Алла смотрела на меня не моргая:
– Игра.
– Игра? – повторила я. – Ты нарисовала им на лбах прицелы винтовок. Их что, застрелили?
Алла моргала глазами, заправляя за уши светлые прямые пряди, что снова и снова рассыпались, пока она отрицательно мотала головой:
– Я не знаю, Кирочка… Но, может быть… тайна уравнения откроется тебе?
– Я не ты! – закричала я. – Не говорю на шести языках и не пряду крапиву, ничего не знаю на китайском и не выращиваю вымирающие кактусы, Алла! Я не решу уравнения, а пока оно тут, кто-то может умереть! Кто-то, кого можно спасти!
– Хочешь спасти, реши его, – непривычно строго для себя ответила Алла. – Ты можешь. Ты не глупая.
– Я обычная!
– Ты среди нас. Значит, особенная. Значит… ты должна быть здесь.
Алла заканчивала произносить последние слова, когда из ее глаз градом полились слезы.
– Что за потоп? – поднялся по ступенькам веранды Максим. – Не из-за меня, – уставился он на Аллу и посмотрел на нас с Костей с невинной маской не успевшего нашкодить щенка. – Клянусь, я больше ничем сегодня в Аллу не швырял и не пел про камелии.
Алла разрыдалась еще хлеще, задыхаясь, и Косте пришлось отвести ее в дом.
Прошла пара часов. С лупой на кончике школьной линейки я изучала отданные Воронцовой фотографии, когда в дверь постучали.
– Да! Открыто!
– Ты готова? – вошел в комнату Максим и протянул мне полную конфетницу упакованных в прозрачные пакетики китайских печенюшек. – Кажется, ты их любишь?
– Спасибо, – улыбнулась я. – А для чего нужно быть готовой?
– Для кино. Двойное свидание, забыла? Ты, я и кто-то там еще.
Из дневных шорт на ремне и тонкого джемпера с V-образным вырезом, украшенным тонким винным контуром по окантовке горловины, Максим переоделся в вельветовые брюки и расстегнутую на груди рубашку навыпуск. Он держал перекинутый через плечо пиджак с замшевыми заплатками на локтях.
– В кино? – вскинула я брови. – Когда там это? – кивнула я в сторону своей соседки по этажу.
– Невежливо говорить о людях в третьем лице, – опустился он на локти, опираясь о дубовую поверхность моего рабочего стола, не сумев не съязвить. – Хотя для Алки норм.
– Я не про Аллу, а про уравнение.
– «Не смерти должен бояться человек, – ответил Макс, – он должен бояться никогда не начать жить». Это Марк Аврелий. Я живу с Алкой много лет. Видел и следаков, и психиатров, и шаманов с бубнами. Припадки сестры, припадки матери. Не видел я только сегодняшнюю киношку и тебя в плиссированной юбке, – повторил он бровями мои изгибы.
– Предпочитаю джинсы с дырками и футболки с подкатанными рукавами и оторванными горловинами.
– Трипофилия? Кто бы подумал?
– Нет у меня никого трипа… чего-то там!
– Трипофилия – любовь к дыркам, проколам. Есть тату?
– Пока нет, – ответила я, но мысль о тату меня взбудоражила.
– Давай так, – предложил Максим, – открой любое печенье и прочитай ответ. Да или нет?
Он повторил свой вопрос:
– Кира, ты пойдешь со мной в кино?
Пока он ждал, протяну ли я в ответ ему руку, я открыла печенье. Разломила две хрусткие половинки и прочитала послание про себя:
«Скажите ДА – и жизнь превратится в мечту!»
– Ну вот еще… – скривилась я, комкая предсказание, – и кто придумывает такой бред?
– Что, если в уравнении моя смерть, Кирыч, – не убирал он ладонь, – и это мой последний с тобой вечер? – Он взял меня за руку, потянув вверх, чтобы я поднялась со стула. Я чувствовала, как он продолжает тянуть меня ближе. – И что, если это последняя ночь? – добавил он.
– Только юбку не надену, – кивнула я, соглашаясь, но только на кино, а не на ночь.
– Без юбки тебе будет даже лучше.
Только попробуйте меня подвести, китайские печенюшки!
Давно стемнело. Нас слепили встречные фары, сигналили фуры, и обдавало гравием капот, когда Максим производил сложные обгоны по технической полосе. Мне не нравились его постоянные нарушения и гонки на дороге – бестолковый риск, который переставал быть смешным.
– Можешь помедленней гнать? – попросила я.
– Медленно я люблю делать кое-что другое.
– Слушай, не смешно. Не своди любой разговор к постельной теме.
– Я вообще-то про чтение. Люблю читать книги медленно, – ткнул он пальцем в спидометр. – Разрешенные шестьдесят плюс двадцать, но если ты хочешь поговорить про…
– Не хочу. Ни говорить, ни шутить. Мы просто едем в кино. Как друзья, – скрестила я руки.
– Но друзья не целуются, как это делали мы. Я целовал тысячу девчонок и знаю. Спорим, ты не целовала и десяти парней?
– Берешь на слабо?
– Просто хочу тебя узнать. Как друг. Расскажи. Ты поцеловала больше… например, двенадцати?
– Меньше.
– Отлично! Куда? В губы?
– Макс…
– Ну все, все! – отбрыкивался он от моей попытки пихнуть его в плечо. – Меньше пяти?
– Одного. Я целовала только одного парня. Доволен? В прошлом году, из хоккейного клуба, – честно выпалила я.
– Одного? У тебя был всего один парень?
– Один поцелуй. Мы не стали встречаться. Он постоянно лез руками мне под футболку, и я его огрела клюшкой.
– Ты ни с кем не встречалась? Никогда? И, типа, не спала ни с кем?
– Ни с кем, – ответила я.
– Почему?
– Я никого не любила так сильно. Я не знаю, что это такое. А ты? Ты знаешь?
Лицо Максима исказила гримаса ужаса, которую я уже видела на его лице, когда мы почти коснулись друг друга губами, но он сбежал с моей кровати, словно ошпаренный.
– К сожалению, – ответил Максим, – я знаю. И это мое проклятие.
Его руки впивались в руль с такой силой, что я слышала, как расходятся швы его красных перчаток. Он давил на газ все сильнее, пока я цеплялась за болидные ремни безопасности. Закашлявшись, Максим опустил зеркало заднего вида, поворачивая его к себе.
Меня вжало в кресло с такой силой, словно его красный джип вот-вот взлетит к красной планете.
– Максим! Останови! Пожалуйста, хватит!
Ремни удержали меня, но боль все равно прошибла ключицы, когда Максим остановил джип, дважды прокрутив нас вокруг оси.
– Выходи! – крикнул он, продолжая задыхаться. – Быстрее выходи…
Я отстегнула ремни, борясь с головокружением.
Перебирая руками по кузову машины, Максим приблизился шаткой походкой к капоту, но только выругался, распахнув его.
– Не подходи ко мне! – вытянул он руку, пытаясь добежать до продуктового магазина.
Я осталась в свете прожекторов его джипа на проезжей трассе, когда подъехал серый седан Кости. Алла вышла из салона, заглядывая по пути в распахнутый багажник.
– Что с братом? Диарея скрутила?
Спазм его лица, перекошенного ужасом, выглядел пострашнее любого несварения.
– Снова приступ? – перевела я взгляд на Костю.
Синяя венка на его виске пульсировала, пока он всматривался в темноту.
– Он искал физраствор… в багажнике… – догадался Костя. – Алла, вызови Женю! Сейчас же!
Мы все вместе побежали в магазин в поисках Максима.
Свежие ароматы ягод и выпечки окутали меня, но очень быстро сменились едкими нотами вина. Бордовые ручьи текли по подошвам моих затасканных белых кед, напитывая их пятнами, что напоминали кровь.
Ударяясь в полки, Максим рассыпал сложенные пирамидами винные горки. Хруст стекла под его ботинками прекратился, когда обессиленный Максим загнанным в угол зверьком вжался в угол.
– Ты должен прекратить, – стояла впереди меня и Кости Алла, – перестань быть таким, – уговаривала она брата. – Оставь свой недуг в прошлом. И ты излечишься.
Максим тяжело дышал. Его белки затянуло красными паутинами. Пуловер напитался винной россыпью, словно его тело прострелила моя бабушка из парочки своих дробовиков.
Я ринулась к нему, но Максим вытянул руку, останавливая меня.
– Нет… – выдохнул он, но для кого были его слова?
Для меня или Аллы? О каком недуге просила Алла забыть своего брата?
Вокруг собрались охранники, кто-то вызвал полицию и «Скорую», пока Костя закрывал нас от объективов мобильников. К счастью, быстро приехали Женя вместе с его напарником Олегом.
Женя окинул меня быстрым взглядом. Пола его пиджака распахнулась, и я заметила кобуру.
Водители (и по совместительству охранники) подняли Максима, сжимающего в руке бутылку минеральной воды – единственное, что он смог найти и выпить, пытаясь ослабить аллергическую реакцию.
Алла вцепилась в бутылку:
– Все от лукавого, мой братик. Остановись, пока не поздно!
– Поздно, сестренка… – из последних сил ответил Максим, – слишком давно наступило это проклятое «ПОЗДНО»! – проорал он ей в слуховой аппарат.
Алла зажала уши руками, не в силах сдержать очередной потоп слез.
Костя протянул охранникам и консультантам в зале тысяч сто или даже больше за устроенный Максимом погром.
– Алла, – протянула я ей бумажную салфетку, – ты как? Болят уши?
Она все еще держалась за слуховые аппараты и мелко дрожала. Стянув с себя толстовку, я накинула ей на плечи, туго завязывая рукава поверх ее белой блузки, украшенной старинной брошью.
– Нужен врач?
– Ничего не нужно, Кирочка, это пройдет. Аппараты усиливают звуки, а он заорал прямо в ухо.
Мы вышли на улицу, увидев, как Максима тошнит от выпитого физраствора, который достал из багажника «Ауди» Женя. Так вот зачем он возил его там. Из-за приступов Макса.
– Я поеду с братом. Ему нужна моя микстура, чтобы восстановиться.
– Сделай ему запас, пусть в машине возит или носит не шее, в колбочке.
Алла заправила локон за ухо:
– Не будь она активна десять минут, давно бы сделала.
Ну да, зря я полезла со своими советами.
– Останься с Костей, Кирочка. Сходите в кино, просто отвлекитесь. Он уже столько всего насмотрелся, что скоро передумает на мне жениться, а ты не захочешь учиться в пансионе.
– Учеба и свадьба, – озвучила проблемы, выбранные Аллой. – А как же твое уравнение? Максим, – сглотнула я, на секунду представив подобное, особенно когда его «проткнули» винные пули, – сказал: что, если там он? На двери?