Макс постоянно задирал то Яну, то сестру, притом что повода они не давали.
– Макс! – орала на него Алла из-за съеденного омлета. – Он был не твой!
– И не твой, – спокойно ответил Максим, потирая ладонь, – сестричка.
Я сидела на подоконнике, решая, нужно ли вмешиваться или это уж точно не мои проблемы: кухня, брат и яйца. В смысле омлет.
Яна и водитель Женя побаивались Воронцовых-младших. Они не входили на кухню и не вмешивались, если Макс с Аллой начинали спорить.
Странно было видеть, как резко меняется настроение Максима. То он обожает Аллу, ну или просто терпит, то кидает в нее кухонными полотенцами и ошметками скорлупы, напевая: «Кама-кама-кама-кама-кама-Ка-ми-лия… ю кам энд гоу, ю кам энд гоу!»
Эти слова действовали на нее смертельным заклинанием. Глаза Аллы наполнялись слезами, она хваталась руками за слуховые аппараты и убегала в оранжерею, сбрасывая с себя кружевной фартук.
– Макс, – бросила я на него полный презрения взгляд, как только он закончил петь. – Зачем ты издеваешься над ней?
– Издеваюсь? Я просто пою. И ты пой, Кирыч, если она тебя достанет. Пой про камелию!
Пока я бежала к оранжерее, гуглила в телефоне, что это вообще за песня.
На самом деле там не про камелию, а про карму: Karma karma karma karma, karma chameleon. You come and go, you come and go. Но всем слышится кама-камелия.
– Эй! – постучала я в дверь парника. – Алла, ты там? Открой! Это я, Кира! Ау!
Электронный замок еле слышно щелкнул, и створки дверей разъехались. Вытирая глаза, Алла пробовала улыбнуться.
– Кирочка, все хорошо. Не тревожься обо мне.
– Макс не прав. Я не в теме, но, когда он бросил в тебя скорлупой, хотела расквасить пару его скорлупок. И расквашу!
Она быстро кивнула и затараторила:
– Он не понимает, Кирочка. Никто не понимает. Поэтому бывает таким. Но он хороший… на самом деле он лучший из всех… братьев.
– А что у них с Яной? Она его бывшая? – произнесла я максимально невинным тоном с нотками равнодушия.
– Ой, что ты? – перекрестилась Алла, – нет! Макс срывается, потому что у него неуравновешенная психика. У него в голове все… неправильно, Кирочка. Я работаю здесь, – обернулась она, – чтобы отец выпускал косметику и зарабатывал деньги, придумываю уравнения для Макса, чтобы он скорее поправлялся. Я пробую найти причину его приступов – узнать, на что у него аллергия. Я делаю все, что могу, но… – вытянув руку, она коснулась моего кольца на шнурке из крапивы, – отец боится, что я все это брошу. Или сбегу. Поэтому он всегда должен знать, где я. И с кем.
– Отец тебя контролирует, мать обращается как с куклой, а Макс подтрунивает. Н-да, – оперлась я руками о стекло, за которым жужжал десяток компьютерных мониторов, – а я переживала, что у меня нет ни сестер, ни братьев.
– У тебя есть я. И Макс.
Вытянув руки, она обняла меня, точнее мое плечо, прильнув к нему.
– Ты ему нравишься, Кирочка, я знаю.
Я хмыкнула в голос:
– Тебе показалось. Он влюблен в себя. Или в каких-нибудь цац с именами Джулианна, Анжелика, поет даже про нее – Камелию.
Я хотела ее рассмешить, но получилось обратное – Алла зашмыгала носом. Пока я придумывала, где взять салфетку, вышитый носовой платок появился перед нами сам, а заодно и Яна.
– Алла Сергеевна, возьмите, – держала она платок. – Кира, что случилось? – обеспокоенно смотрела на нас ассистентка.
– Макс это начал, – наябедничала я «между нами девочками», – швырял в Аллу скорлупой и начал петь. И если он крикнет на кого-то из вас еще раз, я врежу ему пяткой! У меня растяжка гимнастки. Смотри, Алла! Смотри, как я могу!
Замахнувшись, я просвистела стопой над головой сначала Яны, а потом и Аллы, пока они приседали, боясь лишиться зубов, но обе начали улыбаться – по-настоящему, без страха, что жил в этом доме, и совсем не из-за летучих мышей или ядовитых растений.
Так удачно встретив ассистентку, я выяснила, что Владислава Сергеевна завтракает каждый день в семь утра и что завтра Яна проводит меня к ней, внеся в расписание.
Вечером я написала Светке СМС:
«Они тут по записи друг с другом завтракают, через календарь помощницы… прикинь?»
Она ответила:
«Лучше про парней расскажи! Кто круче?»
«Костя помолвлен. Нельзя на него глазеть. Жалею, что флиртовала в бильярдной и под кроватью… и немного на крыше… тупо вышло!»
«Надо было с Лавочкиным летом тусить, а не с бабулей на грядках!!!»
«Мне с бабулей интересней, чем слушать про тупой пранк Лавочкина, как он первоклашкам кидает на головы воду в надувных шариках».
«Бабушка у тебя сама пранкерша! То кролей постреляет, то фотки порежет!»
«Не напоминай про кролей и фотки…»
Я посмотрела на снимок, приколотый у рабочего стола.
«Тогда стреляй глазками по Максу. Покажи ему вертикальный шпагат, он не устоит!»
«Он уже видел, – вспомнила я, как отбивала воздушный шарик кончиками пальцев, – а потом мы упали на кровать… а потом он пристегнул меня ремнем (в машине), а потом… расскажу завтра!»
«Ну Киииииир!!!!»
В пять утра меня разбудил будильник. Нужно успеть принять душ и привести себя в порядок перед завтраком с Воронцовой. Расчесывая мокрые пряди, я подошла к окну и успела заметить двигающийся к воротам светло-серый седан Кости.
Сунув фотографию с площадки в карман джинсов, я вышла из спальни, аккуратно защелкивая собачку дверного замка, чтобы никто не услышал. Пока шла мимо комнаты Кости, внутри раздался сигнал звонящего мобильника. И сразу же смолк. Но кто там может быть, если Костя за рулем машины?
Присев на корточки, я заглянула в замочную скважину, из которой веяло ароматом тока (или горелых проводов).
Я увидела очертания окна и рабочий стол, на котором горели экраны трех ноутбуков. Белый свет настольной лампы падал на клавиши профессиональной клавиатуры, состоящей из нескольких частей и похожей на орга́н. Вот только музыканта в зале не было.
Шорох. Движение. Тень. Совсем близко! В метре от скважины. Я грохнулась спиной назад, приземляясь на попу, толкнула себя по гладкому паркету, как каменный снаряд с ручкой из игры в керлинг, и проехала на шортах до ступенек лестницы.
По пальцам юркнуло что-то теплое и пушистое.
– Геката!
Мой крик спугнул животное. Хорек принялся бегать возле дверей спален Макса, Аллы и Кости. Дольше всего Геката принюхивалась и вставала на задние лапки около комнаты айтишника, но тут почти сразу ее внимание привлекла бившаяся о паркет толстая ночная бабочка, и Геката переключилась на охоту, а я побежала вниз, срезая углы по газонам, уворачивалась от фиолетовых сливовых плодов, пока со всех ног неслась к хозяйскому дому.
Кажется, одна слива хлестнула меня по глазу, оставив сиреневое пятно.
– Кира! – окрикнула Яна, пока я пыталась отдышаться на веранде, уткнувшись руками в колени (территория поместья Воронцовых заняла бы всю нашу улицу в Нижнем). – Кира, что опять? – семенила она по газону, утопая в нем каблуками. Ей пришлось снять обе туфли и выковырять пальцами пласты налипшей травы. – От кого бежишь?
Вот именно! От кого?! Что за тень в комнате Кости?!
– Яна… привет! Да так… мерещится. Тени…
Вернув туфли на ноги, Яна взглянула на себя в отражении планшета. Строгий, но стильный черный костюм, как всегда, сидел на ней как влитой, подчеркивая тонкий силуэт. Она была в красной блузке с черным галстуком-жабо, украшенным цветочной вышивкой.
И Женя, и Яна наверняка одевались по какому-то уставу. И пусть в моей комнате шкаф ломился от всех возможных предметов одежды, я выбирала только ту, что привезла в чемодане. Вчера и так прожгла сетку красных маков, а мне еще за бильярдный стол и разбитую лампу Косте отдавать.
– Теней в этом доме хватает, – взглянула Яна на поместье. – Не удивляйся, когда увидишь райских птиц.
– Каких? Это мне тоже будет мерещиться?
Яна поправила очки быстрым движением пальца, после чего стянула с запястья резинку и собрала кудрявые волосы в высокий хвост.
– Ты просто надышалась у Аллы Сергеевны в парнике. Вот поэтому туда нельзя без респираторов. В первую рабочую неделю я вбежала в оранжерею за ее хорьком. Геката просочилась внутрь, ну и я следом. Она залезла на грядку, ну и я за ней. Оказалось, там росло что-то ядовитое. С семенами в виде пудры, которые начали лопаться от моих прикосновений.
– Пудрой? Типа с пыльцой?
– Типа с пыльцой. Они пыхнули мне в лицо, когда я прикоснулась. Потом туман. И я упала, – дотронулась она до затылка, – два шва наложили. Думала, Алла Сергеевна меня уволит, но пронесло, – выдохнула ассистентка. – Может, и ты чего вдохнула вчера? Если тени мерещатся?
Яна прижала ладонь к цифровой панели, и громадные арочные двери с вырезанными пауками, бабочками и птицами распахнулись не без помощи электропривода.
Шагая следом за помощницей, я оказалась в холле хозяйского дома. Ноги заскользили по начищенному бежевому мрамору, усыпанному белыми веснушками искорок, что срывались с хрусталиков люстры высотой с три моих роста. Дом внутри оказался светлее, чем снаружи. Иголки роз – или окна, – украшенные витражами, осыпали нас с Яной пестрым дождем.
– Какой-то сюр, – не могла я перестать таращиться по сторонам. – Это все Алла придумала? Она гений.
Яна дернула уголком губ.
– Да, таланливая девушка. И, к сожалению, очень несчастная.
– Она богатая, умная, помолвленная – ты что! Какое еще несчастье? Ну… особенная чуть-чуть, ну и пусть.
– Тебя это не пугает? Ее особенность? – спросила Яна, присаживаясь на резной диван, выстроганный из цельного куска дерева, даже корни остались.
Я была почти уверена, что это дерево пусть и было диваном, но оставалось живым.
– Сама немного того. То пазлы из людей составляю, то забываю десять лет жизни.
– Алла одинока, – вздохнула Яна. – Этот дом, оранжерея, ее комната, – обвела она взглядом стены, – то, какой она видит реальность. Какой хотела бы, чтобы реальность была. Она хочет сказать что-то важное и не знает, как еще это сделать.