Но вот именно в тот момент на кухне, полной аромата сельдерея, я испытала страх, впервые осознав, почему Максим не дает мне мечтать о банане, кемпинге и волейболе. Ведь через год один из нас может исчезнуть. Один из нас может оказаться внутри карты, ведущей к смерти.
«Как тебе школа?» – спрашивали в СМС папа, бабушка и Светка.
Я отвечала папе и бабушке: «Супер. Участвую в конкурсе, где можно выиграть десять миллионов и путевку в вуз».
Я отвечала Светке: «Супер. Я никогда не выиграю конкурс с десятью лямами и путевку в вуз».
«А что с парнями? Расскажи про Макса», – настаивала подруга.
«На вечеринке в прошлом году грудастые красотки плавали с ним голышом в пене и масле. Как думаешь? У нас есть что-то общее?»
«Ну… ты часто измазана машинным маслом! И грудь у тебя есть!»
«Хочу, чтобы парни не только мою грудь хотели»…
«Ой, бабуль! Прости! Это я не тебе написала, а Светке! Сотри! Не читай!»
Входящий звонок от бабушки.
– Вот блин, – нажала я на зеленую трубку, – привет, ба! Это сообщение… не бери в голову, мы валяем дурака со Светкой.
– Внучка, как ты? Когда вернешься-то? – хорошо, что она не углублялась в тему груди. – Вот я на отца-то твоего гневаюсь, взял да отправил тебя, ничего мне не сказав! Совсем одну отправил! А как посмел-то?
– Ба, мне восемнадцать. Я не ребенок…
– Ты моя внучка, а это в три раза хуже в плане ответственности, чем дети. За внуков-то. Возвращайся, Кирюша. Возвращайся домой. Не надо оно тебе. Воронцовы… не люблю я их. Нечего ждать от них хорошего.
– Почему, ба? Они же друзья семьи.
– Не друзья они нам, Кирюша… Кто угодно они, но только не друзья.
Я шла к самокату, припаркованному у здания торгового центра, когда Макс в фирменном стиле посигналил мне, паркуя машину на местах для велосипедистов. Возле крыльца вместе с тренером нарисовалась Роксана: она решила, что Максим приветствует ее, и радостно замахала ему рукой в мягкой черной перчатке.
– Максим! Привет! – грубо обогнула меня Роксана, толкнув плечом, и побежала к его джипу. – Ты пропустил все веселье! Надеюсь, не пропустишь наше?
– Наше?.. – растерялся Макс, цепляясь за меня взглядом.
Он был похож на крючок удочки, зацепившийся за бревно, готовый потерять своего червяка и шанс поймать золотую рыбку. Бревном Роксану не назовешь, она была красивой, наверное, такой я представляла себе Аллу до нашей встречи: наглой, уверенной, самовлюбленной. К счастью, моя Алла оказалась «нормальной»… ну, в мире, где наша нормальность была именно такой.
– Вернисаж! – подсказала Роксана, надувая густо напомаженные губы, пока Макс продвигался от машины ко мне. – Я хочу поиграть с тобой в нашем белом домике! Будет весело, – подмигнула она, – как раньше, милый!
– Нет никаких нас, Роксана. Я говорил тебе летом. Все в прошлом. И лето, и я.
Рогова не сводила с него глаз и пару раз пробовала уцепиться за руку, но Максим делал вид, что перепрыгивает бордюры, удерживая равновесие. Поравнявшись со мной, он поцеловал меня в щеку чуть более долгим прикосновением губ, чем следовало.
От вида нашего приветствия под ногами Роксаны мог бы расплавиться и лед, и бордюр. Впервые я увидела на ее лице не надменность, а растерянность, что удивила меня так же, как Аллу удивил бы расцветающий раз в сто пятьдесят лет кактус Пуйя.
– Ты теперь с ней? С этой простушкой? – Мое имя так и не удостоилось быть выплюнутым из ее рта.
– С Кирой, – добавил Макс, чей рот, по ходу, желал намного больше, чем моих щек и лба. – Мою девушку зовут Кира. Запомни, пожалуйста, ее имя.
– Да на фига тебе сдалась такая?! Ты что, поспорил?! Так же с ней тра…
– …не заканчивай фразу! – огрызнулся он. – Я стараюсь быть вежливым, как учила мать. Если обидишь Киру, как угодно, поверь, я запомню. И разговор будет не таким… добрым.
– Как хочешь, Макс! Но ты пожалеешь, что выбрал ее!
– Да, я так хочу. Тебе лучше пойти в машину. Замерзнешь.
Роксана окатила меня ледяным презрением, произнося:
– Он согревал меня своим телом на заднем сиденье этого джипа раз пятьсот! Тебе и не снилось все то, что мы вытворяли.
– Идем, Кира. Я закину на заднее сиденье твой самокат. Туда я гружу только железо и бревна.
– Пошел ты, Макс! – кричала Роксана нам в спины. – Ты придурок!
– Вы… – собиралась я задать вопрос, но он перебил.
– Нет, – отрезал Макс, – она соврала про пятьсот. Раз в десять меньше.
– Я не про это… вы с ней долго встречались?
– Раз в десять меньше, чем она хотела. Роксана… – задумался он, – как Алка.
– Скажешь тоже. Твоя сестра шьет из крапивы, выращивает морозостойкий хлеб, ходит в храм и бережет себя до брака. Ты знал, что у них с Костей ничего не было?
– Ну… – замялся он, – в другом смысле как Алла. Она настойчива, почти одержимая, если чего-то хочет. Или чем-то увлечена. Сделает все, чтобы получить.
– А что получила Алла?
– Все.
– Как жениха? Она его просто захотела?
Максим барабанил пальцами в красных перчатках по распахнутому окну и набирал скорость. Сто десять, сто двадцать, сто тридцать.
– Максим… не гони, пожалуйста, сбавь скорость.
– Прости, – моргнул он впервые за последнюю минуту, – скорость – моя амнезия.
– Что же такое ты хочешь забыть?
– Себя. Из прошлого. Немного из настоящего тоже.
– Я бы многое хотела вспомнить. Из прошлого.
– Вот бы махнуться.
– Давай сейчас! Пустишь за руль?
– У тебя права-то есть, школьница? – рассмеялся он.
– Мне восемнадцать, – напомнила я, – я сдала на права зимой.
– Совсем взрослая. Теперь тебе… все можно?
Он притормозил возле технической полосы, наклонился ко мне через рычаг переключения скоростей, поворачивая к себе за подбородок. Нас разделяли сантиметров десять, но Макс ждал моего решения: рвану ли к нему навстречу со скоростью сто тридцать?
И я рванула, но оранжевые ремни безопасности гоночных болидов впились мне в плечи, как и Максиму впились его ремни, не дав исчезнуть последним двум сантиметрам между нами.
– Твоя машина против, – улыбнулась я, – как твоя Роксана.
Максим надавил на экстренное раскрытие механизма на своих ремнях.
– Но ты не моя, – изрек он в кои-то веки что-то непошлое и даже философское. – Я знаю, что ты не моя. И не будешь.
– Не буду?..
Его уверенность в том, что все закончится, не успев толком начаться, пригвоздила меня к креслу сильнее спортивных ремней безопасности.
Освободив нас из объятий ревнивой машины, в которой все еще витал дух Роксаны над задним диваном, Макс больше не пытался поцеловать меня, схватившись обеими руками за руль с такой силой, что выступили вены и бугры мышц.
– Никто не знает, что случится в будущем, Максим.
– Кира… Кира… моя милая Кира… – повторял он, – она знает… Она все знает.
– Алла? Ты про уравнение? – Видела я, как его начинает трясти. – Что с тобой? Что тебе сказала Алла?
– Сказала, – выдавил он. – Что ты меня бросишь.
– Мы даже не встречаемся, а она сказала, что я тебя брошу?!
– Я клятву свою нарушаю, говоря тебе это!
– Нет… я ей не скажу… только, – провела я рукой по его одеревеневшей руке, – никто не знает, что случится в будущем. Никто. Давай так, – попробовала я оторвать его пальцы от руля, – есть уравнение Аллы, в котором я поцелую тебя сегодня? Или этого тоже никогда не будет?
Максим позволил мне разжать его указательный и большой пальцы, отпуская руль, не забыв сбрызнуть его порцией антисептика, как и мои ладошки.
– Предлагаешь посоревноваться с Аллой? Я такое видел, Кирыч… она слишком умная. Слишком.
– Предлагаю нарушить схему. Сделать, как мы сами хотим.
– Я хочу, чтобы мы оказались в какой-нибудь глуши возле камина. Там, где нет никакой Аллы, нет уравнений, нет оранжереи, – ударил он руками в перчатках о руль. – Я не знал, Кирыч… я почти забыл…
– Что забыл?
– Что означает быть живым. Рядом с тобой. Думаю про тебя постоянно. Не сплю, представляю, что ты рядом. Хочу обнять, но обнимаю снова подушку. Хочу ощутить твое тепло. Аромат кожи, волос, почувствовать, как бьется твое сердце. Я не знал… что будет так. Сильно. Опять…
Приблизившись, повиснув над рычагом переключения скоростей, я повернула его к себе и свободной рукой прикоснулась к подбородку, позволяя решить, готов ли он ответить на поцелуй.
Ведь поцелуй – он не из прошлого и настоящего. Он – обещание будущего, дарит надежду, что завтра будет лучше, чем вчера. Моего вчера не существовало, но есть ли наше завтра у меня с Максимом, решаем только мы, а не какие-то цифры с точками на исписанной двери.
Я чувствовала, как мое дыхание ударяется о его губы и возвращается обратно… как его губы нежно и боязливо касаются моих, словно проверяют – здесь я или нет? Сон или явь? А что, если я окажусь фантазией – обнятой в полудреме подушкой?
Волнительно и неповторимо мурашечно мое тело куталось в объятия тепла, источаемого Максимом. Чувствуя его руки под майкой в районе спины, я повернула голову в сторону, отстраняясь.
– Это спортивный топ. В нем нет застежки…
– Тогда как он снимается? – целовал он меня в шею, пока я отворачивалась.
– Через голову.
Он принялся стягивать с меня футболку, но я не позволила:
– Голову, которой надо думать. Той, что на шее.
– Ты – мое безумие, – не стал вдаваться он в двусмысленность моего посыла.
– Не надо, Макс, – выдернула я края футболки, возвращая на место их и себя – обратно в пассажирское кресло, – не так, не сейчас.
– Прости, – попробовал он реабилитироваться, но не рискнул снова ко мне прикоснуться, еще раз обработав перчатки спреем, – я все время забываюсь… у меня в голове кисель, а не мозги.
– Из-за приступов? Как их вылечить? Насовсем?
Вздрогнув, он достал из бардачка вейп, меняя фильтр, поскорее закуривая.
– Думаю об этом постоянно.
Помотав головой, он словн