– Кому и для чего?! – чуть ли не выдавливала я сквозь сжатые кулаки яблочный сок. – Где ответ?
– Надеюсь, – ответил он, – не в уравнении.
Когда мы с Костей вернулись в поместье, он отправился на поиски Аллы к оранжерее, а я в сторону гаража, собираясь заняться ремонтом самоката. Работа руками отвлекала от работы головой. Вот бы было так же легко спаять мою память, зачистить наждачкой боль, отодрать растворителем суперклей, который держал меня в вороном гнезде.
Меня – свободного и дикого журавля.
– Кирыч, – раздался легкий стук кулаком о подоконник, – не отвлеку?
– Максим, – погасила я паяльник и подняла с лица защитную маску, – как ты?
– Паршиво.
– Ну да… капельницы, лекарства.
– Да, но паршиво я себя чувствую, потому что веду себя как придурок рядом с тобой. У меня… как раздвоение личности.
Я была с этим согласна. То он клеился ко мне, то в ужасе шарахался.
– Может, у тебя аллергия на меня?
– Ты мое исцеление, Кирыч, – осторожно обернулся он через плечо, будто проверяя, не подслушивает ли нас кто-то. – Я все решу. Я обещаю. Ты только верь мне, ладно?
– Что ты решишь? Уравнение?
– Если надо, то и его. И тебя в нем не будет. Никогда.
– А тебя?
– Тоже, – ответил он, как ребенок с испачканным мороженым ртом, который «честно» заявляет, что не трогал эскимо.
Он протянул мне распечатанное расписание, которое я изучала вчера.
– Не уезжай. Без тебя… все будет не так.
– Может, оно к лучшему.
– Я должен тебя видеть, потому что хочу. Не в том плане, но и в том тоже, просто хочу. Видеть. Быть рядом. Вот. Даже другом. Френдом. Бойфрендом!
– Макс, – встряхнула я его, – остановись.
– Я гонщик. Я не привык тормозить. Пойдем завтра на прогулку? Вдвоем? Ты и я.
– Завтра в школу. Потом на работу. Потом на тренировку.
– На работу?
– Такое место, где за потраченное в никуда время тебе платят деньги, а ты тратишь их снова в никуда.
– А где ты будешь тратить в никуда свое время?
– На заправке «Биб», в кафетерии. Устроилась бариста.
– Тогда я заскочу к тебе на кофе. Завтра.
Он склонил голову и поцеловал мою руку, словно галантный кавалер из девятнадцатого века. Прикосновение его губ оказалось едва ощутимым, словно бабочка коснулась крылом.
Мы стояли возле моего разобранного самоката и болтали про кофе и кино, как будто все остальное было в порядке: уравнение Аллы с зашифрованной смертью, парник, полный ядов, кольца-маяки, задвоенные картины Воронцовой, кошмары Кости о сером призраке и моя амнезия.
Вот бы и мою память было бы так же легко собрать, как разобранный самокат. Вот бы починить аллергию Максима, припадки Аллы и бессонницу Кости с его серыми призраками.
Но какими инструментами ремонтируют человеческие души? Особенно столь темные, как наши. И эту темноту я видела сейчас в глазах Максима. Он смотрел на меня, и, вспоминая резную дверь поместья, я гадала: кто он сейчас – паук или бабочка?
Глава 8Он купил кофе в упаковке-кофейне
Утром первого сентября мы с Аллой завтракали на кухне, когда в дверях появились Максим и Яна. Они оба были отстраненно холодны друг с другом. Яна держалась профессионально, оставалась вежливой и не обращала внимания на заскоки сына своей нанимательницы.
На нас с Аллой еще были намотаны банные полотенца поверх волос и мягкие халаты, а Максим с Яной предстали при полном параде.
В цветовой гамме Яны преобладал насыщенный синий цвет. Длинная прямая юбка до щиколоток. На ногах черные ботинки с белыми толстыми колготками. Вьющиеся волосы убраны под толстый атласный ободок, похожий на головной убор, а не на украшение.
Кивнув мне, Яна протянула Алле планшет, согласовала с ней предсвадебные обязательные списки дел и вышла с кухни.
Меня каждый раз поражало, как быстро Максим приходил в форму после приступов аллергии. То его глаза лезли из орбит красным лабиринтом лопнувших капилляров, то он становился обычным – улыбчивым, надменным, румяным и благоухающим.
– В какой руке, Кирыч? – спросил Макс, замерев в арочном проходе.
– Э-э, в левой?
Сияя, он вытащил из-за спины букет цветов: белые кустовые розы в крафтовой упаковке. Во второй руке оказался еще один букет из красных лилий (к счастью, не камелий).
– Предки шиповника, – уставилась Алла на розы, – они цвели в садах Мидоса в V веке до нашей эры, а в царской России появились в XVII.
– А эти? – опустил Максим букет лилий возле Аллы.
– «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них». Евангелие от Матфея, глава шесть, стих 28 и 29, – процитировала Алла. – Триста граммов феромона гераниола из розы для человека весом 80 кг смертельны. А истинная лилия может вызвать почечную недостаточность у кошек. Убери, пока Геката не погрызла их.
– Тогда тебе лилии, а тебе розы, – поменял Максим букеты местами. – Точнее, вашим учителям.
– Мы не дарим цветы, Максим. Мы перечисляем пожертвования на приют для собак и в дом престарелых.
Чтобы приободрить Максима – все-таки старался: вызвал курьера, вспомнил про цветы, – я забрала букет из лилий, сказав:
– Поставлю у себя в комнате.
Он чуть улыбнулся и кивнул, а когда ушел, я зыркнула на Аллу:
– Он же хотел как лучше. Чего ты? – чуть не добавила я «это же не камелии», но, чтобы ее снова не начало трясти, промолчала.
– Кирочка, любой цветок ядовит. Он знает, что я не переношу срезанные, и все равно притащил.
В холле нас дожидалась Яна, поторапливая:
– Девушки, вам пора одеваться. Расписание на первую четверть добавлено, – протянула она нам с Аллой планшетки. – Алла Сергеевна, у вас на этой неделе несколько встреч с менеджерами свадебного агентства. Две примерки платьев, и вы с Константином до сих пор не подтвердили велком-меню.
Алла грустно подняла на меня глаза, поясняя:
– Ему нет дела до цвета моего платья, будет ли оформление светло-бежевым или темно-телесным, он не хочет даже выбрать гамму дресс-кода гостей.
– Может, у него дальтонизм? – пыталась я в уме представить различие светло-бежевого и темно-телесного.
Мы с Яной переглянулись, обе улыбнувшись.
– Алла, Костя – парень. И айтишник. Вряд ли он отличит айвори от… от, – придумывала я, что похоже на цвет слоновой кости.
– От нюда или экрю! – подсказала Яна.
– Вот-вот! Выбери сама, к тому же я читала про Оймякон, там в октябре минус тридцать. И снег. У вас точно будет много белого и…
– Блен-де-блана, льна и льда! – перечисляла Яна белые оттенки, поискав в интернете.
– Точно! Я за блин-де-банан! Такой гаммы точно ни у кого не будет.
– Спасибо, родная, – обняла меня Алла, – что бы я без тебя делала?
Алла ушла в свою комнату, а мы с Яной поднялись ко мне. Она обещала подсказать, что именно из разнообразия вещей в шкафу считается школьной формой.
И первое, что я увидела, было:
– Чулки? Это же школа, Яна.
– Это не чулки. Это гетры. Их носят для тепла, уюта и удобства.
Распахнув шкаф, Яна достала высокий чехол из непрозрачной темно-бордовой ткани. Я уставилась на него, как на цилиндр факира, из которого вот-вот рука фокусника вытянет кролика (главное, не радиоактивного).
Прострекотала молния, и возле меня на покрывало кровати опустилась одежда тех самых светло-телесных и темно-бежевых тонов.
– Юбка?! – уставилась я на клинья короткой юбочки. – А дизайн не Максим, случайно, рисовал? – пошутила я.
– Нет, Воронцова Алла, – ответила Яна на полном серьезе. – Воронцовы – главные меценаты пансиона. Вам с Аллой нет надобности проживать на территории, но многие ученики со всей страны живут в кампусах. Алла разработала много разных дизайнов: от купальников для команд по плаванию до фраков и жабо для верховой езды.
– Все, к чему прикасается Алла, превращается в искусство. Я в детстве наряжала картонных девочек в сменные платья на белых бумажках, пока Алла наряжала целый кампус студентов. Надеюсь, она не ткала им всем крапивью нить, а сделала заказ в ателье?
Яна задорно хихикнула, пряча лицо за экраном планшетки.
Через десять минут я рассматривала свое отражение в зеркале, пока Яна повязывала тонкую ленточку бантом на моих распущенных волосах, собирая прядки на макушке.
Мягкие синие гетры с узором и тонкой окантовкой черного, еле заметного кружева заканчивались на границе бежевой юбки. Яна настаивала, что рубашку следует заправить, а не оставлять навыпуск. Поверх выпуклых пуговиц (ну да, Алла обожала украшать такими свои повседневные наряды) Яна опустила кулончик на длинной цепочке.
– Он раскрывается, – подсказал она. – Для фотографий или просто для красоты. Это тебе в подарок от меня.
– Яна, ну что ты.
– Да он ничего не стоит, ты не думай.
– Он здоровский, спасибо, – рассматривала я кулон, отгоняя мысль, что главное – не вырезать для него фотки зигзагом.
– Готова? – протянула мне Яна удлиненный пиджак, который опускался ниже уровня юбки и был украшен овальным гербом с вышивкой трех красных колосков внутри.
Моя сова с письмом точно потерялась где-то среди улиц Нижнего Новгорода, ведь я могла представить себе что угодно, произнося в уме слово «школа», и последнее, о чем бы я подумала, играя в ассоциации, был «замок».
– А его тоже проектировала Алла? – уткнулась я носом в стекло машины, пока перед нами с Женей поднимался шлагбаум и пара собак быстро обнюхивала периметр «Ауди».
– Заметно, да! – весело ответил Женя.
Проверяя руками задник пиджака, не задрался ли он выше юбки и гетр, я шла рядом с Женей, пока он провожал меня к деревянным трибунам. Ну хоть стоять не придется.
– Здесь было старое поместье, – объяснял Женя. – Совсем старое и разрушенное. Когда Владислава Сергеевна пыталась устроить Аллу в школу, та заявила, что правильных школ не существует. Если она и будет учиться, то только в той, которую придумает сама. Где будут давать не только знания, но и развивать интуицию, логику, творчество, спортивные навыки.