовал. Барнабас Панди погрузился в печаль и сожаления. Не зная об ужасном чувстве вины, наполнявшем ее жизнь, он не проявлял терпения в общении с ней. Но внезапно непостижимая внучка стала ему понятна: невидимая пелена трагедии, которая, казалось, постоянно ее окутывала, отказ от брака и детей.
Совсем нетрудно понять, как подобные мысли – столь внезапно меняющие перспективу – заставили его вспомнить о человеке, с которым он обошел жестоко: Винсенте Лоббе. И когда я немного подумал, аналогия стала совершенно очевидной, и я убедился, что прав. Винсент Лобб, как и Аннабель Тредуэй, был виновен в трусости. Он настолько боялся возможных последствий, что не сумел сделать правильный выбор. И остаток жизни его мучило чувство вины – как и Аннабель Тредуэй. Лобб совершил ужасный поступок, как и мадемуазель Аннабель, оба сильно страдали и оба не могли получать удовольствие от жизни. Именно тогда, сидя за обеденным столом, Барнабас Панди принял мудрое решение – простить обоих.
– Легко разглагольствовать о прощении, Пуаро, когда речь не о вас, – сказал Джон Мак-Кродден. – У вас ведь нет детей, не так ли? Как и у меня; но зато есть воображение. Вы уверены, что могли бы, хотя бы когда-нибудь, простить человека, который оставил вашего четырехлетнего ребенка тонуть в реке и стал спасать собаку? Я точно не смог бы!
– А я знаю, мсье, что никогда бы не стал засовывать мокрое платье под кровать в надежде, что его найдет Эркюль Пуаро, и в результате человек, которого я не в силах простить, будет повешен за убийство, к коему не имеет никакого отношения, не говоря уже о том, что никакого убийства не было. В этом я абсолютно уверен. Вы совершили фатальный просчет, мадам, – продолжал Пуаро, поворачиваясь к Линор Лавингтон. – Платье обеспечило меня важнейшей уликой. Я сразу понял, что либо ваша сестра отняла жизнь у мсье Панди, либо кому-то понадобилось, чтобы я так считал.