Максим передал мне кий. Рукам стало тепло от нагретого его пальцами древка, а спине холодно от брошенного им взгляда.
Половину партии мы с Костей сыграли молча. Точнее, он играл, а я стояла рядом и думала про Аллу, про крапиву, про сны. Вот бы я могла получить любой ответ. Что узнать в первую очередь? Конечно, про фотографии. Почему мама режет меня зигзагом? Почему я забыла детство? Почему болела рука? Сотни почему…
– Костя, – начала я первой, все это время наблюдая, как он раскладывает шары по лузам, – тут есть недалеко каток?
– В торговом центре.
– Сойдет.
– Фигурное катание?
Я тут же чиркнула мимо шара, качнув только его бок.
Костя наблюдал за мной, корячащейся у стола, как за пятилеткой, которой только что сняли страхующие колесики с велосипеда. Запоминая, как бил по шарам все это время Костя, я пробовала повторить. Расставила крабом пальцы на сукне, представляя, что кий – это огромная палочка для суши. Нужно только в первый раз правильно ухватить, а дальше будет получаться с закрытыми глазами.
– Ты слишком вцепилась в кий. Первый раз играешь?
– А ты типа спец?
– Показать как?
Я кивнула, и он подошел продемонстрировать лайфхаки.
– Кий не оружие, а инструмент. Держи его не сильно, но и не разболтанно, – потряс он меня за плечи.
Костя стоял у меня за спиной. Он легонько надавил между лопаток, наклоняя мое тело ниже к столу.
Второй парень меньше чем за час учил меня второй премудрости – Макс держать нож, а Костя – бильярдный кий.
Мягкий кашемир его серого пуловера коснулся моих обнаженных запястий. На мизинце Кости в свете зеленой лампы подмигивало одиноким бликом золотое кольцо, отправляя на поверхность стола еще один шар, сплющенный, для которого правила игры не писаны.
– Опусти голову и смотри на кий. Это открытый хват, а это закрытый.
Костя показал хват своими пальцами и кием. Его прикосновения, наши позы и близость тел начинали переходить рамки дозволенного общения с чужим женихом. Но, когда Костя расставил своими ногами мои пошире, объясняя что-то про упор и точки равновесия, я не сдержалась и глупо хихикнула, как со Светкой на уроке биологии в пятом классе, когда мы впервые увидели страницу учебника со строением мужского тела.
– Порядок? – уточнил он, поднимая свой вес с моей спины, а мне так захотелось вернуть его обратно.
– Что дальше? – сымитировала я стальной голос непоколебимой женщины.
«Непокобелимой!» – тут же снова прыснула смехом в мыслях.
Пока я пререкалась со своим озабоченным альтер эго, Костя продолжал урок:
– В момент удара держи предплечье вертикально. Спереди рука закрыта, сзади открыта. Следи за опорной точкой. Естественная опора – указательный палец. Он должен твердо стоять на сукне.
– Твердо стоять на сук… Ясно! Давай экстерном. Побыстрее.
– Почувствуй комфорт. Колени не должны быть согнуты сильно. Прицелься, сконцентрируйся. Затем один мощный толчок.
Я рухнула лицом на сукно.
– И бей.
Вторая попытка ударить и хоть во что-нибудь попасть окончилась не менее плачевно, чем урок метания японских ножей на кухне Каземата.
Двинув рукой назад (как Костя и сказал, вообще-то), я попала кием прямо ему в пах. Толчок вперед – и кий взлетел вверх, разбивая зеленые плафоны лампы над игровым столом.
Скрючившись, Костя держался за край бильярда, пока на нас обрушивались горящие золотые искры, прожигая красные маки на сетке моего платья и зеленое сукно стола, пожирая блик золотого кольца Кости.
Ехидно щурился вернувшийся Максим.
Я гасила ударом кеда прожженные черные островки, прикидывая, сколько часов придется втыкать сосиски в булочки хот-догов на подработке, чтобы расплатиться за ущерб.
– Боже, что случилось? Кирочка, ты в порядке?! – ринулась Алла ко мне, а потом и к Косте. – Милый, ты упал? Обо что ты ударился? Чем?
К счастью, в этот момент появились Воронцовы-старшие.
– Детки, что с вами? – оглядывалась по сторонам Владислава Сергеевна. – Вы целы? Алла, дочка, как ты, родная? – прокладывала Воронцова себе путь, раздвигая по сторонам Максима с Костей, словно створки калитки.
– Спасибо, мам. Я тоже в порядке, – закатил глаза отодвинутый Макс.
Воронцова осматривала Аллу, уводя как можно дальше от источника опасности с ароматом гари и осколков люстры.
– Позволишь? – протянул Максим руку в сторону моего опаленного кеда.
Сжимая его, я все еще сидела на краю стола. Взяв кед, Макс опустился на колено и, держа его за стоптанную пятку, нацепил мне на ногу.
– Идем, – опустил меня со стола Максим легким движением и поставил на ноги.
Воронцов-старший не стал вникать в происходящее. Он был олигархом, бизнесменом, наверняка очень занятым человеком. Какое ему дело до пожара на бильярде и всех этих детских игр с битыми лампами?
Оправив торчащий на круглом животе жилет изумрудного оттенка с пересекающей его золотой цепью карманных часов, он распахнул крышку брегета и напомнил:
– Ждем наверху. Всех. Через две минуты, – произнес Воронцов-старший спокойно и холодно. – Костя, разберись с беспорядком. Ты один тут достаточно взрослый, – недовольно посмотрел он на сына.
Максим потупил взгляд, не произнося ни слова.
Костя засек на часах время и направился к бару, по пути доставая из портмоне банковскую карту.
Я догнала его:
– Скажешь, какой штраф за стол? Я верну.
Костя уставился на меня. Кажется, он пробовал силой мысли и всеми нитями крапивного волокна послать мне (или послать меня) слова про отъезд.
«Я никуда не уеду!» – ответила ему тем же взглядом, стараясь не прерывать наш зрительный контакт.
Мои серые глаза уставились в его голубые. Я не моргала так долго, что мне стало мерещиться, как кусок татуировки на открытом участке его руки начал двигаться. Как шевелятся серые перья.
Секундомер на часах Кости завизжал птичьей трелью.
– Бежим! – обвил меня рукой вокруг талии Максим, торопя к лестнице на второй этаж ресторана, уволакивая прочь от Кости.
И я побежала.
Сквозь резную калитку «Акации», ступень за ступенью, я неслась в надежде взлететь с дерева, увидеть небо, вот только витые прутья ворот ресторана все больше напоминали дверцы клетки, куда я вбегала в обгоревшем платье, добровольно, с улыбкой на устах, держа за руку в реальности одного парня – доступного и свободного, а в фантазии почему-то совсем другого – таинственного и окольцованного.
Глава 5Окольцованная окольцованным
В уютном эркере ресторана «Акация» за огромным круглым столом Алла расположилась возле матери. Точнее, Владислава Сергеевна прильнула поближе к дочери, не оставив ни сантиметра между их стульями.
Мне казалось, что еще немного, и Владислава Сергеевна накинет свои жемчужные нити длиной до пупка на шею дочери, превратив их в сбрую, из которой Алла не сможет вырваться. Она и без того превращалась в безжизненную тряпку возле матери, впадая в подобие транса, а теперь еще должна была весь вечер терпеть ее безостановочные прикосновения и шепот в слуховой аппарат.
– Гм, – хмыкнул как бы между делом под нос Сергей Владиславович, на самом деле не сводящий взгляда с супруги, – Влада, как прошел твой день? К вернисажу все готово? Яна пригласила полсотни меценатов. Продажи будут сверх ожидаемого.
– Яна… моя умница, – зашептала Владислава Сергеевна, почти царапая ухо дочери тонкими алыми губами.
Алла зажмурилась, и тут попытку отвлечь мать предпринял Максим.
– Маман, меню, – протянул он ей тяжелую папку в коричневой обложке с золотыми уголками, что лежала перед каждым из нас. – Ты не посоветуешь Кире, что выбрать? Бабагануш или поркетту?
Невесомым прикосновением скатерть ласкала напольную мраморную плитку вокруг нашего стола. Такими же едва ощутимыми прикосновениями Владислава Сергеевна перевернула страницы меню. Свободную руку она оставила поверх ладони дочери, не отпуская ее ни на минуту. Раз двадцать Воронцова уже поправила волосы дочери, шепча поближе к слуховому аппарату, как сильно любит свою малышку.
Дважды Сергей Владиславович пытался отвлечь супругу светской беседой, но это помогало на короткие мгновения, и после каждой паузы в беседе Владислава Сергеевна принималась снова теребить волосы дочери, шепча ей про свою любовь и то, как сильно она без нее скучала.
Уверена, Максим специально-случайно уронил фужер, пробуя переключить внимание матери, но та не повела и глазом в его сторону. Моя бы точно среагировала! Когда она впадала в ступор, отец делал что-нибудь… громкое или странное. Как-то раз начал петь посреди улицы, когда мама замерла напротив витрины «Детского мира» (на пятьдесят минут!), ну а посуда расколачивалась о полы и стены нашей квартиры дважды в месяц.
Алла не подавала «признаков жизни» возле Воронцовой, смиренно слушая ее шепот. Тугой воротничок ее крапивьей блузки, застегнутый тысячей пуговок, покрылся темными пятнышками пота.
Костя попросил официанта усилить кондиционер, но не посмел тронуться с места, чтобы «отобрать» свою невесту у ее матери. Видимо, это было бесполезно, что доказывалось не раз на прошлых ужинах.
На бледном лице Аллы застыла кукольная маска отрешенности, и примерно с таким же выражением лица я уставилась в перечень блюд: поркетта, кюфта, вонтоны и кукси, бабагануш и пастрами. На десерт предлагалось жареное молоко. Пить его или есть? Может, жареное молоко нужно писть и епить?
«Котлеты», «кофты», «батоны»… что все это означает в переводе с богатого? Кукси и бабагануш из меню звучали для меня кулинарными ругательствами.
Алла подняла со скатерти вилку и принялась водить ею туда-обратно, изображая полет с поворотами.
– Заткнись… – вдруг выдавила Алла сквозь стиснутые зубы. – Закрой рот! Ты дура! Хватит! – крича, схватилась Алла за голову, сдавливая свои виски.
А у нее-то что за аллергия? Чего их так кроет? Ландыши на завтрак жуют?
– Дочка, остановись! Святые угодники, да что с тобой? – пробовала приблизиться к ней Воронцова, но Алла ударила мать по руке острием вилки.