Вся длинная юбка Аллы из крапивьей нити, украшенная вышивкой, покрылась белой размазней растаявшего сырного йогурта и прилипшего попкорна.
– Мороженое… Тут миска стояла в проходе…
– Ох, ясно. Что ж, я все равно иду спать, – подобрала она подол. – А вы досматривайте. – Сев на корточки, она шепнула мне: – Максим просил передать тебе это. – И она быстро чмокнула меня в щеку. – Спокойной ночи.
– Он звонил? – остановила я ее за руку. – Он не берет трубку, я пробовала четыреста с половиной раз.
Алла улыбнулась:
– Прислал СМС. Когда я ему перезвонила, телефон был отключен. Матушка переживает очень, но это же братец, – вздохнула она.
– А кольцо? Может, найти его через сигнал маяка?
– Кольцо обнаружил Женя возле ворот. Макс выбросил его в окошко джипа. Не беспокойся, Кирочка, он всегда возвращается.
Антон и сестры устроили кидание попкорном, пугая друг друга. Я мечтала оказаться сейчас под одеялом, но была настолько вымотана, что снова отрубилась в волнах пухлого кресла. К тому же мне всегда спалось спокойней, если рядом были люди, и стены поближе, и потолок пониже, а не как в моей огромной спальне, в которой я с трудом могла рассмотреть ее начало и конец.
Показалось, что разбудил меня шепот. Или звук шуршащего в машинке попкорна? Нет, не то. Звук издавали пальцы, шлепающие по клавишам клавиатуры. Кто-то печатал. Быстро, почти без пауз.
– Костя? – рассмотрела я его в сумраке кинозала. – Сколько времени?
– Три часа.
– Три часа ночи. Уснула… Ну продрыхла же я…
– Три часа дня.
– Чего?.. – подскочила я. – Я же в школу опоздала…
– Знаю. Алла решила, тебе лучше поспать. Все видят, как ты измотана. Не переодеваешься, не ешь, не спишь.
– Ты всю ночь тут просидел?
Костя захлопнул крышку ноутбука.
– Работал. Я ищу сбой в программе – почему Умный дом меня запер. Кто-то влез в его код, но не понимаю, кто и как.
– Придумай что-нибудь на такой случай для экстренного выхода, а то как ловушка из фильма ужасов.
Меня почему-то порадовало выражение ступора на лице самоуверенного Кости Серого. Он всегда думал, что знает ответ на любой вопрос, и у меня как раз накопилась парочка. Очень уж хотелось посмотреть подольше на его сузившиеся голубые расщелины глаз с налетом паники.
– Кто-то оплатил мне тренера за сто тысяч, не знаешь кто?
– Тренера?
– Ага. Именитого, с регалиями. Одно занятие двадцать тысяч.
– Спроси…
– У тренерши? – перебила я. – Уже. Она даже перевод показала.
Я ждала, и он спросил:
– И кто?
– Мой отец. Но я знаю, у него нет столько денег. Мы отдаем кредит за машину уже два года, раз в месяц по двадцать тысяч, и никогда не платили даже двадцать пять. Пятерка на квартплату. Все рассчитано. Кто-то ему эти деньги дал.
– Тогда, – вздохнул Костя, недовольно кривя губу, – это сделал твой благоверный Макс.
Теперь сузились в щели мои глаза.
– Он бы не пять занятий оплатил, а двадцать пять.
– Но ты бы не поверила, что твой папа выложил полмиллиона. Сотня звучит убедительней. Взял кредит. Одолжил. Выиграл в лотерею. Тут соврать проще.
Открыв бутылку воды, я прополоскала рот, а потом выпила оставшееся залпом.
– Алла сказала мне в школе, что Роксану отправили в Китай. Это она подмешала снотворное. Хотела избавиться от меня и Аллы на оставшийся вечер, чтобы мы не мешали ей охмурять Максима.
– Да… я ошибся. Это сделал не Макс. Он пробовал и мне что-то сказать.
– И что?
– Сказал, – обернулся Костя на дверь кинозала, удостоверяясь, что с нами никого нет, – «не отходи от Киры, присмотри за ней». И сразу врезал, отбросив на капот. Кажется, не без удовольствия врезал, но сделал это специально, чтобы увидели ты, его мать и Алла с Яной. Типа мы ссоримся.
– И ты, – помогала я себе жестами, – ты, типа, поэтому сидишь тут всю ночь? Алла не заревнует?
– Нет, она знает, что я здесь. Может, – посмотрел он в потолок, подсвеченный россыпью мелких лампочек, похожих на звезды, – это оно и есть, между нами.
– Между нами Алла и Максим.
Подорвавшись с кресла, я собиралась побыстрее уйти. Перешагивала пуфики, цеплялась за них ботинками и парочку раз чуть не грохнулась вперед руками: я знала, чем закончится этот разговор.
Еще капля его общества, и я признаюсь, что все «немножко между нами» превращается в «множко».
– Кира, стой! – догнал он меня.
Судя по звуку шагов, он не перепрыгивал пуфики, а тонул в них ногами.
– Подожди, пожалуйста, остановись! – развернул он меня.
Мы оказалась в центре очередного пуфа, переваливаясь с ноги на ногу, теряя равновесие, как на серфе посреди океана в девятибалльный шторм.
– Кира…
Не знаю, какую тираду слов он заготовил. Что собирался сказать? Я бы слушала и слушала его шепот под искусственными звездами, барахтаясь в красной трясине поролоновых гранул. Это была именно трясина болота, в которой мы тонули, а никакой не океан.
Мы одновременно приблизились. Я перестала сохранять равновесие и упала, утягивая его за собой. Чертыхнувшись, мы оказались на красных пуфах, один из которых взорвался от нашего падения тысячей поролоновых шариков, рухнувших на нас теплым электризованным снегом.
Так рассыпалась и я: мое сознание, мои мысли, реальность. Остались я и он. И теплые губы Кости на моих, застывшие в нерешительном, но столь желанном поцелуе. Сердце билось в ушах, и небо падало неоновыми звездами, пока он обнимал меня, аккуратно прикасаясь к волосам и скулам, а мне хотелось обернуться Костей, рассыпаться на осколки, запутаться в нем, потеряться.
Я не знаю, кем были мне Максим и Костя. Существовало ли решение уравнения наших сплетенных паутиной чувств? Из умных книг Аллы (а она дала мне почитать про арахнологию) я узнала, что паутина существовала на земле сто миллионов лет назад, что ее нить сильнее стали, что паутина – это жидкость, застывающая на воздухе.
Я, Макс и Костя были жидкостями, развивая вокруг себя нитки, источающие ток. Это было научным фактом из книги – бьющие током нити. То же самое происходило и с нами.
Сближение заканчивалось бегущими искрами и падением. И хорошо бы паутина оказалась спасательной сетью, а не смертельной ловушкой.
Пока наши губы с Костей обменивались зарядами тока, грянул гром.
Точнее, визг Воронцовой-старшей.
– О боже! Но, но… что здесь происходит?! Константин, боже… Нет, я не могу смотреть на это! Кирочка, как ты могла?! Как?!
Когда мы с Костей приподнялись с пуфов, усыпанные прилипшими пенопластовыми шариками снега, от Воронцовой остался только вихрь перьев ее черного боа, одно из которых опустилось на наши с Костей крепко сцепленные руки.
Черное вороново перо – черная дыра. Между нами.
Глава 13Инфаркт памяти и сердца
Как мы осмелились? Как рискнули, окольцованные маяками, посаженные в клетку с камерами на стенах, где про нас известно все, – как мы осмелились влюбиться? Мы влюбились друг в друга. Как дикие журавли.
Мы – Журавлева и Серый.
Я нашла себе оправдание, зная, что Костя женится, потому что так решили Воронцовы, а не он сам. Они шантажируют его страхом за дочь, что та не перенесет отказа. И Костя всего лишь барахтался в реке, пока я вспоминала, умеют ли плавать журавли.
Не притронувшись к завтраку, оставленному на подносе у меня в комнате, я швыряла вещи в чемодан, когда в дверь постучали.
Сердце сжалось. Я не хотела видеть Владиславу Сергеевну, Аллу, наверное, и Костю тоже. Не сейчас. Не на этаже, где наши с Аллой двери располагаются по соседству. Мы с Костей сделали выбор. И поцелуй расчертил нашу жизнь в гнезде на пике ели горизонтом, ниже которого нет ничего.
Нет больше его с Аллой. Нет меня с Максимом.
– Уходите! – крикнула я. – Никому не открою!
– Кира, позволь мне войти.
В принципе, мое желание сбылось. Это не были все вышеперечисленные обитатели дома, вот только я как-то совсем забыла про Сергея Владиславовича.
Поднявшись с колен, я повернула ключ.
Воронцов-старший окинул меня взглядом. Долго смотрел на синяки, оставленные ремнями безопасности, что виднелись возле бретелей майки.
Он застал меня у распахнутого чемодана, куда и половина вещей из шкафа не влезет. Но это были не мои вещи, не мой шкаф, две недели назад не был моим и Костя.
– У нас случился разговор, – сел Воронцов на рабочее кресло напротив ноутбука. Тоже не моего. Он опрокинул чайник уже остывшего кипятка и быстро выпил, расстегивая верхнюю пуговицу ворота рубашки. – Серьезный разговор между мной, Владиславой и Константином. Как итог, решение следующее.
Воронцов говорил не быстро и четко. Сразу видно – бизнесмен с ледяной хваткой.
– Ваш поцелуй – пустяк. Вы юные и горячие. Сами такими были, – заметил он фотографии на доске из пробкового дерева, куда я приколола снимки, отданные Воронцовой. – Этот пустяк ничего не значит. Походы налево – ерунда. А у вас и похода не было, так, поворотником помигали на перекрестке. Константин принес извинения.
– Что?..
– Свадьба состоится. И, – не дал он мне снова перебить его вопросом, – ты по-прежнему приглашена. По-прежнему можешь жить здесь. А вот Константин уедет.
– Вы готовы выдать единственную дочь замуж вот так? За парня, который будет мигать поворотником на каждом втором перекрестке?
– Я не согласен! – рявкнул Воронцов, начав задыхаться и кашлять, пробуя ослабить галстук. – Не согласен, Кира! Но она… Она. Алла! Моя единственная дочь. Я сделаю все, что она пожелает. Она желает выйти за него.
– Вы ничего хорошего не делаете для Аллы. Она ваш бизнес. Капризный бизнес. Я даже не знаю, кто из вас больше хнычет. Вы – кто просит формулы для новой косметики и лекарств, или она – которая попросила подарить ей Костю – жениха? А я тогда кто? Ручная обезьянка? Ну хоть не резиновая кукла для Макса… Зачем я здесь? Зачем вы меня позвали?!
– Я не звал тебя, Кира. Твой отец попросил. Он хотел, чтобы ты уехала на время.